Наталья Пахсарьян: «Эффективна» ли литература прошлых столетий?»
Поводом для этой беседы стал выход в «Ладомире» и «Науке» двух изданий, ответственным редактором которых была Н.Т. Пахсарьян: «Романической прозы» Теофиля Готье и «Ган Исландец. Бюг Жаргаль» Виктора Гюго.
- Наталья Тиграновна, в 2012 году в серии «Литературные памятники» вышел двухтомник «Романическая проза» Т. Готье, недавно в той же серии издан «Ган исландец» В. Гюго под Вашей редакцией. Даже если оставить в стороне нынешние тенденции в российском книгоиздании, выход этих книг выглядит событием.
- Серия «Литературные памятники» – серьезное академическое издание, академическое – и в узком, буквальном смысле (оно осуществляется под эгидой РАН), и в смысле более широком, поскольку предполагает тщательную текстологическую, переводческую и исследовательскую работу. Такой тип издания не ориентирован на рыночную эффективность и быстрое получение денежной прибыли, с которыми связаны большинство сегодняшних издательских проектов. В некотором смысле можно сравнить отношение современных эффективных менеджеров к подобной серии с их отношением к существованию Академии наук. Но к счастью, всегда – и сегодня тоже – находятся и ученые, и читатели, и издатели, которые понимают важность подобного типа книгоиздания. К тому же обращу внимание на то, что последние книги знакомят читателей не только с текстами, но и с иллюстрациями того периода: они – не только украшение книги (что тоже важно, конечно), но и историко-культурная информация о ее судьбе.
- В интернете часто ошибаются с названием книги Готье и пишут «Романтическая проза». Говорит ли это о том, что Готье-прозаик сегодня вновь мало известен в России?
- Во французском языке для обозначения принадлежности к романтизму – и к романной традиции – издавна существуют два слова: romantique – Romanesque. В обыденной русской речи слово «романический» (принадлежащий к роману, близкий роману, романообразный) не употребляется, но оно довольно хорошо известно филологам, историкам литературы. О том, почему это определение вынесено в заглавие томов, я подробно пишу в своей статье: факторами тут было и то, что у французов нет жанрового определения, полностью соответствующего нашей «повести» (conte – это и повесть, и сказка, и новелла), и то, что сам Готье называл большинство своих текстов, вошедших в издание, романами, и т.д. Это не мешает «романической прозе» Готье быть одновременно «романтической», хотя о своеобразии отношений Готье с романтической традицией я пишу также подробно – как и о мере знакомства русского читателя с Готье-поэтом (она – более широкая и основательная) и Готье-прозаиком. Значительная часть произведений, вошедших в издание, была переведена впервые.
- Вы должны хорошо знать предыдущие переводы романов Гюго. На что был сделан акцент в Вашем варианте перевода? Вы писали комментарии к тексту?
- Надо прямо сказать, что тот перевод романа «Ган Исландец», который существовал до сих и был воспроизведен в издании Собрание сочинений Гюго издательством «Терра», был чрезвычайно плох – изобиловал ошибками, стилистическими погрешностями, а комментарии были скудными и также содержали огромное количество ошибок (в качестве примера: Гюго упоминает латинский трактат итальянца Париса Путео «О городском управлении» – комментатор смело предполагает, что такого человека не было, а Гюго имеет в виду «Государство» Платона). Перевод «Гана», сделанный Е. Шишмаревой, был гораздо лучше, хотя и он был мною серьезно отредактирован, как и ее уже публиковавшийся до этого перевод «Бюг Жаргаля». Впервые именно для этого издания Е. Трынкина перевела пьесу Ж. де Нерваля «Ган Исландец» – текст, с которым и французы познакомились только в ХХ веке, а научное издание его и вовсе вышло несколько лет тому назад. Я же перевела текст стихотворной баллады, которую Нерваль сочинил для этой пьесы. Нам было важно передать в переводах рано обозначившуюся эмоционально-патетическую манеру Гюго, его тягу к афористичности – то, что очевидно в его зрелых романах. Очень много работы было с комментариями, поскольку во французских изданиях, даже научного типа, объяснялось далеко не все, что требовалось для этого текста. К тому же важно было не только объяснить значение каких-то реалий, но и дать историко-литературные пояснения, как то в традиции «Литературных памятников».
- Вы работаете с «фондом» литературы, выполняете культуртрегерскую работу, выстраиваете мост между двумя культурами: русской и французской, но в то же время занимаетесь вопросами современной литературы. Насколько актуальны великие писатели XIX века в контексте современной культуры? Найдут ли эти издания своих читателей? Сейчас, когда выстраивается новая система оценок в гуманитарной сфере, когда резко критикуют академическую науку - можно ли говорить о какой-то «эффективности» текстов, с которыми вы регулярно работаете? Насколько студенческая аудитория заинтересована в этом самом «фонде», который остается не до конца раскрытым, опознанным?
- Серия «Литературные памятники» включает в себя в том числе произведения, которые входят в круг чтения студентов-филологов (в так называемый список обязательной литературы), но, конечно, гораздо шире такого списка – и шире устоявшегося канона классики. Здесь публикуются и не замеченные современниками произведения, и те, что, напротив, были некогда популярны, но затем забыты. Их ценность для современных читателей определяется несколькими факторами: это может быть и высокий художественный уровень памятника, и его историко-документальная ценность. Что касается произведений XIX века, издание которых было подготовлено мною (Ф. Сулье, Т. Готье, В. Гюго), то они, как представляется, связаны с историей формирования популярной беллетристики – прообраза массовой литературы. Научно-исследовательский интерес к массовой литературе возник у филологов не так давно, понять этот феномен без изучения его генезиса невозможно. Уже поэтому подобная проза XIX столетия интересна и исследователям и широкому читателю. Что же касается конкретных имен, то, в частности, Гюго оказал существенное влияние не только на Достоевского, но и на прозу Беккета, например.
«Эффективна» ли литература прошлых столетий? Если понимать под эффективностью возможность стать образованным, просвещенным, культурным человеком, то – безусловно, да. Если иметь в виду что-то материальное, то очевидно, что чтение классики не кормит и не согревает в буквальном смысле. Однако есть еще и духовные, интеллектуальные потребности. Вообще, если говорить об актуальности литературы прошлых веков (не буду ограничивать ее классикой), задаваясь вопросом, не устарели ли эти книги, всегда полезно помнить слова Поля Валери: «Никому не дано сказать, что окажется завтра живым или мертвым в литературе, в философии, в эстетике».
- Надо ли филологу, литературоведу держать руку на пульсе не только одной исследуемой области, но и других «культурных плоскостей»? Насколько лично Вам комфортно работать, скажем, одновременно и с литературой XVIII века, и с различными явлениями постмодернизма, не оставляя без внимания словесность XIX столетия?
- Как известно, всякий «специалист подобен флюсу: его полнота одностороння», и предполагать, что возможно в равной мере знать неограниченно широкий круг литературных явлений разных эпох, наивно. Однако все же надо стремиться не замыкаться слишком плотно на небольшом отрезке литературы и культуры уже потому, что мир литературы сам по себе незамкнут, открыт прошлому и будущему. К тому же обращение к сравнительно-историческому методу исследований обязательно предполагает изучение разных эпох и литератур. Что касается конкретно меня, то мой интерес, интерес специалиста по литературе XVII – XVIII столетий к постмодернизму был порожден в первую очередь тем, что сам постмодернизм (да и модернизм до этого) проявил необычайный интерес к этим эпохам. Заслуживают внимания феномены неоклассицизма и необарокко в ХХ веке, например: невозможно, занимаясь барокко и классицизмом XVII века, не обратить внимания на эти явления. То же можно сказать о неоготике. Жанровые стилизации, сюжетные перепевы литературы XVIII века – одна из характерных примет постмодернистской прозы, а некоторые известные фигуры Просвещения – Вольтер, Руссо, Дидро и др. – излюбленные персонажи современных романов. А о своем внимании к литературе XIX века могу сказать, что она – моя «первая любовь» в литературоведении. Мои студенческие изыскания были связаны как раз с французскими романтиками XIX века, и интерес к ним не угас до сегодняшнего дня.