История – это выгодный бизнес. Новые исторические теории и их развенчания появляются с завидной регулярностью. Одни потребители охотно заглатывают наживку сенсации, другие ее отторгают. В результате горячие умы варятся в котле дискуссий, а подстрекатели скандалов стригут купоны. Книга Сергея Белякова не относится к категории «утка». Но она точно станет «красной тряпкой» для всех гумилевоманов, посягнув на их «святая святых» – идею «евразийства».

Владимир Гуга: Лев Николаевич Гумилев – фигура очень яркая. У любителей и знатоков истории его судьба и учение вызывают как негативные, так и позитивные эмоции. Так или иначе, имя Гумилева у всех на слуху. Не слишком ли самонадеян ваш поступок? Написать книгу о Льве Гумилеве - это все равно, что написать книгу, ну, скажем, о Наполеоне Бонапарте. Реакция, скорее всего, будет негативная, просто в силу того, что «какой-то» молодой исследователь взялся за то, за что опасаются браться маститые ученые. Представьте себе такую картину – на столе стоит торт. Голодные люди ходят вокруг и облизываются, но все боятся отрезать себе кусок. И вдруг самый молодой, этакий выскочка, «цапает» себе центральную, самую большую розу из крема. Как на это реагировать?

Сергей Беляков: Значит так: я – самый маститый ученый в гумилевоведении. Если вы мне покажете какого-нибудь другого подобного специалиста по Гумилеву, я буду очень рад. Нет, есть, конечно, ученики Гумилева, которыеотлично знают и жизненный путь Льва Николаевича, и его теорию этногенеза. Но никто из них не написал полную биографию этого ученого. Возможно, счастье работать долгие годы с Гумилевым заменило им счастье запечатлеть его жизненный и научный путь на бумаге. Конечно, они будут недовольны этой книгой, потому что она разрушает тот «прекрасный» образ Гумилева, который возник и стойко держится в сознании поклонников. В книге много критики его «тюркофильства», которое обычно называют «евразийством». На мой взгляд, эта его любовь к народам Центральной Азии привела к многочисленным ошибкам, передержкам, которые в значительной степени и подорвали его репутацию как ученого. Именно по этой причине многие серьезные ученые смотрят на него скептически. Один мой знакомый, математик, кстати, сказал, что для многих образованных читателей Гумилев – мягкий вариант Фоменко (имеется в виду автор скандально-известной «Новой хронологии», математик Анатолий Фоменко В.Г.). Не случайно Лев Данилкин в своей рецензии посетовал, что я не сопоставил Гумилева и Фоменко. Хотя, что у них общего? Ничего. Но в сознании российских интеллектуалов эти имена связаны. И это говорит, к сожалению, о многом. В результате к фантазиям Фоменко приравниваются серьезные работы Гумилева. Но в отличие от Фоменко, Гумилев, прежде всего, историк. И историком всегда оставался. Это очень важно. А что касается ученых-гумилевоведов маститых и не маститых… Я уже двадцать лет читаю одно и то же: попытки выделить новый пассионарный толчок, определить «источник» пассионарности… Но все это, как правило, делается на уровне любительском. Чтобы связать теорию этногенеза с естественными науками, нужны не любительские исследования, а нужна настоящая, серьезная работа научных институтов. Такая работа никогда не проводилась. В ней необходима помощь историков. А среди историков сторонников теории Гумилева, кроме себя самого, я не знаю.

В.Г.: Вы сейчас сказали, что тюркофильство Гумилева отвратило от него много интеллектуалов. А чем это тюркофильство так уж плохо?

С.Б.: Ничем. Просто, Лев Николаевич очень хотел поставить на новое место во всемирной истории народы Центральной Азии и много сил приложил, чтобы опровергнуть «черную легенду» о Татаро-Монгольском иге. Но есть исторические источники, на которых мы базируемся: летописи, археологические данные. Гумилев утверждал, что никакого ига не было. Был всего-навсего поход, такой кавалерийский рейд. Он считал, что воевали монголы не с половцами, а с русскими просто как с союзниками половцев. И поход Батыя не привел к страшным историческим последствиям, потому что главной угрозой России был католический Запад. Он доказывал, что крестоносцы поработили бы Русь, если бы Александр Невский не заключил договор с Батыем и с его сыном Сартаком, ознаменовав начало симбиоза Руси и Орды. На самом деле, угроза с Запада была не так уж значительна. Давайте вспомним, много ли русских городов взяли ливонские рыцари? Из крупных – только Псков. Но его отбили через несколько месяцев. Ну, Литва захватила половину Руси. Но Литва не была частью западного мира. Она оставалась еще языческой. И среди населения Литвы было много православных христиан. А монголы взяли и разрушили все города, которые смогли разрушить – от стольного Владимира до стольного Киева. Эти разорения были чудовищные. Многие города так и не возродились. Уничтожена была старая Рязань. А это был большой город по европейским масштабам. Чернигов очень сильно пострадал. Страшно пострадал Киев. Посол Папы Римского, который через несколько лет после нашествия ордынцев посетил Киев, видел в этом городе следы чудовищного разрушения и говорил, что жителей очень мало и монголы их держат в самом жутком рабстве. И этот кошмар, который описывается в летописях и подтверждается археологическими данными, Гумилев представлял так: ну, подумаешь, была небольшая война. Зато потом монголы нас защищали. На самом деле, не защищали они нас. Русские всегда своими силами отбивались от Запада, не прибегая к помощи монголов. А вот русских воинов они использовали в своих походах на Кавказ, например. Но никогда монгольские багатуры не «ложились костьми» под стенами Новгорода, чтобы оказать отпор шведам или ливонским рыцарям. В тот период, который Гумилев называет «Золотым Веком» русско-татарского симбиоза, это вторая половина XIII века – начало XIV до прихода к власти хана Узбека, было осуществлено 14 опустошительных походов на Русь.

А по Гумилеву оказывается, что даже Куликовская битва произошла не с Востоком, а с Западом, так как Мамай был наемником генуэзцев. Как пишет наш известный историк Яков Соломонович Лурье: «Источники богатого подробностями повествования Гумилева о событиях вокруг Куликовской битвы остаются неизвестными».

Конечно, всеми этими измышлениями Гумилев и подорвал свой авторитет. К сожалению, видя ошибочность и ненаучность одних его книг, невольно начинаешь не доверять и другим его работам. Между тем, его теория этногенеза – замечательна. Хоть и выглядит очень экстравагантно.

В.Г.: То есть вы не поддерживаете тюркофильство Гумилева?

С.Б.: Нет, не поддерживаю. В его теории этногенеза место тюркофильству могло найтись в одном случае. У Гумилева есть такое понятие – «суперэтнос». Суперэтнос – это скопление близких друг другу этносов, которые отличаются взаимной положительной комплиментарностью и отрицательной по отношению к другим. Он приводил примеры. Допустим, англичане и французы. Веками они терпеть друг друга не могли и постоянно дрались. Но во время восстания сипаев в Индии они вместе отбивались от индусов и мусульман.

В.Г.: Это легко объясняется! И французы, и англичане были «белыми» людьми в «черном» мире. Можно ли назвать это комплиментарностью?

С.Б.: Так это и есть суперэтническое единство. Гумилев полагал, что суперэтнос, который он называл то российским, то «евразийским», составляют не только русские, украинцы и белорусы, но также казанские татары и многие народы Центральной Азии. При этом он выделял отдельный мусульманский суперэтнос. Но почему эти татары, которые приняли ислам раньше, чем крестилась Русь, относятся к российскому миру, а не к мусульманскому, – об этом Гумилев не написал. И сама эта восточная граница российского суперэтноса – она очень размыта. Можно ли причислить к нему народы Центральной Азии – большой вопрос. Гумилев пытался доказать, что можно. И, на мой взгляд, ему это не удалось. В целом доказать положительную комплиментарность русских и тюрков ему не удалось. Зато положительная комплиментарность самого Гумилева к народам Центральной Азии – несомненна.

В.Г.: Мне кажется, пример комплиментарности англичан и французов неудачен. Эта народы одной и той же культуры.

С.Б.: Не вижу противоречия, культура и объединяет суперэтносы.

В.Г.: Но смотрите, я, обычный урожденный москвич, вынужден признать, что мне симпатичнее почему-то выходцы из Средней Азии, чем представители Северного Кавказа. Хотя ни первые, ни вторые, по сути, пока не сделали мне ничего ни плохого, ни хорошего.

С.Б.: Это не случайно. Есть более близкие и менее близкие народы. У русских и жителей Средней Азии еще в царское время складывались непростые отношения. Известно, что русские чиновники заставляли аборигенов кланяться офицерам, или представители имперской власти требовали повесить портрет императора в мечети. Но, тем не менее, покорение Средней Азии не стоило такой крови, сколько было пролито при покорении Северного Кавказа. С кавказскими народами война оказалась более тяжелой…

В.Г.: А почему? Мы что, на метафизическом уровне ближе к таджикам, чем к кавказцам? Может, это имел в виду Гумилев?

С.Б.: Теория Гумилева чужда метафизике.

В.Г.: Ну, таджики – индоевропейцы. Это вроде понятно. А как быть с узбеками? К ним, как мне кажется, русский человек относится лучше, чем к кавказцам.

С.Б.: Индоевропейцы здесь ни при чем. Это никакой роли не играет. Вообще, в гумилевской «теории этноса» язык и раса не особенно важны. Этносы и суперэтносы отличаются друг от друга, прежде всего, этническими традициями. Когда человек появляется на свет, его начинают воспитывать мама с папой, сверстники, воспитатели детского сада и так далее. И он постепенно усваивает окружающие его традиции, мифы, образ жизни, образ мысли. Собственно, этническая принадлежность определяется воспитанием в процессе социализации человека. Гумилеву пытались «приписать» биологизм. Но какой тут биологизм? Чистая социализация. Религия и воспитание являются важными факторами появления этноса.

В.Г.: Непонятно тогда, какая религия связывает русских и узбеков, точнее, делает немного более комплиментарными, чем другие народы?

С.Б. А я и не уверен, что русских и узбеков что-то связывает.

В.Г. Ладно. Оставим этот вопрос будущим исследователям. Я хотел бы немного поговорить о национализме. Очевидно, что сегодня в России межнациональное напряжение достигло высочайшего напряжения. Может быть, самые вероятные перемены и события будут связаны с межнациональными конфликтами. Не дай Бог. Сейчас я вижу четкое разделение националистов на западных и патриархальных. Западные негативно относятся к азиатам и, в общем, лояльны к евреям, точнее к израильтянам как к борцам с исламистами, сражающимися на «самой передовой». А патриархальные русские националисты, наоборот, лояльно относятся к мусульманам и ненавидят евреев и Запад. Причем и первые, и вторые - стопроцентные националисты. Мне кажется, патриархальные, имперские националисты должны взять учение Гумилева в качестве знамени.

С.Б. Уже взяли. Хотя в большинстве случаев они очень слабо знают теорию Гумилева, а то и вообще не знают. Они знают только одно – «Гумилев-евразиец». Это – то, что надо. Евразийство – это братство с народами Центральной Азии против проклятых европейцев. Но вы знаете, угроза розни и резни ведь исходит не от малочисленных и малопопулярных националистических организаций: они большим влиянием не пользуются. Ни «имперцы», ни национал-демократы. Более того, евразийская идея не утвердилась в умах большинства образованных россиян. Хотя вроде бы все условия для ее продвижения есть. Межнациональные конфликты происходят не из-за националистов. Антагонизм возникает тогда, когда приходят люди чужого этноса и начинают жить и вести себя по правилам, к которым они привыкли. А как они еще могут себя вести? Они остаются самими собой. Их обычаи оказываются несовместимыми с традициями другого народа. Например, недавняя «праздничная» стрельба в Москве. Не только у кавказских народов, у сербов тоже есть обычай стрелять на свадьбах… Но у русских такого обычая нет, их такое поведение кавказских «братьев» просто пугает. Вот здесь мы и приходим к идеям Гумилева. Он вывел две причины межэтнических контактов и конфликтов. Первая причина – несовпадение стереотипов поведения. Я ее уже обозначил. Вторая причина более загадочна и менее исследована. Это именно то, о чем вы только что сказали: «Мне не нравятся кавказцы, а среднеазиты «вроде ничего»… Это явление Гумилев как раз называл комплиментарностью положительной и отрицательной. У нее есть какое-то физическое объяснение, но пока оно не найдено. Лев Николаевич любил выдвигать смелые гипотезы. В качестве подтверждения идеи комплиментарности он предложил гипотезу о существовании этнических полей, как разновидности полей биологических. Был такой биолог Александр Гурвич, он впервые и написал о биологическом поле, но его никто, кажется, кроме биолога Бориса Кузина (хорошего знакомого Гумилева) не поддерживал. И в науке эта идея развития не получила. Но для нас это и не важно. Пусть биологи разбираются с биологией. А историк Гумилев сумел зафиксировать такое явление, как комплиментарность. В истории комплиментарность проявляется. Кроме того, Лев Николаевич нашел подтверждение своей теории, наблюдая лагерную жизнь. В местах заключения особенно хорошо видно, как люди объединяются в альянсы именно по принципу комплиментарности.

В.Г.: Вот какая интересная вещь получается: лично Гумилев был по каким-то неясным причинам комплиментарен культуре и жителям Центральной Азии. А его мать была комплиментарна Европе и евреям. Известно, что отношения Льва Гумилева и Анны Ахматовой были, мягко говоря, не радужны. Неужели автор термина «комплиментарность» просто, так сказать, бунтовал, не принимая взглядов и убеждений матери, просто шел наперекор среде, в которой воспитывался?

С.Б.: Полагаю, что нет. Маленький Лева мать очень любил и скучал, когда она к нему долго не приезжала. Обида, конечно, копилась. Но я не думаю, что неприязнь Гумилева к Западу можно объяснить конфликтом с Ахматовой. Мать он уважал, несмотря на страшный, очень страшный конфликт, который я описал в своей книге. Я думаю, что тут все проще. У Гумилева была врожденная отрицательная комплиментарность к Европе. В сорок пятом году он, боец Первого Белорусского фронта, писал: «Европа надоела до чертиков». Немцы ему тоже не понравились. Он даже написал очерк для армейской газеты «Размышление о «Закате Европы». Работу, разумеется, не приняли, она сложна для газеты, но текст сохранился в архивах КГБ (его изъяли у Гумилева при аресте в ноябре 1949 года). Так вот, в этом очерке Гумилев запечатлел свою неприязнь к немецкому миру. Причем в повседневной жизни он сталкивался и с европейцами и с азиатами непосредственно. А евразийцы, тот же Савицкий и его окружение, жили в среде исключительно европейской. Их тюркофильство было кабинетным. У Гумилева была иррациональная любовь к одним и иррациональная нелюбовь к другим. Искать биофизическую основу этого отношения можно, но сложно. Это уже не дело историка.

В.Г.: Но если понятие «комплиментарность» иррациональное, в чем же тогда научная ценность учения Гумилева?

С.Б.: Иррациональное не значит – мистическое. Лев Николаевич предположил, что найти биологические основы теории можно. Но если они пока не найдены, это все равно не отменяет ценность самих наблюдений Гумилева. Смотрите сами: пассионарная теория этногенеза отвечает на три важнейших вопроса: Что такое этнос? Как он развивается? Какие законы определяют взаимоотношения этносов?

В.Г.: Чем бы сейчас занимался Лев Николаевич Гумилев? Каких бы убеждений придерживался?

С.Б.: Политические убеждения, наверное, оставались прежними - имперско-евразийскими. А занимался бы он наукой. Лев Гумилев считал себя счастливым человеком. Несмотря на такую ужасную жизнь, он написал все книги, которые хотел написать. Написал все, что думал и увидел свои книги напечатанными.