Портреты Сергея Городецкого, Егише Чаренца и армянских поэтов
Павел Варфоломеевич Кузнецов (1878–1968) вошел в историю искусства как лидер второго периода русского живописного символизма, организатор выставок "Алая роза" и "Голубая роза", которыми открылся ХХ век. "В плеяде изумительных он был самым изумительным. Кузнецов был мечтателем, его друзья были забавниками. Он видел, они сочиняли. Он смотрел внутрь, они наружу" (А.Эфрос).
Последняя большая персональная выставка П.В.Кузнецова в Москве состоялась в 1978 году. Выросло уже не одно поколение зрителей, не имеющих полного представления о творчестве классика нашего искусства. Выставка в Третьяковской галерее исправляет эту ситуацию.
Выставка открывается работами, которыми Кузнецов "дебютировал" в истории русского искусства: картинами и графикой периода "Голубой розы". Значимые источники кузнецовского стиля — традиция искусства В.Э.Борисова-Мусатова и эстетика гобелена.
Среди экспонатов - два портрета близкого друга художника, поэта Сергея Городецкого (1884 - 1967), один живописный (1924, ГРМ), другой карандашный (ГТГ).
Привезли в Москву и полотно "Армянские поэты" (1930 - 1931) из коллекции В.М. Шустера, на нем Кузнецов изобразил погибшего впоследствии в сталинских застенках Егише Чаренца (1897 - 1937) и, вероятно, Геворга Абова и Азата Вштуни.
Показывают и знаменитый альбом литографий Кузнецова "Туркестан" (Госиздат, 1923).
К выставке вышел каталог.
Павел Кузнецов. Вечер в степи. 1912. Холст, темпера. 98 х 105. Третьяковская галерея
С использованием пресс-релиза ГТГ.
Из статьи Валентина Дьяконова в газете "Коммерсант":
Выставка требует от зрителя калибровки зрения. Чтобы увидеть художника, нужно подкрутить настройки, сбитые и современными мониторами, и свинцовой тяжестью осеннего неба. К счастью, здесь не понадобятся специальные очки — достаточно просто в течение пятнадцати минут пристально всматриваться в степной пейзаж Кузнецова, ловить переходы голубого в серое и обратно, вспомнить, наконец, колорит полустершихся фресок какого-нибудь Бернардино Луини или Дионисия. И главное — понять, что единственным сюжетом Кузнецова был цвет. Звучит банально, но без этого открытия не поймешь художника. Физика невозможна без атомов, Кузнецов — без установки на "всемерную безгласность", как писал его друг, поэт Сергей Городецкий. В советское время художником плаката Кузнецов стать не смог, хоть и честно пытался, отправляясь в творческие командировки в Армению или изображая защитников родины. Но и ярлык формалиста, приклеенный к нему в 1930-е, кажется неточным, если воспринимать этот термин не в смысле репрессивном, а как производное от слова "форма". У Кузнецова нет формотворчества, есть только слегка намеченные очертания людей и предметов, где плоть подчиняется цвету и легко уступает необходимости привести пятна в симфоническое соответствие. Наверное, поэтому он так любил изображать стада баранов и бескрайние поля — тут можно и добавить, и убавить по желанию.
