Фильм об Осипе Мандельштаме на Первом канале
СОХРАНЯЯ РЕЧЬ НАВСЕГДА
О фильме Ромы Либерова «Сохрани мою речь навсегда»
Самое поразительное – это то, что фильм совершенно органичен поэтике Мандельштама, поэтике ассоциаций и разорванных звеньев. Как она, сложен и, как она, интуитивно, на ощупь – на глаз – на слух понятен. Клочки воспоминаний, обрывки без авторства, строчки без конца и начала сливаются в единый текст, за которым проступают черты Поэта. И это не поэт-недоучка, не поэт-чудак, не поэт-нищий, мельтешащий за кадром, смеющийся нелепым заражающим смехом, рассказывающий еще не придуманные, не имеющие конца анекдоты и нескладно просящий заплатить за его обед в ресторане, а Поэт, чье слово шагает впереди эпохи, определяет и предугадывает ее.
В борьбе быта и бытия бытие решительно, сразу и бесповоротно берет верх. Все время звучат стихи, проза же, кухонная, мемуарная, становится фоном, декорацией, оправой для стихии поэтического слова. Обстоятельства, детали, документальные подробности образа жизни и поведения вынесены за скобки, они важны ровно настолько, насколько могут приблизить читателя-зрителя к стихотворному тексту. Будь это роман с Цветаевой, чьи высокие брови проступают в дугах белокаменного собора, или описание ленинградской мандельштамовской квартиры с тонкими картонными стенами.
Это фильм, в котором удивительным образом метафора овеществляется, обрастает картинками, становится визуальным образом. Здесь неважна достоверная точность датировок, доскональность научного знания. Здесь стихотворение, написанное в 15-м году может сыграть в революционном 17-м, гомеровский корабль превратиться в крейсер «Аврора», дающий роковой залп, а в чертах античной статуи здесь могут привидеться черты если не Сталина, то Джугашвили. Каждый из кинообразов – сложных, многогранных, самобытных и в то же время подсказанных почти столетие назад самим Мандельштамом, вырастает и соединяет воедино множество подробностей и намеренных неточностей.
Нет ни единой попытки навязать точку зрения, прочтение, понимание, показать, чью сторону в том или ином повороте судьбы Мандельштама нужно принять – обвинять ли вместе с Надеждой Яковлевной ее современников в том, что великий поэт остался непонятым, или видеть в нем вместе с Эммой Герштейн талантливого неврастеничного эгоиста, искать ли в «Оде Сталину» приметы Эзопова языка или, опустив руки, читать ее без прикрас и ухищрений. Не это главное и, сохраняя речь, нужно говорить не об этом. А о том, как в каждой поэтической строке Живая Жизнь сливается с «тоской по мировой культуре», о том, как грязные мостовые, подмерзающие лужи, зарешеченные рамами окна напоминают античные колонны, южные блистающие зеленью луга, лишают ощущения времени и становятся Вечным.
Речь Мандельштама звучит, полнится, вырастая из хаоса иудейского, из безъязычия, из полифонии талмудических дебрей, курляндского акцента отца и несмелого русского языка матери, продирается через дикую кошку – армянскую речь, не утекает в речь чужую, немецкую, а, ширясь, набирает обороты и, наконец, отзывается в современности, на другой, совершенно чуждый ей лад. Отзывается самобытно и смело, сохраняя себя навсегда.
Александра Бассель
На Первом канале премьера состоится 16 января 2016 года.
