В литературном музее А. С. Пушкина открылась экспозиция "Андрей Белый: объединенный архив". Выставка организована при поддержке программы "Первая публикация" благотворительного фонда В. Потанина и приурочена к 130-летию со дня рождения писателя. Рассказывает АННА НАРИНСКАЯ.
Это хорошая и трогательная выставка. Легкий сердечный спазм настигает уже у первого стенда: там висит маленькая фотография — подвальный этаж добротного серого строения, крошечные окна буквально вросли в тротуар. Это подвал дома на Плющихе, где жил писатель с женой и откуда он хотел вырваться — даже ценой продажи архива. Рядом снимок элегантного и гладкого джентльмена с бородкой, явно по подвалам не ютившегося,— это В. Д. Бонч-Бруевич, приближенный к Ленину интеллигент, автор ставшей теперь уже ностальгической книжки "Ленин и дети" и основатель литературного музея, изъявивший желание приобрести у Белого его бумаги. За 12 тыс. листов писателю уплатили 10 тыс. руб.— такая сумма позволила ему сделать взнос за строящуюся квартиру в кооперативном доме писателей. За два года, которые Белому оставалось жить, квартира достроена не была, и въехала в нее уже одна вдова.
Дальше становится не только трогательно, но и поэтично — Белый не был бы символистом, не был бы собою, если бы не сделал из своего архива цельное произведение, скрепленное подробной авторской описью и аннотациями. В 1941-м эта целостность была разбита — часть бумаг ушла во вновь организуемый Центральный государственный архив литературы и искусства. На нынешней выставке все собрано как было и даже дополнено новыми поступлениями, не разрушающими, впрочем, этого ощущения продуманности, осознанности присутствия здесь этих и именно этих предметов, изображений, текстов.
Архив явным образом задумывался Белым как комментарий к собственному творчеству. Некоторые автографы и снимки помечены, например, так: "подробнее, смотрите мою повесть "Котик Летаев"". Фотографии подписаны: "мой портрет периода "Золота в лазури"" или "периода "Пепла"". В коллекции есть собственноручно написанный Белым список "биографических дат", в котором 1885 год (Боре Бугаеву — будущему Андрею Белому — пять лет) отмечен "первым восприятием весны" и "смутными эротическими волнениями".
Замысел Белого работает — "единицы хранения" оказываются иллюстрациями к поэме жизни, даже строчками в ней. Фотография Любови Дмитриевны Менделеевой-Блок, чувство к которой сделало Блока и Белого врагами (и, да, как уже не раз отмечалось, ну совсем непонятно, что такого в ней было,— толстая девушка без выражения лица). Фотография первой жены Белого, а потом "антропософской монахини" Аси Тургеневой (и даже слишком понятно, что в ней было, просто в смысле красоты, абсолютно вневременной, такой же сногсшибательной сегодня, как сто лет назад). Открытки к Блоку с обращением "милый", а иногда — "милый, милый". Таблицы, анализирующие блоковские женские образы: "Душа, мир, голубое, белое, розовое, царевна, дочь — мистика, теургия — Беатриче, Лаура, Прекрасная дама". Яркие таблицы к антропософским лекциям, где от крупного слова "истина" идут стрелочки к "навыку", "душе" и "восприятию". Все это складывается в текст жизни, увязанный у Белого с собственно его текстами, возможно, теснее, чем у любого другого писателя.
В последнем зале висит редко выставляющееся полотно из собрания музея — групповой портрет членов литературного общества "Никитинские субботники" кисти Константина Юона. Образованный еще до революции, этот кружок просуществовал вплоть до 33-го года, когда любое неофициальное объединение стали приравнивать к заговору, а любые интеллектуальные сборища отмечались как подозрительные. На этой картине изображена толпа узнаваемых персонажей, сгрудившихся у большого стола. Луначарский, Леонов, Вера Инбер, художники Кукрыниксы, Городецкий и еще множество. Андрей Белый сидит на почетном месте, недалеко от Луначарского, и — единственный из всех — смотрит прямо вниз, в стол. Его одиночество очевидно даже на этом почти карикатурном изображении. Соседний экспонат, работа скульптора Сергея Меркурова,— посмертная маска Андрея Белого.