2-Lebedev-2
В московской Галеев-галерее открыта выставка о пропущенных юбилеях из двух частных коллекций, она посвящена Анне Остроумовой-Лебедевой и Владимиру Лебедеву. До 10 мая 2012.
В связи с выставкой Ильдар Галеев пишет на своей странице в ФБ:
По предложению Национального союза библиофилов открыл у себя выставку, посвященную двум ленинградским юбилеям: 2-Lebedev-2.
А юбиляры такие: Анна Петровна Остроумова-Лебедева, которой исполняется на днях 150 лет, и Владимир Васильевич Лебедев – а ему 130.
Выставка - без амбиций фундаментальной репрезентации, почти домашняя, из наших с
Михаил Сеславинский
Михал Вадимычем папок – была собрана и оформлена почти за пару недель. Просто зацепило, что об этих датах «не пишут в газетах и об этом молчит телеграф».Появилась потребность напомнить всем "нашим", всем сочувствующим и единомышленникам об этих замечательных людях, не слишком близких, но и не так уж и далеко отстоящих друг от друга. Но не будешь же всем по одиночке раскрывать листы, с рассказами/показами. На это жизни не хватит. А посему – гравюры, рисунки, акварели, книги, журналы, фотографии, архивные материалы - всё отправлено на стенки и в витрины, для наглядной агитации и пущей убедительности.
Анна Петровна чрезвычайно важна для истории гравюры. Как когда-то выразился
Дмитрий Швидковский, у Рима был свой Пиранези, у Венеции – Каналетто, а у Петербурга/Петрограда - Остроумова-Лебедева. Для исследователей гендерного пути в русском искусстве она тоже уникальная личность: вместе с Кругликовой Анна Петровна заявила о себе в полный голос в то маскулиное время, когда в приличном обществе о равенстве в искусстве говорить было не принято. Да, писать картины на холсте, покрывать лист акварельным пятном – это одно, но резать инструментами деревянную доску, с усилием обрабатывать ее, работать на камне – это ведь другое. Штрих за штрихом, заливки черным тоном, архитектоника объема – гравюры у Остроумовой лаконичные, строгие, чувствуется в них законченность, немногословная гармония. Без лишней аффектации и драм. Она вспоминала уроки Уислера (а не Уистлера, как любят его называть у нас), который учил ее в Париже примерно такому: мадам, Ваша работа должна быть незаметна зрителю, нельзя чтобы от Вашего листа исходил запах пота. Многие сюжеты остроумовских цветных ксилографий на открытках Святой Евгении 1910-х полны этим молчаливым созерцанием, что мы находим в картинах Джеймса Уислера, знакомого с Петербургом не понаслышке.
Анна Петровна удачно вписалась в круг западнофильского крыла Бенуа и Ко, показав актуальность своего искусства современным художественным практикам Европы. Что было непросто в силу литературоцентричности русской гравюры конкретно этого периода. Но именно Остроумовой удалось подняться до акмеистичной сути русской изобразительности. Душа ее Петербурга (по названию книги в ее оформлении) – пела вполне себе ахматовским голосом.
Ее партнер по нашей выставке – человек из другого среза социального пирога, оба они из разных песочниц. На это я бы обратил внимание, даже и сегодня сословный фактор нельзя игнорировать.
Если АП – дочь сенатора, чей дом посещают и Полонский, и Достоевский, ее детство – опыт выбора: языков, наук, времяпровождения, занятий; то Лебедев – сын механика, из мещан, возможно, не самого высшего звена. Никаких там Парижей, да и что говорить – даже Академия ему не по зубам: Владимиру Васильевичу университеты пришлось проходить у Бернштейна, в его частной студии. Но зато какой! Все цветы будущего авангарда: Ермолаева, Лапшин, Ле Дантю и прочая прочая – прорастали именно здесь.
Оттуда пошли и футуристические издательские эскапады, и хэпенинги с раскуриванием опия, и поиски беспредметного, пробы фактур на прочность и даже будущие плакаты Окна Роста с плоскостными заливками. И вся книжная культура этих анфан терриблей, точнее сказать – бескультурие, обозначившее собой приход новой эстетики, все это вместе породило Лебедева-рисовальщика, живописца, дизайнера, педагога-наставника, внушило ему мысль о неразделимости свободы между группами и направлениями, институциями и мэтрами. Лебедев почуял этот дух лишь на короткое время. Позже власть большевиков предъявила ему чек на такую сумму, который он оплатиь был не в состоянии, и отправила его на творческие нары.
Владимир Васильевич никакой не лидер, не герой и не бог. Текстов не оставил, манифестов не произнес. Нэпманская серия говорила о его таланте пересмешника, голышки ламповой копотью – о пластической необузданности, вызванной отчасти неконтролируемым сексуальным терроризмом, детские книги – о его претензиях и праве на эксцентрику. И на что еще ему можно было рассчитывать? Жил как хотел, носил модные гетры, никому не кланялся и ничего не лизал. Лебедев получил по зубам и ушел на пенсию в 45 лет, в 1936-м – после того, как его обозвали пачкуном и уничтожили весь тираж его «Сказок, песен, загадок».
Пачкуля-пестренький пережил свой триумф, после чего отшельничал, никого не впуская к себе на пушечный выстрел, еще 30 лет. Всеволоду Петрову стоило немалых сил уговорить Лебедева показать ему ранние вещи. Без них он не мог закончить свою знаменитую монографию о художнике. Лебедев - бывший боксер и знаток цирковой борьбы - понял, что его давно положили на лопатки, и есть золотое правило – не суетиться под клиентом, чтобы не получить новую травму. Схватке конец.
Обе истории грустные и вместе с тем довольно злободневные – мимикрия и поиски поведенческих модулей в этой стране всегда занимают у художника времени больше, чем творчество само по себе. А должно быть все наоборот. Но будет ли когда-нибудь? Вот в этом-то вся и загвоздка.
Выставка "Два юбилея, две коллекции: А.П. Остроумова-Лебедева и В.В. Лебедев". Открыта до 10 мая 2021. Кроме понедельника. 11 - 19.00. Галеев-Галерея.
