Голованов В.Я. Нестор Махно. М.: Молодая гвардия, 2008.
Нестор Махно – одна из немногих фигур мирового анархистского движения, чье имя хоть что-то говорит современному читателю. В 1990-е – 2000-е годы в России и на Украине появилось немало посвященных ему научных монографий, научных и популярных статей, беллетризированных документальных и литературно-художественных произведений, документальных и художественных фильмов, сериал, теле- и радиопередачи.
Наконец, книга о Махно вышла в книжной серии «Жизнь замечательных людей», выпускаемой издательством «Молодая гвардия». В последние годы там же вышли биография М.А. Бакунина, написанная В. Деминым, и книга В. Маркина о П.А. Кропоткине.
Василий Ярославович Голованов, автор новой биографии Махно, еще с начала 1990-х годов занимается изучением махновского движения. Его первая книга о махновском движении, «Тачанки с Юга. Художественное исследование махновского движения», вышла еще в 1997 году. В отличие от предыдущей книги, вариант, вышедший в ЖЗЛ, доведен до смерти Махно 25 июля 1934 года в парижском госпитале Тенон.
Особую ценность исследованию Голованова придают оригинальные свидетельства очевидцев событий, еще живых к моменту работы над книгой, накопленные в личном авторском архиве: записи бесед и письма В.В. Белоусова, И.А. Мишина, Е.П. Орлова, Е.И. Шафрановой. Безусловно, факты, представленные в них, значительно дополняют картину. Упоминается среди источников и запись беседы с В.И. Яланским, племянником Н.И. Махно. В работе использованы материалы фондов Государственного архива Российской федерации (ГАРФ) и Российского государственного военного архива (РГВА). Подход автора к историческим источникам отмечен критическим отношением к фактам и скрупулезным их сопоставлением. Несомненно, привлекут внимание читателя и представленные в книге фотографии участников махновского движения и мест, где проходили описываемые в книге события. Издание снабжено перечнем основных дат из жизни Н.И. Махно, что позволяет использовать его и как справочник.
Однако книга Голованова – это художественное произведение, а не научная монография. И этим она выгодно отличается от многих исторических исследований – читается легко и с интересом. Рассказ о махновском движении перемежается художественно-историческими экскурсами, позволяющими через яркие, эмоционально окрашенные образы воспринять происходившие перемены с точки зрения людей того времени («Чемодан тамбовских булок», «Мятеж», «Двадцатый год»). Действительно, чтобы понять, что такое гражданская война, стоит прочитать отрывки из воспоминаний Марины Цветаевой о том времени, в частности, о смерти одной из ее дочерей. Не меньше впечатляет рассказ о сыне П.Л. Капицы, которого в 1920 году в родильном доме съели крысы.
А вот, например, свидетельство одного из проинтервьюированных Головановым курсантов, принимавших участие в боях с Врангелем. Каретников, командовавшей Крымским корпусом махновцев, в октябре-ноябре 1920 года просит телефонистов соединить его с Фрунзе. При этом смотрит в окно («не окружают ли станцию») и по телефону последними словами кроет красных, требуя, чтобы союзники наступали, как и положено, на равных, ибо все рискуют одинаково. Читателю легко сделать вывод: что же это были за союзники, если приходилось таким образом требовать их помощи?
В. Голованов с сочувствием относится и к махновцам, и вообще к крестьянам-повстанцам. Через всю книгу проходит образ крестьянских партизан, пытающихся под черными знаменами анархии противостоять постепенно формирующейся тоталитарной диктатуре большевистской бюрократии. Однако романтикой сабельных рубок и партизанских рейдов автор не ограничивается.
Голованов обращает внимание и на идейную составляющую махновского движения, представляет вниманию читателя программные документы движения, описывает проводившиеся на подконтрольной Махно территории социальные эксперименты. Махновщина, с точки зрения Голованова, фактически представляет собой не что иное, как один из мягких, демократизированных вариантов «военной диктатуры», установившийся на территории Украины в этот период. Особое внимание автор обращает на преобразования, проводимые махновцами осенью 1919 года на подконтрольных им территориях в районе Екатеринослава и Александровска. Что и говорить, при этом режиме свободно выходили газеты всех левых политических партий, начиная от правых эсеров и меньшевиков и заканчивая анархистами. Даже большевикам давали возможность создавать легальные организации и издавать прессу (впрочем, до тех пор, пока те не пытались узурпировать власть). Более того, диктатура в лице штаба РПАУ и комендантов городов демонстрировала даже тенденции «отмереть»: она пыталась передать всю власть, кроме военной, на занимаемых ее войсками территориях рабочим конференциям и беспартийным съездам рабочих, крестьян и повстанцев, а также формируемому этими съездами Военно-революционному совету (ВРС). Эта же мягкость диктатуры проявлялась в отношении к пленным красноармейцам, рядовым, а отчасти и к командирам, которые, как отмечает Голованов, могли побывать в плену у Махно и по три (!) раза.
При этом автор далек и от идеализации повстанцев, от сусальных образов «идейно выдержанных» анархистов, «народных героев» и т.д. Тот же Нестор Махно выглядит вполне живым человеком, наделенным всеми качествами вождя крестьянской армии, выдвинутого на волне революции на самые «верхи» и, если не считать тюремных романовских университетов, «академиев не кончавшего». Ему свойственна и бравада (стремится лично идти в атаку во главе своих отрядов), и лицедейство (переодеванием в белого офицера во время партизанских рейдов. Не лишен он и властолюбия вплоть до стремления к уничтожению политических противников,пристрастия к алкоголю и интереса к красивым женщинам. Таковы и его соратники. Например, Каретников, отпускающий арестованных комсомольцев за то что их лица ему «понравились». Или Феодосий Щусь с присущей ему любовью к франтовству.
Прослеживаются в книге Голованова и определенные симпатии к белому движению. Особенно это касается генерала Врангеля – одного из немногих командующих белыми армиями, предпринявшего попытку проведения земельной реформы, которую автор оценивает чуть ли не как «радикальную».
Поверхностно выглядит и анализ причин отказа Махно от предлагаемого Врангелем союза. Ведь в чем эти причины заключаются? «Хотя рассуждать отвлеченно, то почему бы ему не принять врангелевский принцип «советы земельных собственников против “комитетов бедноты”»? Что, в самом деле, мешало?
Серьезного – ничего. Так, неуловимое что-то: запах какой-то другой. Мыло. Одеколон. Выражения лиц. Но именно через эти мелочи – полная несостыковка и неизбежность отталкивания»1. И далее: «…Разве Махно без предложения врангелевцев не разрушал красный тыл, не сдирал с полотна рельсы упряжками волов, не разорял склады, не истреблял партийных активистов? Разве он не нуждался в вооружении? Нуждался. Может, быть, некая интонация долженствования смутила его в письме или подпись – “генерального штаба генерал-лейтенант Шатилов”?
Да-да, что-нибудь в этом роде и смутило: слишком много “генералов” в одной строке. Махно ведь был революционер. У него было мировосприятие революционера, язык революционера – и в этом смысле даже любезное “Вам” с большой буквы должно было раздражать его. Любезности и “генералы” не вписывались в картину мира революционера так же, как не вписывались в картину мира белого офицера “товарищи”. Советы. Реввоенсоветы и прочие химеры революции. Почему Врангель не выбросил лозунг “Советы без коммунистов!”, а издал закон о земских самоуправлениях? Не мог, не владел этим языком. Не понимал, что выражают эти слова. Для него значительными, исполненными смысла словами были совсем другие: Родина, Русь, Вера, Собственность, Мирный Труд, Право»2.
Рассуждая о причинах, побудивших Махно отказаться от соглашения с Врангелем, даже не принимается во внимание политическая программа махновского движения, анархистские убеждения Махно и то, что именно они стали основной причиной, по которой был невозможен союз между консервативно ориентированным правительством Врангеля и стремившимися к расширению социальной революции анархистами, представлявшими оппозицию большевикам «слева». Как будто забывает автор и о резко отрицательном отношении анархистов, и, в частности, Махно, к частной собственности на землю. Между тем те же земельные реформы Врангеля были построены на принципе передачи земли в частную собственность.
В книге «Нестор Махно» встречаются и фактические неточности. Так, использованная в качестве источника версия дневника Махно, по мнению составителей сборника «Нестор Махно и крестьянское движение на Украине. 1918–1921», содержит опечатки, в корне искажающие действия махновцев.
Биография Марии Никифоровой, одной из лидеров анархистского движения в России и на Украине периода Гражданской войны, изобилует неточностями. Во-первых, непонятно, откуда появилась информация о том, что Никифорова отбывала «бессрочную каторгу» в Петропавловской крепости, а затем «как когда-то Бакунин, через Японию бежала в Америку»3. Никаких источников, обосновывающих эту версию дореволюционной биографии Никифоровой, Голованов не приводит. Между тем вокруг ее личности ходило немало легенд, придававших ее то героический, то уголовный образ. Поэтому и относиться к информации о Никифоровой, не подкрепленной основательно проверенными источниками, следует осторожно.
Не соответствует действительности данная также без ссылок на источники информация о том, что В.М. Волин в 1917 году «принял большевистский переворот в октябре»4. Во-первых, организация, одним из лидеров которой был Волин, «Петроградский Союз анархо-синдикалистской пропаганды», в своей резолюции от 20 октября 1917 г. «О так называемом выступлении» однозначно заявила о своем отрицательном отношении к готовящемуся перевороту как к политическому выступлению, организованному политической партией. Участие в восстании допускалось лишь в том случае, если это будет «выступление масс» и лишь при том условии, что анархо-синдикалисты попытаются «внести в него наше содержание, нашу идею, нашу истину»5. Во-вторых, в том же номере газеты такое же отношение к октябрьскому перевороту выразил и сам В.М. Волин в статье «Конец ли это?», где давал оценку идее власти Советов6. Очевидно, что приписывать Волину поддержку большевистского переворота, как минимум, странно. Нельзя сделать такие выводы и из более поздних статей, публиковавшихся в газете «Голос труда», одним из редакторов которой был и Волин, почти без сокращения цитировавший многие из них в своей книге «Неизвестная революция».
Некоторые неточности, вероятно, происходят от снисходительного отношения автора к анархизму (в момент работы над книгой о Махно автор, безусловно относится к сторонникам либеральной идеологии). Анархисты, мол, это все сплошь мечтатели и утописты, а их взгляды – пережиток молодости. А иначе как еще объяснить такой пассаж: «Не случайно автором одного из наиболее крупных русских утопических манифестов стал “апостол анархии” – князь П.А. Кропоткин. Сегодня, читая его доклад об идеале будущего строя, с которым он выступил на заседании кружка “чайковцев” в 1873 году, понимаешь, что такой идеал мог вызреть только в голове революционера молодого, сравнительно мало еще искушенного в науках, не побывавшего ни разу в Европе и к тому же добровольно принявшего идеалы и даже предрассудки экономически очень мало развитого народа за идеалы будущего строя. … Оказавшись потом во Франции и Англии, занявшись всерьез историей и социологией, Кропоткин никогда более не возвращался к политическим крайностям своего трактата, а после Октября и подавно – некоторые свои политические императивы (например, равенство в праве на труд и в труде, в способах образования, в общественных правах и обязанностях) пытался из политической плоскости перевести в план, так сказать, моральный»7. В голове либерала такие понятия, как, с одной стороны, автор «утопических» социальных проектов в духе анархизма, а с другой – ученый с мировым именем и человек с колоссальным жизненным опытом – вещи, по определению противоположные. И уж тем более не укладывается в голову либерального писателя мысль, что анархистом и вообще убежденным социалистом и революционером, можно стать после поездки в Европу, наглядевшись на европейские реалии. Конечно, Европа – это рай земной, великое вечное царство демократии, прав человека и всеспасающей рыночной экономики. И вернувшись из нее, можно стать разве что контрреволюционером, убежденным либералом. Конечно, человек, который жил, подобно Голованову в СССР, и был критически настроен по отношению к советским порядкам, в 70-е или 80-е, наверное, так и думал. Но вот Кропоткин жил лет на сто пораньше, уж извините!
На практике картина жизни и идейной эволюции Кропоткина выглядит совершенно иначе, чем ее изображает Голованов. Во-первых, напомним, что анархистские убеждения сформировались у Кропоткина окончательно именно во время его поездки за границу, в Швейцарию, в феврале – мае 1872 года. Затем, в июне-июле этого же года состоялась поездка Кропоткина в Бельгию. «Записка», на которую ссылается Голованов, написана во второй половине ноября 1873 года, то есть непосредственно после первой поездки за границу. К тому же путешествие 1872 года была уже не первой поездкой Петра Алексеевича в Европу. Ведь еще в июле-сентябре 1871 года по заданию Русского географического общества (РГО) он выезжал для исследования следов древнего оледенения в Финляндию и Швецию.
А почему человек, побывавший в Европе, мог стать революционером, можно понять, если перечитать произведения А.И. Герцена, Н.П. Огарева, М.А. Бакунина и многих других теоретиков революционного движения. Хотя бы «Былое и думы» Герцена, «Люцерн» Толстого, «Кнуто-германскую империю и социальную революция» Бакунина. Да и в начале XX века очень многие современники Махно, приезжая за границу, из социал-демократов, эсеров, либералов, превращались в анархистов. «В Италии я анархист, а в России пока могу быть эсером», – говорил о себе член Боевой организации эсеров В. Лебединцев8. Стоит вспомнить А.А. Борового, А.А. Карелина, И.С. Книжника-Ветрова, В.А. Поссе, Я.И. Кирилловского (Новомирского) и, наконец, лидера восставших матросов на броненосце «Потемкин» А. Матюшенко9.
Во-вторых, к 1873 году, когда была написана записка «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?», Кропоткин давно уже не был юношей, думающим «себя бы с кого писать», а имел солидный для 31-летнего человека жизненный опыт. К этому времени он получил образование в элитном Пажеском корпусе, прошел военную службу в Сибири, служил чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири, с 1866 года – в Центральном статистическом комитете в Петербурге, с 1868 года работал секретарем отделения физической географии РГО. Занимался разработкой проектов реформ по указанию своего сибирского начальства. Выполнял опасные миссии, сопряженных с риском для жизни: руководил сплавом барж с продовольствием на Амуре, входил в разведывательную миссию в Северной Манчжурии, участвовал в нескольких географических экспедициях. До конца ноября 1873 года он совершил несколько географических открытий, провел исследования в области геологии, выпустил два научных труда: «Две поездки в Манчжурию в 1864 году» и «Отчет об Олекминско-Витимской экспедиции». Вдобавок Кропоткину довелось служить пажом при императорском дворе и даже быть знакомым с братом императора, великим князем Николаем Николаевичем. К тому же Петр Кропоткин внимательно следил за новинками экономической и политической литературы – и уже в 19 лет опубликовал свою первую рецензию (на книгу Н.В. Шелгунова «Рабочий пролетариат в Англии и во Франции»). Неужели, с точки зрения уважаемого Василия Голованова, все это должно свидетельствовать о «молодости» в голове человека и «относительно малой» искушенности в науках? По-моему, как раз наоборот: на путь революционной борьбы Кропоткин вступил уже взрослым человеком со сложившимся характером, повидавшим жизнь и не то что «искушенным» в науках, а фактически ученым, достаточно известным в России.
Мнение, что Кропоткин, попав в Западную Европу и основательнее ознакомившись с современной социологией, уже никогда больше не возвращался к радикальным планам социального переустройства и отказался от подробного изображения будущего общества, также не выдерживает никакой критики. Это свидетельствует лишь о плохом знакомстве автора книги с теорией анархизма в целом и трудами Кропоткина в частности. Если бы Василий Ярославович обратился к таким трудам П.А. Кропоткина, как «Речи бунтовщика», «Хлеб и воля» и «Современная наука и анархия», написанным уже в долгий период эмиграции, он не сделал бы подобных выводов (заметим, «Современная наука и анархия» вышла в 1913 году, когда Кропоткину было уже 70 лет!).
Непонятно, на какие источники опирается автор, когда передает «упорные слухи», что Всеволод Волин и Галина Кузьменко после смерти Махно были гражданскими мужем и женой?10 Во всяком случае, никаких ссылок, указывающих на происхождение этой информации, в книге не обнаружено.
К счастью, не соответствует действительности и утверждение автора, что по истории антибольшевистских крестьянских восстаний периода Гражданской войны «ни документов, ни фотографий, ни воспоминаний почти нет». Насчет личных воспоминаний участников крестьянских восстаний, возможно, стоит согласиться с Василием Ярославовичем. В 1990-е и 2000-е годы издано немало документов, посвященных крестьянским движениям периода Гражданской войны в Сибири, на Тамбовщине, Украине, в Сибири, Центральной России. Прежде всего, это тома документов, вышедшие в серии «Крестьянская революция в России 1902 – 1922» и другие издания11.
Возможно, автору следовало обратить внимание на ряд достаточно интересных и объективных публикаций 1980-х – 2000-х годов. Так, разбирая вопрос о причине казни одного из махновских командиров, большевика Полонского, Голованов не использовал исследование С. Беленко, где доказывается не только факт антимахновского заговора Полонского, но и обосновывается внедрения Полонского в махновские части с целью подрывной работы12 (хотя этот сюжет вполне объективное освещение в книге Голованова и на основании иных источников). Не были использованы в работе над книгой и исследования А.В. Шубина13, а также материалы изданного в серии «Крестьянская революция в России 1902–1922» сборника документов по истории махновского движения14. Следует отметить, что их материалы, в том числе и из украинских архивов, могли бы дать достаточно много новой информации для исследования В.Я. Голованова.
Впрочем, несмотря на определенные недостатки, книга Голованова вполне заслуживает внимание читателя и займет достойное место в числе других исследований по истории махновского движения.
1 Голованов В.Я. Нестор Махно. С. 332.
2 Там же. С. 336–337.
3 Там же. С. 48.
4 Там же. С. 202.
5 Политические партии и движения России. Документы и материалы. Т. I. Дооктябрьский период. Книга вторая. М., 2001. С. 277.
6 Там же. С. 275.
7 Голованов В.Я. Нестор Махно. С. 226–227.
8 Пасквинелоли А. М.А. Осоргин и итальянский футуризм // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 3. Воронеж, 1994. С. 44.
9 О том, какую роль порядки западноевропейских стран сыграли в идейной эволюции Матюшенко, можно узнать, прочитав следующие труды: Матюшенко А. Своим бывшим учителям // Буревестник. 1907. № 5. С. 6–7; Сандомирский Г.Б. Матрос Матюшенко // Каторга и ссылка. 1925. № 5. С. 47–50. См. также: Рублев Д.И. Проблема «интеллигенция и революция» в анархистской публицистике начала XX века // Отечественная история. 2006. № 3. С. 166–173.
10 Голованов В.Я. Нестор Махно. С. 462.
11 См.: За советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. 1921: Сб. документов. Новосибирск, 2000; Сибирская Вандея. Крестьянское восстание в Сибири в 1919–1921 гг. Новосибирск, 2001; Крестьянское движение в Поволжье в 1919–1921 гг. Документы и материалы. М., 2001; Нестор Махно и крестьянское движение на Украине. 1918–1921: документы и материалы. М., 2006 и др.
12 См.: Беленко С. Махно и Полонский // Минувшее. Исторический альманах. 1987. № 4. С. 274–297. См. также: Беленко С. Махно и Полонский // Минувшее. Исторический альманах. 1991. № 4. С. 274–297.
13 См.: Шубин А.В. Махно и махновское движение. М., 1998; Его же. Анархистский социальный эксперимент. Украина и Испания. 1917–1939 гг. М., 1998; Его же. Анархия – мать порядка. Между красными и белыми. М., 2005.
14 Нестор Махно и крестьянское движение на Украине.