Романическая проза. В 2-х томах

Колонка редактора

Содержание:

Том 1. Фортунио. Царь Кандавл. Невинные распутники. Милитона. Двое на двое.

Том 2. Жан и Жанетта. Аватара. Джеттатура. Роман о мумии. Спирита.

О двухтомнике повестей Теофиля Готье (1811-1872) говорят разное. Маловменяемые коллекционеры спорят в интернете о том, 300 или ещё меньше экземпляров сделаны на этот раз в престижном ледерине, а не в простонародном бумвиниле (для плохо разбирающихся в  переплётах в первом случае в корешок ещё вклеивается ляссе). Ходят слухи и о суперобложках… Более вменяемые радуются, что издание выглядит «бохато»: мелованная бумага, иллюстрации, в том числе цветные, по 130-140 страниц комментариев…

Большинство повестей (автор считал их романами) на русском публикуется впервые, те же, что издавались ещё до революции, как «Роман о мумии», даны в новых переводах. В общем, все сделано для того, чтобы, говоря словами аннотации, «погрузиться в его разнообразный и парадоксальный литературный мир, сочетающий байронический демонизм, иронию, эпикурейское жизнелюбие, флёр эротичности, изощрённый эстетизм и дотошное воспроизведение исторических и бытовых деталей, «материалистичность» и фантастику – мир, не подлежащий рациональному осмыслению, проявляющий себя через загадочные, роковые и будоражащие воображение знаки».

При этом о Готье довольно много писали по-русски – и начале века, когда его полюбил петербургский модерн, и сейчас, когда им занялись филологи и структуралисты. Вот, например, фрагмент исследования Сергея Зенкина о повести, открывающей двухтомник:
«Наиболее грандиозное по масштабам воплощение «домашняя утопия» получает в повести Готье «Фортунио», герой которой, сказочно богатый индийский князь, воздвигает посреди Парижа искусно закамуфлированный дворец: снаружи он выглядит обыкновенным городским кварталом, но за невзрачными фасадами мещанских домов скрывается оазис восточной роскоши, где «счастливец» Фортунио вкушает всевозможные наслаждения. Интересно, как эта причудливая фантазия подчиняется образной логике Дома. Дворец Фортунио — отнюдь не реальный дворец властительного государя. Царский дворец—место политическое, государственное, и потому он всегда широко открыт, если не для простого народа, то для многочисленных придворных и гостей. Здесь же перед нами не дворец, а именно Дом, жилище сугубо частное, закрытое для посторонних и притом утопически «нигдешное»—во всем Париже никто не подозревает о его существовании, его как бы и нет вовсе. Это настоящее царство «интимной ограждённости», разросшееся до размеров земного рая.
Развернутая художественная апология Дома была в те годы весьма оригинальной. Вплоть до середины XIX века французская литература ориентировалась главным образом на нормы светской культуры, а жизнь светского человека проходит всецело на людях, в его доме главное помещение—салон, где принимают гостей. В такой культурной традиции Дом может обретать эстетический интерес только как чужой дом — живописно изображается его необычная обстановка, драматически раскрываются таящиеся в нем страсти (в романах Бальзака) или же рисуется идеализированная картина добродетельной и уединённой семейной жизни (культ домашнего очага в литературе преромантизма). Исключения тут лишь подтверждают правило. Например, Ксавье де Местр в сентиментальном «Путешествии вокруг моей комнаты» с умилением описывает обстановку своего жилища, но живёт он в нем поневоле, находясь под домашним арестом за какую-то дуэльную историю. Так же и Сент-Бёв в своих ранних стихах создаёт лирический образ Дома; однако стихи эти не случайно приписаны им вымышленному поэту-студенту Жозефу Делорму: опять «чужой дом», пусть и воспетый в порядке мистификации от первого лица! Не отменяют оригинальности Готье и сходные явления в других литературах: скажем, тот же «Западно-восточный диван» был для Гёте лишь эпизодом на его творческом пути и его домашность ни в коей мере не имела того программно-эстетического значения, какое она приобрела у французского поэта.
У Готье — и это существеннейшая черта его таланта — Дом не просто настойчиво повторяющийся и обладающий повышенной значимостью мотив. Это, если можно так выразиться, locus loquendi, «место речи»,—условная точка, в которую помещает себя сам поэт, откуда он обращается к читателям. Домашность для Готье — эстетический принцип, организующее начало его творчества и художественное оправдание «искусства для искусства», осмысленного как искусство домашнее».

Книга вышла при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России».

Издано в рамках программы содействия издательскому делу "Пушкин" при поддержке Французского института.