Кафка
Москва, музей-квартира Пушкина (на Арбате), до 22 марта 2015
Одна из лучших выставок московского сезона посвящена истории восприятия Франца Кафки российскими художниками.Формально она приурочена к 98-й годовщине второй официальной помолвки Франца Кафки и Фелиции Бауэр» и Году Литературы.
Среди более чем сотни произведений не только иллюстрации к прозе пражского гения, но и работы, отобранные по ассоциативному признаку – передающие настроение, атмосферу, дух кафкианского мира. Таков «Тревожный день» Григория Зозули (1926. Собрание А. Балашова, Москва), блестящий образец «бессюжетного» искусства межвоенного времени. Впечатляет и живопись Бориса Свешникова, предоставленная музеем «Мемориал».
Иллюстрации – не только к вещам, чье название вспоминаешь в первую очередь, как «Превращение» (авторская книга Михаила Карасика выпущена в 1992 году тиражем в 100 экз.; собрание Л. Тишкова) или «Процесс» в офортах Игоря Макаревича, но и к редко вспоминаемым произведениям. Графика Юрия Рыжика создана по рассказам «Сельский врач», «Охотник Гракх» и «Железнодорожные пассажиры», а серия гуашей Екатерины Гавриловой – по мотивам «Тоски» (все – собственность авторов).
Есть и артефакты, собранные из архивных материалов и выглядящие невольной импровизацией на темы Кафки, как документы и рисунки 1920-1950-е годов скульптора Меера Айзенштадта, представленные на двух больших планшетах. В письмах речь идет о попытках Айзенштадта противостоять скульптору-лауреату Евгению Вучетичу, пытавшемуся отобрать у коллеги часть его мастерской.
Работы дополнены цитатами из текстов Кафки, касающимися прежде всего бюрократии, феномен которой выглядит сегодня универсальным схватывающим средством всей истории человечества.
(по материалам журнала "Лехаим", 2015, № 3).
Вот что говорится о выставке на сайте музея:
В экспозиции выставки, подготовленной Галереей «Ковчег» при участии Музея Международного историко-просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал» и XL Галереи (Москва) – около 70 экспонатов: живописных полотен, графики и документов, связанных с жизнью и творчеством немецкоязычного писателя Франца Кафки, одного из самых одиозных и непонятых писателей XX века. Организаторы приурочили выставку к Году Литературы и «98 годовщине второй официальной помолвки Франца Кафки и Фелиции Бауэр».
На выставке представлены работы художников XX-XXI века: М. Айзенштадта, Н. Арендт, Г. Басырова, А. Бисти, Б. Булгакова, Е. Гавриловой, Б. Голополосова, О. Дергачева, Г. Зозули, Л. Зусмана, М. Карасика, И. Макаревича, А. Максимова, К. Мамонова, Ю. Перевезенцева, В. Пивоварова, И. Полякова, Ю. Рыжика, Б. Свешникова, Ф. Семенова-Амурского, И. Скалецкого, М. Соколова, Г. Черкасова, П. Шевелева, А. Шульца, Г. Щетинина.
Выставка не посвящена книжным иллюстрациям, хотя некоторые из них, наиболее выразительные и отвлеченные, здесь представлены. В основном речь о блуждающем контексте, об изобразительных темах и мотивах, которые с творчеством Кафки связаны ассоциативно, лишь в глазах заинтересованных зрителей. В определенной мере это кураторский произвол, признаться честно, – но произвол все-таки вдумчивый и где-то даже выстраданный.
При жизни Франц Кафка был понят очень немногими, да и нельзя поручиться, что понят правильно и до конца. Спустя век после написания «Процесса» и «Превращения», спустя десятки лет после публикации его дневников и писем, никаких загадок и темных мест в его творчестве, казалось бы, оставаться не должно. Но их по-прежнему много. Очевидно лишь, что этот писатель не стремился никого развлечь или эпатировать, напугать или обнадежить. Все бездны, которые разверзаются в его текстах, были персональными безднами в сознании и подсознании автора, и помочь потенциальному читателю хоть как-то приблизиться к сути
повествования он мог только с помощью бесконечных уточнений, которые сами норовили образовать дополнительную бездну… Такой вот вроде бы «предельно субъективный модернизм», литература для тонко чувствующих, особо ранимых, склонных к рефлексиям и притчевым обобщениям. Однако странным образом вышло так, что Кафка оказался писателем для всех и про всех. Правда, далеко не все из этих «всех» стали его преданными поклонниками; кое-кто и не читал его вовсе, потому что причудливо и непонятно, но, тем не менее, – для всех и про всех.
