Колонка редактора

Нина Петровская - знаковая фигура русского Серебряного века, героиня романов В.Брюсова "Огненный ангел" и С.Ауслендера "Последний спутник", адресат стихотворений Белого и Брюсова, персонаж мемуаров В.Ходасевича, Н.Берберовой, Р.Гуля и других, - сама явилась создателем интереснейшей художественной и критической прозы, дающей представление о процессах, происходивших в культурной жизни России и Европы на протяжении тридцати лет. В "Воспоминаниях" этой "женщины-вамп" как живые предстают К.Бальмонт, В.Брюсов, С.Соколов, молодая поросль "декадентского Олимпа" и даже М.Горький, в ее очерках раскрывается национальная жизнь Италии и Франции во время и после Первой мировой войны и трагедия русских беженцев. Ее переводы и критические отзывы раскрывают вкусы читателей начала XX века. 
В книге впервые собрано ее обширное творческое наследие, сопровождаемое историко-литературным комментарием, предисловием и послесловием.

Аннотация

ПЕТРОВСКАЯ НИНА ИВАНОВНА 
(1879 - 23 февраля 1928 года) 
(в замужестве Соколова; псевдонимы «Останин Н») 

- русская писательница, поэтесса, журналист, публицист, литературный критик и переводчица; жена и помощница владельца издательства «Гриф» С. А. Соколова (Кречетова), литературная муза А. Белого и В. Брюсова. 

Первая жена поэта, критика, издателя С. Кречетова (Соколова). Помогала ему в организации символистического издательства «Гриф». Входила в круг московских символистов, выступала с рассказами, статьями, рецензиями в журналах «Перевал», «Весы» (псевд. Н. Останин), «Золотое руно», газете «Столичное утро», общалась с Бальмонтом, Ходасевичем. 

Дебютировала в альманахе «Гриф» лирико-психологическими этюдами, написанными в форме мужского монолога (как и большинство рассказов Петровской). Эти и последующие прозаические вещи Петровской - характерные образчики «декадентской» прозаической миниатюры. Символистским эстетическим критериям Петровская верна и в своих критических опытах. Была близка с кружком «аргонавтов» и его лидером А. Белым. Затем у нее завязываются драматические отношения с В.Я. Брюсовым. Ей посвящен сборник его стихов «Stephanos». Петровская стала прототипом Ренаты в его романе «Огненный ангел». (Позднее Петровская перешла в католичество и приняла имя Ренаты). Единственная книга Петровской «Sanctus amor. Рассказы» (М.,1908) составлена из произведений на тему любви, имеющих автобиографический подтекст. Проза Петровской ориентирована на повествовательную традицию К. Гамсуна, которого она считала своим учителем в области художественной прозы. Сборник посвящен С. Ауслендеру. С ним весной 1908 года Петровская совершила путешествие в Италию с посещением М. Горького (очерк «Максим Горький на Капри. (Лит. силуэт)» - «Тифлисский листок», 1908, 15 мая). 

В последующие годы печаталась в различных журналах и газетах. Издание второй книги рассказов «Разбитое зеркало», анонсированное «Грифом» (1914), не состоялось. С 1908 года подолгу жила во Франции, а в 1911 году окончательно уехала за границу. Жила трудно, в бедности, случайных заработках, была подвержена алкоголизму и наркомании, пережила тяжелую болезнь (см. расск. «Маленькая страница из жизни большого города» - «Утро России», 1913, 19 дек.). Заграничные впечатления и переживания отразились и в других рассказах, печатавшихся в этой газете. Писала также рецензии, переводила западно-европейских авторов (пер. печат. в «Русской мысли»). В 1922 году переехала из Франции в Берлин, стала постоянным сотрудником «сменовеховской» газеты «Накануне» и литературного приложения к ней, выходивших под ред. А.Н. Толстого. Печатала там фельетоны, очерки, рассказы, обзоры, рецензии, переводы итальянских новелл, разоблачительные памфлеты о приходе к власти итальянских фашистов. Печатала рецензии на новинки русской литературы Тогдашние ее переводы с итальянского составителей сборников Пиранделло Л., Папини Дж., Бонтемпелли М. Новеллы (М.,1926; с предисл. Вл. Лидина). Итальянские очерки, рассказы, рецензии и переводы Петровской печатались в берлинской «сменовеховской» газете «Накануне» в 1920-х гг. В переводе Петровской, обработанном А.Н. Толстым, были изданы «Приключения Пиноккио» К. Коллоди (Берлин, 1924) - первоисточник «Золотого ключика». В 1925 году Петровская написала «Воспоминания» (опубликованы в извлечениях Ю.А. Красовским: «Литературное наследие», т.85; полностью - Э. Гарэтто: «Минувшее», М., 1992. Вып. .8) - свое последнее крупное произведение, аналитически воссоздающее эпизоды из жизни московских символистов. Замыслы повести «Разбитое зеркало» и книги об Италии остались, по-видимому, неосуществленными. 

После смерти сестры покончила с собой, отравившись газом в общежитии Армии спасения в Париже. Р. Гуль, с которым она была дружна в Германии, посвятил Петровской несколько страниц своих воспоминаний («Я унес Россию», т.1). 
О литературной работе Петровской в Италии см. ст.: Б. Сульпассо. Италия в жизни и творчестве Нины Петровской и Н.Р. Алякринская. Итальянские очерки Нины Петровской \\ Сб. Россия и Италия. Вып. 5. М.,2003. С. 121-149 (портр). 
(Источник - ЖЕНЩИНЫ - ЛИТЕРАТОРЫ, РОДИВШИЕСЯ ДО 1917 ГОДА; http://book.uraic.ru/elib/Authors/Gorbunov/sl-11.htm) 

*** 

Нина Петровская

- Писательница, литературный критик, хозяйка литературного салона, жена и помощница владельца издательства «Гриф» С. А. Соколова (Кречетова). 
Впервые выступила в печати на страницах альманаха «Гриф» в 1903 г. В дальнейшем печаталась в символистских изданиях «Весы», «Золотое руно», «Русская мысль», альманахе «Перевал», газетах «Утро России», «Голос Москвы», «Руль», «Новь» и др. 

В 1907 г. выпустила единственный сборник рассказов «Sanctus amor» («Святая любовь»). К 1905 - 1906 гг. относится роман Петровской с В. Брюсовым, сыгравший в их жизни и творчестве огромную роль. Образ Петровской, страстный, дерзкий, исполненный внутреннего трагизма и вечной неудовлетворенности собой и мирозданием — Андрей Белый называл ее именем героини Достоевского Настасьи Филипповны — нашел отражение во многих стихах Брюсова, в особенности цикла «Stephanos». Она явилась также прототипом Ренаты — героини романа Брюсова «Огненный ангел», а взаимоотношения между Петровской, Белым и самим Брюсовым составили сюжетную канву романа. С другой стороны, беседы, споры, сам характер отношений между Петровской и Брюсовым явно отразились в рассказах книги Петровской «Sanctos amor». 

В 1908 г. после пережитой личной драмы Петровская уезжает за границу и остается там навсегда. В 1924 г., узнав о смерти Брюсова, она пытается опубликовать о нем воспоминания, но это ей так и не удается. 

Измученная одиночеством, нищетой, непониманием в эмигрантской литературной среде, покончила с собой в феврале 1928 г. 
(Источник - http://www.silverage.ru/poets/nina_bio.html) 
*** 
 

История взаимоотношений Белый - Петровская - Брюсов 
(по книге Лавров А. В., Гречишкин С. С. Символисты вблизи. Очерки и публикации.) 
(Извлечения) 

<…> «Нину Петровскую я знал двадцатьшесть лет, - вспоминал Ходасевич, - видел доброй и злой, податливой и упрямой, трусливой и смелой, послушной и своевольной, правдивой и лживой. Одно было неизменно: и в доброте, и в злобе, и в правде, и во лжи - всегда, во всем хотела она доходить до конца, до предела, до полноты, и от других требовала того же. "Все или ничего" могло быть ее девизом». <…> 

Сложные, драматические отношения Брюсова и Нины Петровской, завязавшиеся в 1904 г. и длившиеся семь лет, были известны всей символистской среде. По воспоминаниям Петровской, она и Брюсов "влачили" свою трагедию "не только по всей Москве и Петербургу, но и по странам". Брюсов и в особенности Петровская не делали из своих отношений тайны; Петровская даже подчеркивала их открытость.<…>

<…> Что касается Петровской, то после появления "Огненного Ангела" она старалась воспринимать свою жизнь в соответствии с литературным образцом и даже полностью слиться с ним. Свои письма к Брюсову, по стилю сходные с речами героини романа, она подписывала именем Ренаты "либо: "Та, что была твоей Ренатой", "Рената "бывшая"" и т. п.". Находясь в 1908 г. в Венеции вместе с влюбленным в нее Сергеем Ауслендером, Петровская сообщала Брюсову: "...всякие выходки мальчика довели меня до того, что я хотела не ехать с ним. Но когда я сказала "не поеду", - он понял серьезность угрозы и, немножко зная способность Ренаты к поступкам безумным, смирился и изменился"; из Италии же она писала: "...я хочу умереть ... чтобы смерть Ренаты списал ты с меня, чтобы быть моделью для последней прекрасной главы". 

В конце 1908 г., когда уже наступало охлаждение былой страсти, Петровская ездила из Парижа, где она тогда жила, в Кельн, с тем, чтобы полнее и проникновеннее ощутить себя героиней "Огненного Ангела". "Чувствовала себя одной во всем мире - забытой покинутой Ренатой, - писала она Брюсову 21 октября 1906 г. - Я лежала на полу собора, как та Рената, которую ты создал, а потом забыл и разлюбил. ... На плитах Кельнского собора я пережила всю нашу жизнь минуту за минутой. .... А в темных сводах дрожали волны органа, как настоящая похоронная песнь над Ренатой".Желаемого слияния с брюсовской героиней Петровской в известном смысле удалось достичь: в 1910-е гг. она перешла в католичество, приняв имя Ренаты. 

Вслед за "Огненным Ангелом" появились и другие произведения, в которых были отражены отношения Брюсова и Петровской. Прежде всего нужно отметить сборник рассказов Петровской "Sanctus Amor" "М., 1908" - апофеоз любви "святой и безгрешной" "в ее яркой земной красоте". Рассказы настолько близки по стилю письмам Петровской, что могут без особой натяжки интерпретироваться как беллетризованный дневник "хотя все они и написаны в форме мужского монолога" . Наиболее богат аллюзиями отношений с Брюсовым рассказ "Раб". Сборник "Sanctus Amor" был посвящен Сергею Ауслендеру, молодому прозаику из круга петербургских модернистов; Петровская сблизилась с ним в Петербурге в сентябре 1907 г. "Не подозревай меня в дурном с этим мальчиком", - заверяла она Брюсова. "А когда я сказала, - писала она в другом письме, - что люблю тебя и буду любить всегда, он побледнел, а глаза у него стали большие, и в слезах. ... "Он больше "существо", чем Б. Н.". ... Он ведь не захочет быть бледным пажом нашей любви". 
Ауслендер посвятил Петровской стилизованную новеллу "Корабельщики, или Трогательная повесть о Феличе и Анжелике", написанную в сентябре-октябре 1907 г.. Позднее Ауслендер написал роман "Последний 
спутник", в котором запечатлел Петровскую в образе Юлии Михайловны Агатовой. <…> 

<…> Отношения Брюсова и Петровской, апогей которых относится к 1905 - 1906 гг., в дальнейшем становились все более конфликтными. Уже в ноябре 1907 г. Петровская упрекает Брюсова в том, что он "плюет" на ее любовь "с бoльшим пренебрежением, чем когда-то Б. Н.". В 1908 и 1909 годах она провела несколько месяцев вдали от Брюсова, за границей; Брюсов постепенно готовил ее к забвению "перегоревшей" страсти. "Я чувствую, - писал он Петровской, - как в моей душе моя любовь к Тебе из дикого пламени, мечущегося под ветром, то взлетающего яростным языком, то почти угасающего в золе, стала ровным и ясным светом, который не угасит никакой вихрь, ибо он не подвластен никаким стихиям, никаким случайностям". Осложнения во взаимоотношениях обострялись и тем, что Петровская постоянно находилась в состоянии болезненной душевной взвинченности, вызванной как особенностями ее психики, так и злоупотреблением наркотиками. "Нина меня приводит в совершенное отчаяние, - писал С. А. Соколов, - не хочет никуда двигаться: образ жизни ведет обычный: днем плачет и лежит на диване, вечером в клубе". "Не удается никак исцелить рану моей души - Нину, -сообщал он через год. - Ни с какого боку не приладишь ее к жизни. ... Человек она - неуравновешенный, издерганный вконец и почти невменяемый". <…> 

<…> С годами эти отношения приобретали все более драматическую окраску. Петровская требует от Брюсова прежнего чувства, а не "мертвых свиданий из жалости"; ее здоровье, подорванное переживаниями и наркотиками, ухудшается , и С. Соколов с Брюсовым решают отправить ее за границу. "Наступил день отъезда - 9 ноября 1911 г., - вспоминает В. Ходасевич. - Я отправился на Александровский вокзал. Нина сидела уже в купэ, рядом с Брюсовым. На полу стояла откупоренная бутылка коньяку "это был, можно сказать, "национальный" напиток московского символизма". Пили прямо из горлышка, плача и обнимаясь .... Нина и Брюсов знали, что расстаются навеки". 
Через посредничество С. Соколова Брюсов поддерживал Петровскую материально в ее заграничной жизни; кроме того, он помещал ее переводы с французского в журнале "Русская мысль". В Россию она более не возвращалась. Уехав из Москвы в ноябре 1911 г. в Италию, Петровская жила впоследствии также в Германии, в Варшаве, в Париже. Ее жизнь за границей сложилась глубоко драматически. В 1912 г. она перенесла мучительную болезнь , которая сопровождалась тяжелым нервным расстройством. С. Соколов сообщал, что Петровская "почти умирала, долго лечилась в Мюнхене ... Душа у нее больная и печальная". "Хорошо лишь то, что теперь она совершенно излечилась душой от власти Брюсова и давно порвала с ним абсолютно", - добавлял он в другом письме . 
Последующая жизнь Петровской складывалась все более безотрадно. Связь с Брюсовым, поддерживавшаяся в переписке, распалась окончательно, а Первая мировая война вообще отрезала Петровскую от России. "Война застала ее в Риме, где прожила она до осени 1922 года в ужасающей нищете, то в порывах отчаяния, то в припадках смирения, которое сменялось отчаянием еще более бурным. Она побиралась, просила милостыню, шила белье для солдат, писала сценарии для одной кинематографической актрисы, опять голодала. Пила. Порой доходила до очень глубоких степеней падения". Годам своего пребывания в Италии сама Петровская подвела горький итог:"Жила 8 лет точно в Шлиссельбурге. Верно, только на том свете мне воздадут за эти воистину 
погибшие годы". Осенью 1922 г. Петровская перебралась в Берлин, бывший тогда центром русской литературной жизни. 
"Здесь Нина Петровская, - сообщал из Берлина В. Ходасевич. - Уж чего только не натерпелась, чего не вынесла - а все та же, 1905 год. Ничему не научилась". В Берлине и произошла ее последняя встреча с Андреем 
Белым. 

Ходасевич пригласил к себе обоих участников пережитой драмы:"8 ноября, как раз накануне того дня, когда исполнилось одиннадцать лет содня ее отъезда из России, они у меня встретились, вместе ушли и вместе провели вечер. Оба жаловались потом. Даже безумства никакого не вышло. С ними случилось самое горькое из всего, что могло случиться: им было просто скучно друг с другом. ...Это уже не А. Белый прежних дней, тот, каким я его знала, - писала Петровская несколько дней спустя после этой встречи. - Растолстел, изменился, иначе думает, иначе живет и "конкретизируется"". В другом письме она добавляла: "Ведь мы однажды друг друга любили, "как любят"... и все этим было живо. А теперь... точно актеры, сыграли драму, сняли грим и в кафе прозаически коньяк пьют. Мне от этого скучно и томно и совестно чего-то. Может быть, и ему тоже". 

В сознании Петровской, однако, представление о личности Белого в "ипостаси" графа Генриха сохранялось глубоко и неприкосновенно. В откликах на его произведения она вспоминает эпоху "аргонавтизма", когда "А. Белый, - страстный до безволия и гениальный до болезни, влекомый нечеловеческими, далекими естеству земными образами, заговорил о "чуде" - о несказанном". В 1922 г., сообщая о публичном выступлении Белого, она характеризует его в знакомой тональности: для нее он по-прежнему - "весь напряжение, устремление, зоркость, весь пророчество - тончайший, озаренный, вибрирующий струнами, как Эолова арфа, горя, не сгорающий". Необыкновенно высоко Петровская оценивает и творчество Белого. "Сменовеховская" газета "Накануне" стала литературным пристанищем Петровской в пору ее берлинской жизни. С октября 1922 г. вплоть до закрытия газеты в июне 1924 г. регулярно появлялись ее корреспонденции - фельетоны, рассказы, рецензии на русские книги. Годы пребывания в Италии дали ей богатый материал для многочисленных очерков об итальянской жизни; на приход к власти фашистов она откликнулась целой серией разоблачительных фельетонов и памфлетов. Особенно много внимания уделяла Петровская отзывам о новинках русской литературы; примечательна ее горячая заинтересованность писателями, рожденными революцией, которых она противопоставляла своему литературному поколению с его "ароматами мертвых кладбищенских тубероз". В декабре 1923 г. был выпущен специальный номер литературного приложения к "Накануне", посвященный 50-летию Брюсова. Среди юбилейных откликов поместила в нем свою статью и Петровская. Пытаясь дать объективную характеристику заслуг поэта, она тем не менее не могла обойти определенных сторон, сыгравших столь значительную роль в ее жизни, когда писала об "испепеляющем костре", "очистительном огне", на который Брюсов "бросил без остатка душу и жизнь": "Превратить свою жизнь в суровую трагедию искупления, сказать, что Все в жизни лишь средство Для ярко певучих стихов, и знать только одно, что: "От века из терний поэта заветный венок" - дано лишь немногим в русской литературе". 

Работа в "Накануне", впрочем, осталась лишь эпизодом в ее полной мытарств заграничной жизни. Старая знакомая Петровской, Е. В. Выставкина-Галлоп, сообщает в предисловии к ее воспоминаниям о встрече с нею в Берлине в 1924 г.: "В опустившейся, старой, больной, нищей женщине трудно было узнать сразу блестящую хозяйку модного литературного салона ... все же она остается в памяти сильной духом, ясно мыслящей, вполне сохранившей внутреннее единство. ... Я застала ее на краю гибели, когда хочешь не хочешь, а надо выбирать между медлительной смертью от голода и быстрой от яда. Мне удалось уговорить ее пока отказаться от самоубийства и принять мою помощь, взамен которой она напишет для меня свои воспоминания". Эти воспоминания - последнее произведение Петровской, в них замечательно воссоздаются характернейшие приметы символистской эпохи. Весной 1917 г. Петровская приехала в Париж. "Она уже была точно по другую сторону жизни", - замечал Ходасевич, приводя выдержки из писем Петровской к нему этого времени, полных постоянных мыслей о смерти . Друзья-писатели - Ходасевич, Б. Зайцев, М. Алданов, Ю. Айхенвальд - старались ей помочь, но их усилия не могли существенно изменить положения дел. Чтобы заработать на жизнь для себя и больной сестры, Петровская устроилась на работу в ресторанной кухне. "Пальцы мои, привыкшие только держать перо, - сводит к ночи крючками, - писала она 10 августа 1927 г. Ю. И. Айхенвальду. - Мир два часа вижу только через суповой пар ... и именно в эти два часа все больше и больше постигаю его подлинную сущность: "vita nostra vapor est" "наша жизнь - пар" - лат.... А дабы от всего этого не страдать, как все - "заветы символической эпохи храню свято", - вспоминаю Бодлэра, который рекомендовал "опьяняться". Чем бы то ни было, - но "опьяняться". Опьяняюсь усталостью, тоской, жарой, грубостью окружающих, собственными ядовитыми мыслями... И вот так пока живу!" В январе 1928 г. умерла ее младшая, умственно неполноценная сестра, Надежда Ивановна Петровская, сопровождавшая Нину Ивановну во всех скитаниях и глубоко ей преданная, - последняя нить, связывавшая ее с жизнью. Спустя месяц, в ночь на 23 февраля 1928 г., Нина Петровская покончила с собой, отравившись газом. В некрологе, помещенном в газете "Дни", говорилось: "Известная писательница и переводчица Нина Ивановна Петровская покончила с собой. Кончилась ее подлинно страдальческая жизнь в маленьком парижском отеле, и эта жизнь - одна из самых тяжелых драм в нашей эмиграции. Полное одиночество, безвыходная нужда, нищенское существование, отсутствие самого ничтожного заработка, болезнь - так жила все эти годы Нина Петровская, и каждый день был такой же, как предыдущий - без малейшего просвета, безо всякой надежды. Несколько месяцев тому назад она перебралась из Берлина в Париж, но и в Париже не стало лучше. Вынужденная жить буквально подаянием, помощью отдельных писателей, тоже дававших ей не от избытка, одинокая и забытая, - она не выдержала этой 
жизни, сложившейся для нее особо несчастно". 
(Источник - http://bookmix.ru/groups/viewtopic.phtml?id=1362) 
*** 
 

Итальянские очерки Нины Петровской 
Наталья АЛЯКРИНСКАЯ 
(Алякринская Н.Р. Италия Нины Петровской // Россия и Италия. Русская эмиграция в Италии в ХХ веке. М.: Наука, 2003. - Вып. 5. С. 133-149) 
(Извлечения из статьи) 

"…эта жизнь - одна из самых тяжелых драм в нашей эмиграции" 
Вл. Ходасевич 
("Дни", Париж, 1928, 25 февраля) 

<…> Автор мемуаров о Серебряном веке, эссе, фельетонов, рецензий, сборника рассказов "Sanctus аmor" (1908), переводчица, супруга Сергея Соколова (Кречетова) - владельца издательства "Гриф" и редактора одноименного альманаха, Петровская известна в первую очередь как глубокая любовь Валерия Брюсова (их отношения длились семь лет и дали мощный толчок творчеству последнего), вдохновительница его стихотворного сборника "Stephanos" и прототип Ренаты из романа "Огненный ангел". Женщина с очень трагической судьбой, она предстает как своеобразный символ расколотости и драматичности своего времени. 

Впоследствии Петровская была надолго забыта: ее творчество считали второстепенным и не заслуживающим внимания. Имя писательницы появилось на страницах литературоведческих изданий лишь в конце 1980-х - начале 90-х годов. В частности, одной из "первооткрывательниц" личности Нины Петровской стала итальянская исследовательница Эльда Гаретто. Внимание филологов привлекли, в первую очередь, аспекты частной жизни Петровской, связанной с крупными фигурами Серебряного века. Однако многие страницы ее творчества до сих пор остаются в тени и ждут своего исследователя. 

Одной из таких страниц является серия итальянских очерков, опубликованных Петровской в 20-е годы в берлинской газете "Накануне" - "сменовеховском" органе эмигрантской печати. Эти очерки и являются предметом внимания автора данной статьи. Прожив в Италии в общей сложности около 9 лет и много пережив, Нина Петровская имела право говорить о ней. Ее свидетельства - ценный документ прошедшей эпохи. 

Чтобы понять трагическое мироощущение, пронизывающее весь итальянский цикл Петровской, нужно вернуться ко времени ее первого путешествия по Италии, которое она совершила в 1908 году. Эта поездка стала попыткой преодолеть очередной кризис сложных отношений с В. Брюсовым. Именно тогда закладывались первые зерна странной на первый взгляд нелюбви к стране, вызывавшей всеобщее восхищение. "Италия мне мало нравится, - пишет Петровская Е.Л. Янтареву из Флоренции. - <…> "Кровь южная, - а душа северная", - помните, я говорила, - это правда. Чужой мне юг с его цветами и солнцем и олеографическим синим небом. Со всей его открыточностью и какой-то слишком доступной и продажной красотой". "Италия мне не нравится. Кажется очень чужой. <…> только для здоровых, для светлых духом" , - сообщает она В. Брюсову из той же Флоренции. 

Психическая неуравновешенность писательницы, усугубленная личными переживаниями, в Италии приходит в столкновение с жизнелюбивой психологией ее жителей, которым, как кажется, неведомы внутренние терзания и борьба, и жизнь которых - постоянный праздник. Однако, разбитая физически, сломленная морально после разрыва с Брюсовым, в ноябре 1911 года Нина Петровская уезжает именно в Италию - в надежде поправить здоровье и отвлечься. Уезжает с твердым намерением никогда больше не возвращаться на родину. 

"Жизнь ее была трагической с самого того дня, как она покинула Россию" , - пишет Нина Берберова в книге воспоминаний "Курсив мой". Революцию и войну Петровская, по ее собственным словам, провела безвыездно в Риме - до осени 1922 года. По свидетельствам современников, жизнь писательницы в то время складывалась отчаянно тяжело. "Она побиралась, просила милостыню, шила белье для солдат, писала сценарии для одной кинематографической актрисы, опять голодала. Пила. Порой доходила до очень глубоких степеней падения" , - писал В. Ходасевич в очерке "Конец Ренаты", посвященном Нине Петровской. 

Сама Петровская признавалась в письме к М. Горькому: "За 9 лет жизни без гроша в кармане я узнала там быт и людей и такие положения, которые никому и не снились в золотые дни символизма". 

Переезд осенью 1922 года в Берлин стал для Нины Петровской выходом из затянувшегося кризиса. "Жизнь в Берлине редко у кого веселая, но вся иная, лучшая, чем в Италии, - пишет она вскоре по прибытии в Германию Ольге Ресневич-Синьорелли, замечательной переводчице и хозяйке литературного салона в Риме , которая неоднократно помогала писательнице в последние годы ее пребывания в Италии. - Я только сейчас себя понемногу откапываю из-под какого-то мусора. Жила 8 лет точно в Шлиссельбурге. Верно, только на том свете мне воздадут за эти воистину погибшие годы". 

Имя Петровской впервые появилось на страницах "Накануне" в ноябре 1922 г. С тех пор она регулярно публикует здесь рецензии на новые русские и итальянские книги, свои рассказы, переводы с итальянского рассказов Джиованни Верга, Антонио Бальдини, Уго Бернаскони, Гвидо Ди Верона, Паоло Буцци (Петровская прекрасно знала итальянский язык). Однако особенно примечательными в "Накануне" становятся ее очерки об Италии. <…> 

<…> Итальянский цикл Нины Петровской открывается большим очерком "Рим", опубликованном в литературном приложении к "Накануне" 15 октября 1922 г.. Написанный в жанре путевых заметок, "Рим", судя по всему, отражает первые впечатления самой Петровской от итальянской столицы. <…> 

<…> Так под влиянием итальянской природы писательница превращается из мрачного обличителя-мизантропа в светлого художника, в котором природа и естественная жизнь простого человека пробуждает прекрасные чувства. И вот она уже заглядывает вперед, в будущее, где в тяжелые беспросветные дни будет согревать ее воспоминание о теплом итальянском дне. "День прошел словно солнечный сон, - пишет Петровская. - И будет вспоминаться потом уголок сказочной беспечальной страны, точно возникшая чудом во мраке картина". 

Продолжение провинциальных итальянских зарисовок находим в очерке Петровской "Италия (Из Castelli Romani в Abruzzi)". Здесь писательница полностью погружается в жизнь итальянской провинции. И чем глубже она проникает в немудреную, но истинную, природную психологию итальянского крестьянина, тем фальшивее кажутся ей люди, "выпускающие из карманов вихри разноцветных бумажек".<…> 

<…> Литературной и культурной жизни в Италии Петровская касается и очерке "Рим II". Подвергнув жесткой критике итальянский кинематограф, она называет его "тончайшим воспроизводством на экране жизни и нравов страны"; банальность, культ мещанства, сентиментальность, господствующие на экранах, вызывают ее глубочайшее презрение. Качественная новая итальянская литература, по наблюдениям писательницы, пробивается с великим трудом. Имена Папини и Грации Деледды, талантливых поэтов-футуристов Паоло Буцци, Коррадо Говони, Марио Ветуда известны лишь узкому кругу почитателей. <…> 

<…> Тем временем внимание Нины Петровской все чаще переключается с итальянской литературы на свежие итальянские газеты, в которых она с особым пристрастием читает материалы о приходе к власти фашистов. Кончается 1922 год: бойцы Муссолини в черных рубашках только набирают силу. Для освещения этой темы Петровская выбирает жанр фельетона: этот жанр как нельзя лучше соответствует не только теме, но и ее насмешливому, язвительному уму. 

Однако тема фашизма не только не увлекала, но даже тяготила писательницу. "В газете меня безжалостно тычут в политику, жую в фельетонах Вашего Муссолини, ныряю с головой в "Avanti", пишу социальную хронику и чувствую себя престранно, - пишет Нина Петровская Ольге Ресневич-Синьорелли из Берлина 8 декабря 1922 года. - Но ничего - скорее забавно. Говорю лишь то, что субъективно думаю и чувствую, пока им соответствую, - пишу".<…> 

<…> Тема предательства королевской властью своего народа звучит в фельетоне Петровской "Что думает старуха, когда ей не спится" ("Накануне", 5 сентября 1923 г.). "Отправной точкой" для написания фельетона служит портрет королевы Маргариты (матери правившего тогда короля), который долгое время висел перед глазами писательницы в ее римской комнате. Нина Петровская высмеивает "престарелую мечтательницу", грезящую о новом Наполеоне в лице Муссолини и принимающую в своей резиденции главу фашистов, как дорогого гостя. 

Личности Муссолини Петровская посвящает целую серию фельетонов, первый из которых - под заголовком "Муссолини-диктатор" - появляется в "Накануне" 22 ноября 1922 г. В нем автор пытается осмыслить логику появления на политической арене человека, которого еще недавно никто не принимал всерьез, и феномен народного поклонения тирану. Однако, похоже, этого не удается сделать даже ярым поборникам фашизма. <…> 

<…> Несомненно, ее очерки, полные искренней ненависти к фашистам, играли немалую роль в укреплении антифашистских настроений не только в эмигрантской среде, но и в России: большая часть тиража "Накануне" расходилась именно там. Наша страна, надломленная революцией и объятая гражданской войной, как и Италия, переживала трагедию эмиграции. Нина Петровская, испытавшая на себе все тяготы судьбы беженца, посвящает мытарствам сограждан, эмигрирующих в Италию, целую серию очерков: "В чистилище" ("Накануне", 27 октября 1922 г), "Маскарад" ("Накануне", 29 сентября 1923 г.), "Новая раса" ("Накануне", 27 апреля 1924 г).<…> 

<…> Петровская - жесткая реалистка. Именно поэтому в большинстве ее очерков и рассказов нет "хэппи-энда" - в них жизнь показана в своей голой и беспощадной правде. "…и в доброте, и в злобе, и в правде, и во лжи - всегда, во всем хотела она доходить до конца, до предела, до полноты, и от других требовала того же. "Все или ничего" могло быть ее девизом…" , - писал Вл. Ходасевич о характере Нины Петровской. Таковы были и ее рассказы, опубликованные в "Накануне". В них, по справедливому замечанию итальянской исследовательницы Россаны Платоне, писательница дает выход ностальгии, сдерживаемой в журналистских произведениях. Здесь Италия становится фоном человеческой трагедии. <…> 

<…> ерои Петровской (см. также сборник ее рассказов "Sanctus amor", М., "Гриф", 1908) всегда находятся в кризисе, у края жизни. По этому краю постоянно ходила и сама Петровская. Через героев - своих двойников - она отражает собственное трагическое и безысходное мироощущение. Слова Евгения Загорского: "остался ты, один ты, атом злых крутящихся миров, да новое понятие, которое должен принять покорно разлагающийся мозг, - имя ему - Страданье" - есть слова Петровской, под которыми она расписалась собственной жизнью. 
И Евгений Загорский, и Любочка сводят счеты с жизнью, приняв смертельную дозу морфия. 

Смерть как избавление от невыносимого трагизма бытия в конце-концов выберет и Нина Петровская: 23 февраля 1928 года она отравится газом в общежитии Армии Спасения в Париже… 

Петровская публиковалась в "Накануне" с октября 1922 г. вплоть до закрытия газеты в июне 1924 г. Из ее переписки тех лет видно, какую эволюцию претерпел образ Италии в душе писательницы за время, проведенное в Берлине: от яростного неприятия в начале она приходит к осознанию того, что в Италии она была, возможно, счастливее, чем где бы то ни было. 

18 мая 1924 года, из Берлина, Нина Петровская пишет Ольге Ресневич-Синьорелли: "Я определенно хочу донести мои кости в Италию, и если умереть, то там, на второй моей родине. Желание по нашим временам не простое. 
Тоскую: по оливам, по морю, по небу, по красному вину и S. Pietro. E' una vera nostalgia!" 
Однако писательнице не суждено было умереть в желанной стране. Не дано было осуществить и многие планы, связанные с Италией: выпустить антологию современной итальянской литературы, задуманную вместе с Алексеем Толстым и Ольгой Синьорелли, написать книгу об Италии - "бытовую, очень парадоксальную" , "в своем роде "Мои университеты"". Однако Нина Петровская оставила нам в наследство свою "итальянскую повесть", страницы которой разбросаны по старым, пожелтевшим номерам газеты "Накануне". Эти страницы - не только ценное свидетельство жизни страны и эпохи, но и повесть мятежной души, не нашедшей покоя на самой обетованной из земель... 
Наталья АЛЯКРИНСКАЯ 
(Источник - http://www.italcentro.edu.mhost.ru/research.php?id=2)