Признаюсь сразу: на мой вкус это - едва ли не лучшая биография из числа переведенных на русский язык в последние годы. Не зря автор работал над ней около 20 лет, а после выхода книга получила Пулицеровскую премию.

Такие подробные исследования частной жизни - норма для зарубежного издательского рынка, лишь у нас они появляются крайне редко.

Что еще реже случается, так это явление таких изданий "в полном пакете": за несколько месяцев до выхода в свет работы Эллмана на прилавках появилась видеокассета с записью фильма "Уайльд" режиссера Брайана Гилберта. В основе сценария лежал как раз эллмановский труд.

Как всякая биография великого человека, умещенная в 112 минут экранного времени, эта страдает слишком большим числом упрощений, чтобы относиться к ней слишком серьезно. Примитивность мотиваций настолько бросается в глаза, что порою кажется, будто перед тобой конспект какой-то мыльной оперы. Но как штрихи к портрету, как возможность проявить собственную эрудицию (после чтения биографии) и даже поймать авторов на мелких неточностях, а то и просто - возможностью насладиться игрой Стивена Фрая в заглавной роли - "Уайльд" вполне достоин читательского внимания. Конечно, лишь в том случае, если перед этим прочитан первоисточник.

Вот где неторопливость сочетается с объективностью, и в результате рождается та самая английская основательность, с которой и можно лишь рассказывать о столь скандальной жизни. В приближении, впрочем, оказывается, что это не Уайльд был такой плохой - это общество выглядит до удивления косным и безрадостным.

Уже реакция на первый сборник Уайльда, "Стихотворения" (1881) показала, насколько в сознании современников при оценке произведений искусства тесно переплетаются личное отношение к автору и эстетические критерии.

После выхода "Стихотворений" библиотекарь Оксфордского дискуссионного общества (как раз в Оксфорде поэт и учился) обратился к автору с просьбой прислать книгу, что и было сделано. Однако некоторые члены выступили с резкими возражениями против нового поступления, сводившимися к обвинениям стихов не столько в слабости и аморальности, сколько в гипер-цитатности. 188 голосами против 128 присутствовавших на собрании членов сборник был отвергнут и книга возвращена автору. Попытка библиотекаря спустя год купить экземпляр для кофейно-курительной комнаты также не увенчалась успехом. Зато статья в "Оксфорд энд Кембридж андергредюэйтс джорнал" (увы, все названия при переводе зачем-то транслитерированы на русский) от 17 ноября 1881 года прямо называет истинные причины подобного решения: оно зависело от репутации, приобретенной во время учебы. "Если человек ведет в университете дурную жизнь, то пусть даже он не пострадает от своего поведения сразу - все равно особенности его характера не ускользнут от внимания коллег, которые затем всегда будут в состоянии припомнить ему былые дела" (с.178).

Впрочем, когда это было возможно, Уайльд, очень нервно реагировавший на обращенные к нему пародии, и сам не прочь был прибегнуть к роли цензора. Однажды он потребовал у театрального цензора Э.Ф.С. Пиготта право на знакомство с текстом пародийной пьесы "Поэт и марионетки", внеся туда, правда, лишь единственную правку (именно ее авторы, Чарлз Брукфилд и Чарлз Хотри, позднее предоставят суду сведения о юных любовниках поэта). В другой раз его возмущение одним пассажем из рукописи комика-лилипута Маршалла П.Уайлдера "Люди, с которыми я улыбался" (ее предложили для редактировавшегося Уайльдом журнала "Вуманз уорлд") было столь велико, что показавшиеся ему обидными слова так и не увидели света. А написано-то было невинное: "Когда я увидел Оскара в первый раз, волосы у него были длинные, а брюки короткие; теперь, насколько я знаю, волосы у него укоротились, а брюки удлинились".

Интересно, что это был единственный случай подобного рода правки за всю историю уайльдовского редактирования, длившегося почти два года.

Успех упоминавшегося выше обращения к цензору Пиготт не помешал, правда, последнему запретить следующее творение Уайльда - написанную по-французски "Саломею". Библейских персонажей не разрешалось выводить на английскую сцену, и пьеса разделила судьбу "Гофолии" Расина, опер "Самсон и Далила" Сен-Санса и "Иродиада" Массне. И хотя автор грозился в случае запрета покинуть берега Альбиона и натурализоваться во Франции, он этого на свою беду так и не сделал. Зато разгорелся общественный скандал, в котором на сторону Уайльда встали, увы, немногие (среди них был и Бернард Шоу). В результате, противоречивые принципы английской цензуры так и не были пересмотрены: художники и скульпторы по-прежнему могли творить что хотели, писатели - писать о чем угодно, но представлять публике зрелища можно было лишь по особому разрешению.

В итоге, текст пьесы появился под маркой двух издательств, парижского и лондонского, но на самом деле печаталась книга во французской столице.

Конечно, все эти примеры общественно-государственного нависания над литературным творчеством ни в какое сравнение не шли с судом 1895 года. В рамках его, наряду с "прозой жизни" рассматривалась аморальность "Портрета Дориана Грея" и "Заветов молодому поколению" Уайльда. Как известно, инициатором процесса сам стал Уайльд. Но, выступая в защиту своего имени, опороченного маркизом Куинсберри, отцом одного из своих ближайших приятелей Альфреда Дугласа, Уайльд и не предполагал, что на скамье подсудимых окажутся его книги. Между тем, их (безуспешная) защита потребовала не меньше сил, чем отрицание содомитских наклонностей.

Судьба Уайльда в послереволюционной России складывалась непросто: его специфические сексуальные наклонности и в Советском Союзе преследовались УК, а подчеркнутое пренебрежение общественным мнением ставило его в позицию маргинала, тоже не поощрявшуюся официальной идеологией. А уж литературная позиция - "Художник не может быть низведен до положения слуги у почтенной публики" - и вовсе оказывалась враждебной. И потому лишь в середине 1990-х впервые за много лет полностью напечатали "Душу человека при социализме" (в новом переводе О.Кириченко), одну из лучших работ писателя, где тот хоть и предстает мечтателем (он ждал, что социализм раскрепостит Индивидуальность), зато мечтателем весьма критичным по отношению к действительности: буржуазные ценности казались ему скопищем лицемерных гадостей. Ибо - и это уже из другой статьи - "пошлость и глупость - вот две весьма значительные черты современной жизни. Это вызывает естественное сожаление. Но что поделать!" Правда, сам автор знал, "что поделать" с этим добром: "как любое другое явление, они достойны своего исследования".

Ричард Эллман. Оскар Уайльд. - М.: Издательство Независимая Газета, 2000, 688 с.