Лабиринт и его тупики

Автор текста:

Алексей Мокроусов

Место издания:

Русский журнал

Самым известным журналом, выпускавшимся женевским издателем Альбером Скира, был, на первый взгляд, «Минотавр». Главное детище сюрреалистов с любимым персонажем Пикассо на обложке первого номера вошло во все хрестоматии по искусству ХХ века. Но не меньшей славой пользовался в свое время и другой проект Скиры – журнал «Лабиринт». Он начал выходить в 1944 году, задолго до того, как люди Шелленберга отправились в Швейцарию на секретные переговоры с американцами, а Штирлиц разбил бутылку о голову своего врага.

Скира (1904-1973), давно понимавший Европу как единое пространство, решил сделать журнал о том, что осталось человеческого в послевоенном мире. Три главных героя проекта – «Джакометти, Бальтюс, Скира» – вынесены и в заголовок выставки, проходящей сейчас в женевском музее Рат. Рукописи и фотография, живопись и кинохроника показывают, как «Лабиринт» занимался интеллектуальной жизнью – философией и психологией, литературой и пластическими искусствами, историей и театром. Здесь публиковались лучшие франкофонные авторы эпохи, лучшие ее художники становились героями статей. Он выходил в Женеве тиражом в 8 тысяч экземпляров 15-го числа каждого месяца, и по формату напоминал газету непривычного для русского глаза размера: 32 на 48 см. 8-тысячный тираж продавался и в Париже, где «Лабиринт» пользовался, судя по всему, большим успехом, чем в Швейцарии. Так, первый номер был продан на берегах Сены за день.

Полное название выставки – «Джакометти, Бальтюс, Скира. Годы «Лабиринта» - выглядит скорее уступкой маркетингу. Конечно, в жизни трех титульных персонажей журнал сыграл выдающуюся роль. Достаточно сказать, что Джакометти опубликовал здесь ряд своих ключевых текстов, в том числе и эссе «Сон, Сфинкс и смерть Т.» Его рукопись, полную рисунков, недавно обнаружили в архивах художника и сейчас впервые представили широкой публике. Но в залах свежеотремонтированного музея Рата героями в равной степени оказываются Андре Массон и Тристан Тцара, Симона де Бовуар и Раймон Кено, Хемингуэй и Жан Старобинский. То есть сам журнал. Не случайно одним из центральных залов оказывается вынесенная за рамки экспозиции брассери – конечно, далеко не копия того ресторана du Nord, где собирались авторы «Лабиринта», но тоже вполне стильная, как по оформлению и меню, так и по прессе, традиционно предлагаемой в европейских кофейнях к услугам публики. На этот раз выбор чтения был предсказуем: это сам «Лабиринт».

Интересно, какой смысл его создатели вкладывали в очевидную перекличку названия с «Минотавром», лучшим детищем сюрреалистов во главе с Бретоном, пробужденных в 1933 году тем же Скирой и Эженом Териадом к регулярной журнальной деятельности? Многие авторы оказались общими в обоих журналах, разве что Бретон на этот раз, к счастью Скиры, был в Америке (на выставке представлена телеграмма 1942 года, в которой Скира призывает Бретона издать 14-й номер «Минотавра» в Швейцарии и просит выслать тексты и иллюстрации). Хотя они оба и были до войны членами компартии, политический запал вождя сюрреализма оказался слишком велик.

Сколько Скира не уговаривал его не погружаться в дебри политики, «Минотавр» после начала испанской войны стал радикализироваться не по дням, а по часам. В итоге не только Сальвадор Дали, но и Поль Элюар оказались исключенными из движения сюрреалистов. То странное решение во многом сгладилось позднейшим участием Элюара в «Лабиринте», а также так и не осуществленным совместным проектом Скиры и Дали, журналом «Носорог» (1950). «Лабиринт» стал неразрывным целым с «Минотавра» в той же степени, в какой бык-чудовище неразрывен со своим смертельным царством-загадкой. Но если "Минотавр", эта изощренная метафора искусства, оказался бессилен перед нелогичностью предвоенного мира, то послевоенный «Лабиринт» предлагал взглянуть на действительность как на загадку, способную разрешиться. В этой «швейцарской трибуне французского авангарда» (определение Даниэля Бинсвангера) печатались фоторепортажи из обезображенной войной Европы, но главным все же оставалась аналитика, представленная в размышлениях на темы трех «измов» - экзистенциализма, сюрреализма и эротизма (собственно, им и было посвящено упоминавшееся эссе Джакометти). Попытка, впрочем, продолжалась недолго, с октября 1944-го до декабря 1946-го.

Прелюдией стало освобождение Франции и открытие второго фронта, финалом – начало войны в Индокитае, недолгое правление социалиста Леона Блюма и открытие ателье Кристиана Диора. Политика исподволь вторглась в казавшиеся исключительно художественно-академическими дебаты о современности, где фоторепортаж Брассаи из мастерской Пикассо сочетался с неизданным письмом Виктора Гюго, а целый номер могли посвятить «Реальностям французского XVII века» со статьями о Жорже де ла Туре и Декарте, Паскале и Пуссене. Журнал принял участие в возобновлении оперы Стравинского «История солдата» и первой постановке Джорджо Стрелера (ею стал «Калигула» Камю: Женева определенно выглядела некоронованной культурной столицей Европы). А Сартра и Бовуар «Лабиринт» и вовсе вывез с циклом лекций в Швейцарию. Так прошлое, представленное творчеством Бальзака, Пауля Клее и Пушкина, чьих «Цыган» опубликовали в последнем выпуске, оказывалось частью настоящего, то есть будущего.

Несмотря на обилие ярких имен, журнал все же оставался творением, прежде всего, его главного редактора, Альберта Скиры. Этот уроженец швейцарского Тессина постоянно был переполнен идеями, как разогнавшийся локомотив переполнен скоростью. Не всегда они оказывались блестящими с финансовой точки зрения. Издатель мог задирать на иные свои альбомы цены вплоть до полной невменяемости рынка – а сам при этом убеждал окружающих, что продажи идут замечательно (меньше всего, видимо, рассчитывал, что кто-то, пусть и случайно, проверит его заявление и убедится в его неправдоподобности, хотя цифры лежали на поверхности: иной альбом мог стоить до 35 швейцарских франков, в то время как годовая подписка на «Лабиринт» - семь пятьдесят). «Минотавр» во многом спасали меценаты, но «Лабиринту» не повезло: в послевоенной Европе их просто не было.

Бывают неудачи, которые гораздо весомее множества удач. Как говорил Фолкнер, «ранжируя» писателей своего поколения: первым из нас следует признать Томаса Вулфа. Он замахнулся выше всех и потерпел самую выдающуюся среди всех неудачу.

Журнал «Лабиринт», конечно же, не был сверх-проектом. Скорее – неординарный, но рабочий ответ на жесткие обстоятельства, заданные временем. Кажется, что и смерть его вызвана не столько экономическими причинами, сколько историческими: время собирания камней от полуразрушенной Европы завершилось, геополитика стала порождать новые правила игры, проникнувшие повсюду, в том числе и в искусство.

В этом смысле «Лабиринт» остается образцом журнального реагирования на современность. Его опыт лишний раз напоминает русскому читателю о том, в каком бедственном положении находится его собственная журналистика. У нас есть сегодня немало ярких политических журналов, разной степени радикальности и оппозиционности, от Newsweek до New Times. Но все они, как и их оппоненты в журнально-интернетовском мире, лишены доверия к интеллектуально-художественной составляющей этого мира. Возможно, такое положение дел есть во многом и приговор самому интеллектуально-художественному миру: какая умствующая группа в состоянии набрать те же 8 тысяч постоянных и при этом платежеспособных читателей хотя бы на год? Но все же это приговор не окончательный, он явно подлежит обжалованию. Проблема лишь в том, что на территории современной Москвы невозможно обнаружить такую брассери, где встретились бы издатель и авторы, в равной степени свободные и ангажированные, мотивированные и впередсмотрящие.

Выставка в Женеве продлится до 5 июля 2009 года. Каталог издан в виде пяти номеров самого «Лабиринта» по 30 страниц каждый, 400 иллюстраций (сохранены формат и – частично - верстка оригинала, но большинство текстов новые, написанные специально к выставке). Цена CHF 48.-

Время публикации на сайте:

23.06.21