Дневники великих похожи друг на друга как регби на бадминтон. Одни фиксируют повседневность, быт и мелочи трудового дня, другие - движения большого мира, события, которые должны влиять на историю, новости, претендующие на место в анналах и скрижалях.

Английский писатель Джордж Оруэлл (1903 – 1950) вел оба типа дневников, сейчас они изданы на русском под одной обложкой, это работа квартета выдающихся переводчиков – Виктора Голышева, Леонида Мотылева, Марка Дадяна и Любови Сумм. В «Домашних дневниках» автор романов-утопий «1984» и «Скотный двор» выступает как мелкий фермер, он фиксирует жизнь нарциссов и гиацинтов, замеряет очищаемый кабачок, следит за погодой – в общем, типичный календарь садовода, разве что тщательный учет собранных яиц отличает его от дневника дачника из СНТ где-нибудь в Подмосковье. Цены за яйца - их число достигало 17 в день – Оруэлл аккуратно записывал в шиллингах и пенсах, они варьировались от двух до трех шиллингов в неделю. Главная же новость – «копал канавку для бобов».

Когда же Оруэлл комментирует события политики, он не всегда провидец, но всегда – внимательный наблюдатель и тонкий аналитик. Так, он пишет, что Коминтерн всюду проигрывает фашизму, а вместе с Коминтерном проигрывают и все его союзники – к ним Оруэлл относил и антисталинистскую ПОУМ, это испанское сокращение троцкистской Рабочая партия марксистского объединения, в ее рядах Оруэлл воевал в Испании. Выбор  объясняет его восприятие кремлевского горца. 24 июня 1940 года он формулирует отношение к реальному социализму: «После Испании я не могу избавиться от чувства, что Россия, т. е. Сталин, непременно будет врагом любой стране, где происходит подлинная революция. Эти страны двигались бы в противоположных направлениях. Революция начинается с широкого распространения идей свободы, равенства и т. д. Затем наступает рост олигархии, которая столь же заинтересована в сохранении своих привилегий, как любой другой правящий класс. Такая олигархия непременно будет враждебна революциям в других странах, где неизбежно пробуждаются вновь идеи свободы и равенства». Три дня спустя Оруэлл обнаруживает в пакте Молотова-Риббентропа не столько выгоды для России, сколько для Германии. Вывод резок: «В Западной Европе коммунизм и левый экстремизм в целом сейчас почти весь стал формой мастурбации. Люди, которые на самом деле не имеют власти над событиями, утешаются, притворяясь, будто каким-то образом их контролируют. С точки зрения коммунистов, можно ни на что не обращать внимания, пока им удается себя убедить, что Россия берет верх. Теперь кажется сомнительным, чтобы русские извлекли из пакта что-то сверх передышки, хотя это удалось им намного лучше, чем нам в Мюнхене. Возможно, Англия и СССР конце концов будут вынуждены заключить союз: интересный пример того, как реальные интересы берут верх над самой искренней идеологической ненавистью».

Комментируя подписание в Москве июльские соглашения между Британией и СССР о взаимной поддержке в войне и отказе от сепаратного перемирия и ведения мирных переговоров с Германией, Оруэлл отмечает лингвистические тонкости английской прессы – та называет Москву не союзником, но ”воюющей против общего врага”. В марте 1942-го он повторяет распространившиеся в Англии подозрения в том, что Россия готова на сепаратный мир. Цена – уступка Украины в обмен на нефтяные промыслы Каспия.

По записям видно, насколько трудно мыслящему современнику разбираться в дебрях большой политики, как сложно выносить суждения в ситуации, когда все стороны замалчивают факты, предлагают противоречивые комментарии и делают все, чтобы замести следы. Автор “Скотного двора” пытается сохранить объективность.

Его отношение к СССР не было постоянным. Так, 22 марта 1942 года Оруэлл замечает: «Коммунисты в Мексике снова преследуют Виктора Сержа и других беженцев-троцкистов , которые перебрались туда из Франции, требуют изгнать их и т. д., и т. д. Та же самая тактика, что и в Испании. Ужасно удручает, когда видишь возобновление тех же древних интриг, даже не потому, что они морально отвратительны, сколько вот из каких соображений: 20 лет Коминтерн применял эти методы, и Коминтерн всегда и всюду громили фашисты, а значит, и мы, привязанные к ним в качестве союзников, будем разгромлены вместе с ними”. Но в том же году Оруэлл признает: “Оглядываясь назад, я вижу, что был настроен против русских (или, точнее, против Сталина) в те годы, когда Россия казалась могущественной и в военном, и в политическом отношении, т. е. 1933 по 1941 год. До того и после того я был за Россию. Можно по-разному это истолковывать”.

Это замечание применимо ко многим записям, позволяющим понять царившую в Европе даже после нападения на СССР атмосферу недоверия к Москве. Здесь чувствуется скепсис интеллектуала по отношению к сталинизму и проясняется одни из причин задержек открытия второго фронта. На следующий день после нападения Оруэлл рассуждает о возможном перемирии, ведь в России «существует сильная пронацистская партия и, смею сказать, Сталин во главе ее. Если Россия вновь перейдет на другую сторону и Сталин сыграет роль Петена, без сомнения, местные коммунисты последуют за ним и вновь станут пронацистами. Если советский режим будет попросту сметен, а Сталин убит или взят в плен, многие коммунисты, по моему мнению, перенесут свою лояльность на Гитлера». Этот пассаж требует развернутого комментария, но книга полностью воспроизводит комментарии для английского издания,– так, о Троцком пишется, что тот “был убит в Мексике , потому что он и его последователи по-прежнему находились в оппозиции Сталину. Его смерть считали делом рук советской тайной полиции ОГПУ”. Убили бы его в любом случае, числился бы он в оппозиции или нет, а вот наклонение «смерть считали» звучит как-то архаично – давно доказано, что это было именно «дело рук».

Спустя неделю после записи о Сталине и Петене - критическая не только по отношению к диктатору, но и эпохе в целом запись: «Нет лучшего примера моральной и эмоциональной выхолощенности нашего времени, чем тот факт, что мы теперь все стали более или менее просталинскими. Этот омерзительный убийца временно на нашей стороне, и потому чистки и т. д. внезапно забыты. Так же и с Франко, Муссолини и т. д., если они в конце концов перейдут к нам. Единственное, что можно искренне сказать в пользу Сталина, так это то, что он, вероятно, лично искренен, чего нельзя сказать о его последователях, потому что его бесконечные смены курсов, по крайней мере, его собственное решение.»

На фоне такой хронической антисоветчины стоит ли удивляться, что в Мадриде у троцкиста украли два дневника? Публикаторы уверены: сейчас два испанских дневника Оруэлла хранятся в архивах НКВД. Утверждение скорее оптимистично, чем реалистично, зачем хранить, а главное – вывозить из воюющей страны записи малоизвестного литератора. И после войны он не был популярен; «Памяти Каталонии” считают одной из его лучших книг и важным свидетельством о гражданской войне в Испании. В 1938-м издали 1500 экземпляров, 13 лет спустя спустя вышло второе издание, когда первое еще не было распродано. Оруэлл из числа авторов, чье значение становится ясно с годами. Сегодня он выглядит фигурой, сопоставимой с Черчиллем, в той же «Альпине» вышла параллельная биография знаменитого политика и теперь не менее знаменитого писателя. Сравнение может показаться преувеличением, но лишь поначалу. В итоге от политика остаются мифы, а от писателя – тексты, у хороших авторов они наполняются с годами новыми смыслами, даже если полны записями о ценах на куриные яйца и канавке для бобов.

Джордж Оруэлл. Дневники. Подготовлены к печати Питером Дэвисоном. — М.: Альпина нон-фикшн, 2020. — 696 с.

Сокращенная версия статьи опубликована в газете "КоммерсантЪ".