В издательстве "Вагриус" выходит новая книга букеровского номинанта, нацбола и собеседника президента Захара Прилепина. Многое в этом произведении показалось Анне Наринской неожиданно знакомым.
Книга называется "Грех". То, что выходит этот самый "Грех" уже не в радикальном издательстве Ad Marginem, выпустившем прославившее Прилепина произведение "Санькя", а в респектабельном "Вагриусе", подчеркивает новоявленную солидность этого автора. Из подающего надежды маргинала он быстро превратился в "активно работающего, востребованного и читаемого писателя", каким его представляет в предисловии к "Греху" еще более активно работающий, востребованный и читаемый писатель Дмитрий Быков.
Быков рекомендует новую прилепинскую книжку как дарующую читателю счастье. А также рассказывает про ее 32-летнего автора, что он "умудряется дерзить в глаза президенту, не боится ни черта, ни общественного мнения и не забывает размножаться, чтобы было кому строить счастливую настоящую Россию".
Что до смелых разговоров с президентом, то тут Дмитрий Быков, вероятно, имеет в виду февральское общение молодого автора с Путиным во время планового визита в Ново-Огарево группы молодых писателей. Эта встреча была потом описана Захаром Прилепиным в зашкаливающем по уровню лизоблюдства тексте под названием "Господин президент, не выбрасывайте блокнот!". В смысле же размножения ситуация более очевидная: в произведении "Грех" детской теме посвящены яркие высказывания, свидетельствующие о том, что детей Захар Прилепин любит не меньше Льва Толстого.
Деток главного героя "Греха" не неожиданно зовут Глеб и Игнат. Глеб — старший, "приплелся на длинных заплетающихся ножках, дитя мое осиянное... Личико заспанное, ручки болтаются, в трусиках утренняя пальмочка торчит". Игнат — младший, "сопит, ясный, как после причастия".
Издательство представляет "Грех" как роман в рассказах. Но никаким романом тут и не пахнет. Просто сборник рассказов, объединенных вроде бы одним и тем же главным героем. Во всяком случае, героя всегда зовут Захар. Но рассказы сегодня плохо продаются, поэтому и возник странный жанр романа в рассказах.
А поскольку рассказы — жанр лирический, то вообще-то суровый поборник русскости Захар Прилепин умилительно предъявляет в них, что он в жизни любит. (Что он в жизни не любит, мы как-то из воздуха усвоили: серую оппортунистскую сволочь, держащую нашу страну за горло.)
А вот любит — окромя детей — ну, например, зверей. Первый рассказ в "Грехе" организован вокруг четырех щенков, которые "такие прекрасные ребята". Которых, как и детей, приходится защищать от окружающего злобного мира. А кроме детей и зверей — женщин.
С женщинами у писателя Прилепина совсем особые отношения — настолько трепетные, что он даже не может осмелиться назвать в простоте никакую часть их тела. Его герой спит, держа в ладонях "тяжелые, спелые украшения любимой". А уж если не "украшения", так хотя бы "ножки", "пальчики", "голосок как колоколец" — бесконечные уменьшительные суффиксы, делающие молодого, да и вообще вроде бы хоть куда прилепинского героя похожим на слюняво сующегося к Грушеньке Федора Павловича Карамазова.
А больше, чем детей, животных и женщин, Захар Прилепин любит Родину. Он "страшно любит свою землю. Жутко и безнравственно ее любит, ничего не жалея... Унижаясь и унижая". Он любит ее в прозе и любит ее в умилительно копирующих Бродского стихах, помещенных в книге отдельной подборкой под заголовком "Стихи Захарки": "Вот, Отче, вот Отечество, и все: / здесь больше нет ни смысла, ни ответа". Родина отвечает Прилепину взаимностью и показывает ему свое истинное лицо. Оно оказывается лицом Сталина: "Сержант искал, на что опереться, и не мог: все было слабым и тащило за собой смерть... Откуда-то выплыло призываемое всем существом мрачное лицо, оно было строго, ясно и чуждо всему, что кровоточило внутри. Сержант чувствовал своей лобной костью этот нечеловеческий, крепящий душу взгляд...
— Ты чего увидел? — спросил Самара.
— Сталина,— ответил Сержант хрипло, думая о своем".
Хриплый Сержант — одна из ипостасей прилепинского героя, который назло сегодняшнему циническому времени всегда занят чем-нибудь романтичным. Если не воюет на войне, то копает могилы или поддерживает дисциплину в стриптиз-клубе, непременно будучи обутым в обувь под названием "берцы".
В этом романтизме и, главное, в романтическом образе героя есть единственная, но не мизерная писательская сила Прилепина.
Про такого героя многие с удовольствием почитают, несмотря даже на стилистическую прилепинскую душность: "Свинье взрезали живот, она лежала распавшаяся, раскрытая, алая, сырая. Внутренности могли показаться теплым букетом живых, мясных, животных цветов". Почитают не только потому, что с романтическими героями нынче проблема, но и потому, что в прилепинском сказе что-то слышится родное, узнаваемое и через года привычное. Героика Прилепина — до умиления советская. Его главный персонаж — смесь Павки Корчагина с действующими лицами аксеновского "Звездного билета". Его глубокие мысли — из журнала "Юность" 80-х: "Вова, ты никогда не думал... что каждый год... ты переживаешь день своей смерти? Может быть, он сегодня? Мы каждый год его проживаем... Вова!"
Помню, за "день смерти" мы выпивали студентами. Уже тогда это казалось глуповатым.