Даниэль и все все все
Место издания
СПб.Языки
РусскийГод издания
2014Кол-во страниц:
352Тираж
2000 экз.ISBN
978-5-89059-218-7Колонка редактора
Книга воспоминаний вдовы известного писателя Юлия Даниэля охватывает период 1960-х-1980-х годов. В годы "застоя" театры, художественные мастерские, журналы стали центрами притяжения интеллигенции. Одним из таких журналов был "Декоративное искусство СССР", где работала в те годы Ирина Уварова. Она вспоминает о процессе Синявского-Даниэля, о круге художника Бориса Биргера (Булат Окуджава, Владимир Войнович, актеры Театра на Таганке), о Сергее Параджанове, о Михаиле Бахтине, о театральных экспериментах той поры.
Ирина Уварова - художник-постановщик, искусствовед, теоретик театра. В середине 1980-х годов вместе с Виктором Новацким способствовала возрождению традиционного кукольного вертепа; в начале 1990-х основала журнал "Кукарт", оказала значительное влияние на эстетику современного кукольного театра.
Аннотация
---
Как современник, я стараюсь припомнить события. Но как современник, не могу гарантировать непред- взятости в выборе значительных явлений. Да и вооб- ще, какая может быть объективность по поводу собственной жизни?
— Слушай, а если Софья Власьевна копыта от- кинет — что будет?
— Да хорошо будет! Не сомневайся.
Никто и не сомневался.
Нужно ли объяснять молодому поколению, что
это была подпольная кличка Советской Власти? Кон- спирация, так сказать. Но от кого, спрашивается, конспирация, если самый тупой филер, таскавший- ся за нами, знал, кто такая Софья Власьевна?
Она была омерзительной старухой, эта СВ, да и вредной к тому же. Мы ее ненавидели. Мы потеша- лись над ней. Мы надували ее. Не боялись, игнориро- вали — ее же. Но наша жизнь крутилась вокруг нее, и с этим ничего нельзя было поделать. Она занимала огромное место в пространстве тоже огромном — рыхлое чудовище; и «лаяй», как написано у Радище- ва, он в чудищах толк понимал.
Но и мы числились в этом пространстве, мы были прописаны на ее площади, и это ее раздражало.
Нас тоже.
Но кого это — нас?
На заре шестидесятых начинала просыпаться
личность. Личность как таковая. Простое «я» вы- ходило из сталинского наркоза. Свое «я» каждый из нас начинал выдирать из монолита державы, кто как умел; мы учились думать.
Я существую, значит, мыслю, и прошу заме- тить — мыслю критически.
В 1967 году Любимов поставил «Галилея» Бер- тольда Брехта. Там был Маленький Монах, Галилей ткнул его мордой в телескоп, чтобы тот понял, что мироздание устроено иначе, чем полагают маленькие монахи.
Мы заглянули тоже — и узнали, что Земля, на ко- торой каждый из нас догадал родиться, крутится как окаянная вместе с другими планетами, а СВ может сидеть себе по-прежнему в обнимку с Пто- лемеем, утирая злобные слезы подолом железного занавеса. Занавес уже начинал ржаветь, скрипеть, местами крошиться, так что европейский мир мог с любопытством и опаской сквозь каверны в железе заглядывать к нам.
А мы выглядывали туда.
В 1955 году я, отчаянно труся, спускалась в ар- батский подвал, чтобы выслушать замечания офи- циального оппонента по университетскому диплому.
Оппонент оказался снисходителен к моему неумело- му опыту. Тема была ему близка: миссия лирическо- го поэта, добровольное принятие креста, обречен- ность и жертвенность — «За всех расплачýсь, за всех расплáчусь» (М. Цветаева).
Одну линию лирики Маяковского, сказал он, сле- довало бы развить: печаль, смятение перед неми- нуемой Голгофой — помните, как сказано: «Господи, пронеси мимо чашу сию!»
Оппонентом был Андрей Синявский.
Где же мне было знать тогда, что он уже затеял опасную игру и, приняв крест, понимал, что чаша его не минует. В чаше плескалась лагерная баланда.
Андрей Синявский, а следом и Юлий Даниэль (псев- доним Николай Аржак) освобождались от цензуры внешней, печатались за рубежом. Тут был простор, и можно было бы увидеть сложные конфигурации, составленные из личности и маски, из «я» и «не я», когда б не Уголовный кодекс, настроенный враждеб- но к играм и иносказаниям.
Их выследили, арестовали. Впервые на скамье подсудимых оказались писатели и их книги.
В повестях Даниэля личность постигает науку отчуждения от покорной подслеповатой массы. Его герои имели человеческие слабости и мужскую силу необученного духа. Самодеятельным путем они осва- ивали понятия добра и зла, ржавевшие за ненадоб- ностью, и принимали личную ответственность за злодеяния века, их миновавшие.
По тем временам все это оказалось крамолой.
В 1966 году состоялся открытый суд. Под апло- дисменты и улюлюканье в печати Синявского и Да- ниэля приговорили к лагерям строгого режима.
После суда история передала дела в руки людей. Когда учиняли судилище над Пастернаком, в его за- щиту не прозвучало ни одного слова, вслух, по край- ней мере. Но как мало понадобилось времени для того, чтобы столько людей заговорило, письменно и устно, когда дело дошло до суда над нашими писа- телями.
Люди, с которыми меня свела судьба в шестидеся- тые годы, принадлежали к той российской интелли- генции, которая всегда умудрялась мыслить крити- чески и чувствовала, что не все спокойно в Датском королевстве. Точнее, совсем неспокойно. Но контуры нового «клана» обозначились более-менее четко, собст- венно, когда были арестованы Синявский и Даниэль. После этого суда «клан» стал расти, развиваться все более раскованно, все более рискованно и обрел имя Инакомыслящих. Подспудные брожения умов при- вели в конце концов к тому, что теперь обоих по- дельников печатают без всякой цензуры.
Предисловие автора