«В общем правдив и человек недурной, и о собственном искусстве не преувеличенного мнения», - писал Игорь Грабарь жене в начале 1924 года из Америки, где он вместе с Сергеем Виноградовым и еще несколькими коллегами готовил большую выставку современного русского искусства.

«Хороший человек еще не профессия», - могла бы ответить жена, если бы ей было дело до художественной иерархии в постреволюционной России. Аргументов бы ей хватило, хотя за что именно иные современники не любили Сергея Арсеньевича, понять не так-то просто: упреки все какие-то туманные, требования не прояснены. Так, князь Сергей Щербатов называет имя живописца среди тех, кто рисует с большим количеством дефектов и вообще незначителен в смысле живописи. Рецензируя выставку «Союза русских художников», Сергей Маковский зачисляет Виноградова в группу «художников компромисса»: «Это грузный балласт Союза, придающий выставке отпечаток отсталости, скучного (отчасти передвижнического) шаблона».

Впрочем, у Щербатова Виноградов оказывается в одной компании с Кустодиевым, а у Маковского – с Суриковым и Леонидом Пастернаком, - из сегодняшней перспективы уровень не кажется трагически низким, ситуация напоминает, на какой ироничной дистанции держится порой история по отношению к скепсису современников. И вообще, он выставлялся везде и всюду, от передвижников до «Мира искусства», сам был организатором знаменитого «Союза русских художников», пытавшегося бороться с дягилевским диктатом при устройстве выставок и отстаивать интересы провинциально-столичных на тот момент москвичей против высокомерных петербуржцев.

Работал Виноградов как настоящий мультиталант, от пейзажей до портрета – ретроспектива «Нарисованная жизнь» в московском музее русского импрессионизма объединила все периоды его творчества, от народных картин 1890-х до городских видов и ландшафтов Латвии, где прошли последние годы художника. Понятно, почему так долго Виноградову не воздавалось должное – главный знаток его наследия Нина Лапидус жила и работала в Риге (два года назад ее не стало), его работы разбросаны по российским музеям, многое за границей. Для выставки потребовалась сложная логистика – полотна предоставили собрания Нижнего Новгорода и Таганрога, Иркутска и Перми, Краснодара и Петрозаводска, не говоря уже о московских собраниях, от Третьяковки до музея Бахрушина, и многих частных коллекционерах. Несмотря на пандемию, что-то доехало и из Прибалтики, в том числе одна из лучших виноградовских картин, «Вид на Кремль из Замоскворечья» (1918) из Художественного музея Эстонии в Таллине - чистый hommage Кайботту.

Сергей Виноградов. "Вид на Кремль из Замоскворечья» (1918) из Художественного музея Эстонии в Таллине.

Портрет эпохи в итоге вышел нарядным – даже нищих у церковной ограды, паломников и поденщиц, он рисовал словно с конфетной коробки, иллюстрировать ими ранние рассказы Горького тех лет явно не стоит. Виноградов любил солнце во всех его проявлениях, и вообще он испытывал радость от жизни по любому поводу, горевать и даже сочувствовать казалось ему не столь важным для живописца занятием, чем фиксировать свет и цвет, передавать настроение и создавать атмосферу. Казалось бы, нелогичный выбор для сына бедного сельского священника из Ярославской губернии, но кто заранее знает о скрытой цели своего пути?

Работы 1900-х годов – лучшее в виноградовском наследии, это тихий гимн не только собственной «зоне комфорта», где так светло и совсем нет злобы дня, - но в каком-то смысле гимн уже всей новой русской буржуазии и буржуазности, новому отношению к миру, построенному на расслабленности и созерцании, вокруг нового типа досуга, доступного теперь не только аристократам, но людям новых, свободных профессий. Апофеозом этого отношения к жизни стал крымский цикл. После поездки на дачу Коровина в Гурзуф в 1915-м Виноградов полюбил полуостров, его виды моря, Алупки, Ай-Петри – праздник для глаз. Что там за форткой, Россия в войне? Но искусство не должник общества, оно может, но не обязано жить его проблемами. Правда, вопрос, как сделанный выбор помогает не останавливаться. а развиваться, в случае Виноградова обретает острую форму, подражательность его стилевых поисков, вторичность иных решений не позволяли многим увидеть в нем «просто» хорошего живописца. Выставка напоминает, как меняется восприятие зрителя, а с ним и ценность произведений. Что современникам казалось салоном, для потомков – свидетельство времени. все эти дачные комнаты, вид на Волгу, принадлежащая Коровину пустошь на Нерли – не просто качественное искусство, но и документ эпохи, то, почему интерьеры Виноградова выделяля критика на Венецианской биеннале 1910 года. где он участвовал в русском разделе (работы отбирали итальянцы). Усадебные идиллии Виноградова заочно спорят с Дягилевым, предрекавшим закат культуры дворянских поместий.

Сергей Виноградов. В столовой. 1910-1930-е гг. Екатеринбург, Музей изобразительных искусств.

Симпатию к новому времяпрепровождению, это торжество гедонизма художник позаимствовал у импрессионистов, которых полюбил во время многочисленных парижских поездок. На берегах Сены Виноградов бывал не только ради музеев, он консультировал крупнейших московских собирателей, занимался коллекциями Харитоненко, Михаила Морозова, а затем и его брата Иван. При посредничестве Виноградова в России оказались такие шедевры как «Портрет актрисы Жанны Самари» Ренуара или «Поле маков» Клода Моне, причем посредник был лично знаком с авторами.

Вкус и чутье, чувство нового определили судьбу. Как организатор американской выставки Виноградов проявил тонкое понимание современного искусства, считал Грабарь, но эта всеотзывчивость одновременно и свидетельство внутреннего кризиса, того, что мешало таланту.

Из Америки в Советскую Россию Виноградов не вернулся, остался в Латвии. Он был не единственным, кто не решился вновь посетить тот уголок земли, где свои уже начинали судить своих. Из восьми членов оргкомитета, поехавших в 1923-м готовить нью-йоркскую выставку, домой приехали лишь трое, включая Грабаря, остальные кто куда – остались в Америке, вышли по дороге в Риге, выбрали, как Сомов, Париж.

Сергей Виноградов. Играет. 1914. Минск, Национальный художественный музей

республики Беларусь (Жывэ Беларусь!)

Если художник не идет истории навстречу, история сама приходит к нему в мастерскую. Некоторые полотна Виноградова оказались дописаны временем.

На выставке показывают картину «Играет» (1914) - девочка за роялем, собака на стуле слушает музыку. Девочка – дочь виноградовских друзей Софья Мамонтова (1904 – 1991). На свою беду Софья останется в России, в 20-е выйдет замуж за Олега Волкова, сына бывшего директора правления Русско-Балтийских заводов, автора будущих мемуаров «Погружение во тьму». Это тот случай, когда сын ответит за отца: аресты и лагеря сопровождали Волкова три десятилетия, лагеря выпали и на долю Софьи Всеволодовны. После возвращения в Москву она работала в Боткинской больнице (высшего образования так и не получила), занималась делами Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, ее очень ценил Лихачев и, судя по всему, не очень собственный народ. Обо всем этом рассказывает статья, завершающая каталог, но не сюжеты виноградовского искусства, неожиданно рассказывающего больше, чем задумывал автор.

В каталоге воспроизведены не только все экспонаты выставки, но и работы, которые из-за пандемии коронавируса не смогла пересечь границу. Среди статей – «Нарисованная жизнь Сергея Виноградова» куратора выставки Ольги Юркиной, «Сергей Виноградов и французское искусство» Алексея Петухова, в приложении также публикуются две статьи Александра Киселёва, «Плёс, Головинка, Кочемирово…» и «К вопросу об атрибуции работ Сергея Виноградова» (именно здесь рассказывается о непростых отношениях Софьи Мамонтовой и Олега Волкова).

Выставка открыта до 31 марта 2021 года. Вышел каталог.

Это расширенная версия статьи, опубликованной «Новой газетой».