Найдите, что спрятал матрос: «Бледный огонь« В. Набокова

Колонка редактора

Монография профессора Университета Уэлсли (США) Присциллы Мейер посвящена одному из лучших романов американского периода творчества Владимира Набокова "Бледный огонь" (1962). Автор исследует литературные, фольклорные, мифологические, исторические и научно-философские истоки романа, выявляя разнородные интертекстуальные пласты и описывая механизмы межкультурного обмена и перевода, функционирующие в тексте. К рассмотрению литературной генеалогии "Бледного огня" привлекается обширнейший художественный материал - исландские саги, эддическая поэзия, поэзия скальдов, древнеанглийская словесность, произведения Шекспира, Макферсона, Бюргера, Гете и др. При этом в поле зрения автора неизменно присутствуют и другие сочинения писателя, образующие значимый контекст анализируемого романа. Впервые опубликованная в 1988 году, монография входит в число наиболее ярких, эвристически увлекательных и авторитетных работ о прозе Набокова; многочисленные находки и открытия автора были учтены в комментарии к "Бледному огню" в пятитомном собрании англоязычных произведений писателя (1997). Для публикации на русском языке в текст исследования был внесен ряд изменений и уточнений. (Аннотация издателя.)

Из рецензии Валерия Шубинского в "НЛО", 2009, № 97:

"Книга американского исследователя Присциллы Мейер "Найдите, что спрятал матрос: "Бледный огонь" Владимира Набокова" представляет собой (...) попытку "прочтения" многочисленных содержащихся в тексте культурных отсылок. В реальности, такую книгу должны в соавторстве писать русско- и англоязычный исследователи, к тому же в совершенстве знающие политическую и культурную историю России и Европы. Так, для правильного понимания отсылок, содержащихся в имени короля Земблы Карла II Всеслава Ксаверия, необходимо держать в уме биографии как английского короля Карла II (на чем делает упор П. Мейер), так и князя Всеслава Полоцкого (причем не только биографию как таковую, но и историю ее отражения в русской литературе Ч от "Слова о полку Игореве" до стихов и прозы Бунина) и Людовика XVIII (изначально принца Луи Станислава Ксаверия). Мейер, однако, тщательно заполняет свою часть "пазла", обнаруживая вещи, российскому читателю (даже специалисту) заведомо малодоступные: "В Кинботовом комментарии Набоков прослеживает развитие английского языка от древнеисландских и англосаксонских корней, от примитивных кеннингов к языковой изощренности шекспировского "Гамлета"" (с. 15). Очевидно, что и, положим, скрытые полемические выпады против шотландского поэта Хью МакДиармида, националиста и коммуниста, не могут быть идентифицированы человеком, не находящимся "в теме".

Беда в том, что убедительность и достоверность этих предполагаемых отсылок тоже не может быть адекватно оценена русским читателем. Но судя по всему, иногда автор явно "увлекается". Если мать мальчика, который привлекает внимание сладострастного Кинбота, зовут Эльвина, достаточное ли это основание, чтобы находить параллель с "Лесным царем" (центральным текстом, вокруг которого Мейер строит свои умозаключения), с Оссианом и с городком Эльфинстоном из "Лолиты"? И стоит ли - для подтверждения этой параллели - называть мальчика "нимфетоподобным" (с. 262)?

"Лолита" у Мейер (...) оказывается универсальным ключом к позднейшим набоковским романам. Но "Лолита" и сама содержит дополнительные планы: в данном случае она оказывается, в частности, "пародией на вольный перевод "Онегина"" (с. 21). Вот лишь один пример того, насколько натянуты эти соответствия: "Онегин и Гумберт убивают соответственно Ленского и Куильти на дуэлях, которые производят фарсовое впечатление из-за пародийности жертв: в первую очередь и по преимуществу они воплощают в себе плохого поэта (в случае Куильти эта роль реализуется скорее в его поведении, чем в творчестве)" (там же). Не говоря уж о том, что в роли поэта выступает скорее Гумберт (сочинивший своему противнику стихотворный приговор), а не его жертва - непонятно, каким образом можно назвать убийство безоружного и пьяного Куильти "дуэлью". Подобного рода натяжки разрушают всю конструкцию. Создается впечатление, что исследователь, сделав ряд интересных наблюдений, затем сбивается с дороги. Отчасти, возможно, потому, что он игнорирует вторую половину "пазла", а именно русские книги Набокова и содержащиеся в его английских романах русские отсылки (к текстам, менее хрестоматийным, чем "Евгений Онегин"), - а также индивидуальные вкусы писателя, довольно презрительно относившегося к фольклору, к "балладам и волшебным сказкам", в которых П. Мейер склонна искать источники его вдохновения."