«В этих рассказах придумано все!»

Когда мне было шесть лет, двоюродный брат подарил мне серую, довольно толстую книжку Виктора Драгунского «Рыцари и еще 57 историй» с рыцарским гербом внизу. Я вцепилась в эту книгу, и всегда жалела, что историй только пятьдесят семь. (Позже я узнала, что эти рассказы называются еще «Денискины».)
Я храню эту детскую книжку до сих пор. Она сильно затрепана и грозит развалиться. А я все пытаюсь понять: что же в ней такого притягательного, что заставляет перечитывать рассказы снова и снова? 
Эта книга — как планета шестидесятых. Она населена людьми, их представлениями, заставлена предметами, полна вкусами, запахами, впечатлениями: детская жизнь и мир взрослых глазами ребенка.
Многие реалии уже кажутся непонятными. Но зато герой рассказов по-прежнему близок читателю.

Год назад мы со студентами 4-го курса отделения культурологии Высшей школы экономики изучали «Денискины рассказы» как литературный источник по истории советского быта. И я решила, что им будет интересно пообщаться с человеком, оказавшимся прототипом героя книги, – с Денисом Драгунским, ныне известным писателем и политологом.

Вот что рассказал Денис Драгунский:

Первая книжка моего отца – «Он живой и светится» – вышла в 1961 году. Вышла она в издательстве «Детский мир» (потом оно стало называться «Малыш»). Но сначала – года два или три – рассказы нигде не хотели печатать. Наверное, из-за того, что в них не было обязательной по тем временам «идейности».

А главное, непонятно было – смешные они или грустные. Но нашелся умный и твердый человек, Юрий Павлович Тимофеев, редактор из «Малыша», он эту книгу, что называется пробил.

Книга «Он живой и светится» оказалась, помимо всего прочего, еще и очень красивой – именно как книга, произведение искусства. Это и понятно – ее делал великолепный книжный художник Виталий Горяев.

Я помню, как папа вскрыл типографскую упаковку и вытащил тонкие большие книги, черно-синие. На обложке – окно, и на окне сидит мальчик со спичечным коробком, в котором живет светлячок.
Мальчик был похож на меня, маленького. Вот как это получилось. Когда мы жили еще в старом доме, в соседней квартире жила одна мамина подруга детства. Она была фотографом. И она однажды сделала много-много снимков – я с мамой, я один, я с книжкой. Я там был в штанах с помочами. Она склеила фотографии в такую длинную гармошку. И папа дал эту гармошку Виталию Горяеву. В результате мальчик Дениска на иллюстрациях к первой книге был почти в точности я в шестилетнем возрасте. С волнистой шевелюрой и в штанах с помочами.

Денису семь лет.

Книга вышла и сразу имела большой успех: рецензии, встречи с читателями, чтение рассказов по радио: папа сам их читал, очень хорошо, он по образованию актер, играл в театре и кино и даже выступал в цирке. Так что прочесть свои рассказы он умел.
Остальные книги издавать стало уже легко, если не считать обыкновенных советских издательских затруднений: была какая-то норма на писателя в год. Не то что теперь, когда «Денискины рассказы» издают постоянно и помногу. Кстати, Виктор Драгунский всего написал более 60 детских рассказов, из которых самыми популярными стали примерно 40–45. Вот их и издают в разных комбинациях.

Виктор Драгунский в свое время работал в цирке клоуном, поэтому в его рассказах очень много цирка. Там присутствует клоунада, «переведенная» на язык литературы.
Вот рассказ «Тайное становится явным»: Дениску обещали взять на прогулку, если он съест невкусную манную кашу. Когда мама вышла из комнаты, Дениска быстро выплескивает кашу в окно. Мама возвращается – все в порядке: каша съедена, они собираются идти гулять. И тут звонок в дверь, входит милиционер и вводит человека, облитого кашей. Это ведь типичный цирковой трюк!

Кстати, в рассказе Дениска не сразу выкидывает кашу в окно. Он пытается ее съесть. Ему страшно невкусно. Тогда он разбавляет кашу водой. Потом сыплет сахар. Потом солит. И наконец выливает туда банку хрена, пробует – и вот тут-то у него искры из глаз сыплются, и он выплескивает этот кошмар за окно... Это – тоже цирк. 
А «Главные реки», где Дениска делает вид, что не понимает вопросов учительницы? Отвечает невпопад, но все хохочут. Это очень похоже на разговор клоуна со шпрехшталмейстером. Возможно, в этом цирковом настрое тоже заключена частица успеха «Денискиных рассказов», их популярности, того, что они не устарели за пятьдесят лет.

Денис Драгунский также ответил на вопросы студентов.

– Насколько часто вам приходится вспоминать, что вы – литературный герой? Часто ли вас расспрашивают об этих рассказах?
– Как спросят, так сразу и вспомню… Довольно часто. Но я уже привык. Хочу написать об этом книжку: «50 лет с Дениской на шее». Буду ее дарить вместо ответов.
– Совпадают ли описания в рассказах с вашими детскими ощущениями?
– Отчасти да, совпадают. Хотя, скорее всего, тут «обратный ход». Я вспоминаю о своем детстве в большой степени через эти рассказы. Но не во всем совпадают, разумеется. У меня в детстве было много субъективно трудного, тяжелого, страшного, пугающего, тоскливого, унизительного, болезненного, несправедливого, ужасающе непонятного... Как у всякого человека десяти лет от роду. Но в рассказах этого почти нет. Вернее, есть – но трудно воспринимается. Нужно пробиваться сквозь верхний слой радости и счастья.
– Как вы в детстве относились к этим рассказам?
– Они мне нравились. Я даже отчасти гордился – но не тем, что они про меня, а тем, что мой папа – автор популярных рассказов.
– Как вы читали эти рассказы – в книжке или в рукописи?
– Папа часто читал рассказы нам с мамой. Вслух. Бывало так: позовет в свой кабинет (у нас с 1961 года была очень хорошая трехкомнатная квартира в новом, долгожданном кооперативном доме, где папа был пайщиком с начала 1950-х; после комнаты в подвальной коммуналке это было просто потрясение) – то есть в «кабинет-гостиную». Мы с мамой сядем в кресла, и он, сидя за столом, прочитает рассказ. Очень было приятно! Ну, а большинство рассказов я читал в книжках (или в журнале «Пионер»). Но не в рукописи.
– То, что описано в рассказах, было на самом деле? Или что-то придумано?
– Придумано всё. Кашу я не выливал, на велосипеде с мотором не катался, в автокатастрофу не попадал, в девочку на шаре не влюблялся... Никаких подобных историй в реальности не было.

– Насколько же тогда эти рассказы реалистичны?
– На сто процентов. Вся атмосфера – квартиры, двора, улицы, школы – передана с удивительной достоверностью. Дениска, Мишка, Алёнка, Костик, учительница Раиса Ивановна, вожатая Люся и даже мелькнувший управдом Алексей Акимович – реальные имена реальных людей. С Мишкой я до сих пор общаюсь. Алёнку вот мы не смогли разыскать: говорят, она в Германию уехала. 

Дениска и Мишка - первоклассники.

– Похож ли отец из книги на вашего отца?
– Скорее да. Но не совсем. Я, во всяком случае, представляю себе Денискиного папу более молодым (на самом деле, я родился, когда отцу было 37 лет, то есть в «денискины» годы ему было уже сильно за сорок, а то и под пятьдесят).
– Была ли ваша мама действительно такой строгой?
– Да, конечно. Но в рассказах она не очень строгая – если вчитаться.
– Смешивали ли вы себя со своим литературным образом? Как вас воспринимали другие?
– Нет, конечно, не смешивал. Я же не сумасшедший в клиническом смысле слова!
А вот другие говорили – когда мне уже было хорошо за двадцать и далее – говорили своим детям: «Вот, смотрите, Сашенька-Машенька, это тот самый Дениска, про которого книжка!» И до сих пор так продолжается. Ну и ничего! Ребенок спрашивает: «Это вы?» Не станешь же огорчать ребенка? «Да, это я!» – говорю. Ребенок рад. По-моему, я правильно поступаю.
– Какие знаменитые личности на вас влияли?
– Трудный вопрос. Дома у нас бывали разные известные и даже знаменитые люди. Например, Михаил Светлов, я с ним разговаривал не раз. Юрий Нагибин и его тогдашняя жена Белла Ахмадулина. В нашем дачном поселке я общался с Михаилом Матусовским, Юрием Трифоновым, Романом Карменом, Владимиром Тендряковым. У меня был детский роман с девочкой Олей Рязановой, и я общался с ее папой Эльдаром Рязановым. Постоянно встречал на аллеях Симонова и Твардовского. Папа мне рассказывал, что я видел Юрия Олешу, но сам я этого не помню. Оказали ли эти люди влияние на меня?
Нет, наверное. Вся атмосфера оказала, да. Вообще же мой папа крепче всего дружил со своими друзьями детства и со своим троюродным братом из Ленинграда. Друзья детства были такие: двое – совершено обыкновенные служащие, один – профессор-литературовед, и один – большой начальник в оборонной промышленности.
Отец не любил «великосветского общения», презирал слова «он не нашего круга», был начисто лишен заносчивости – как нынче говорят, «понтов». Вот это на меня повлияло сильнее всего.
– Чем отличается книжный Дениска от настоящего?
– Настоящий был более мрачным и дерганым, мне сейчас так кажется.
– Какие у вас были отношения с героем?
– Были и остаются замечательные. Я его люблю и уважаю. Он меня – тоже, надеюсь.
– Была ли у вас «звездная болезнь»?
– Не было. Тем более что «Дениской из рассказов» меня стали называть, когда я был студентом. Когда книги приобрели большую популярность. Согласитесь, это было бы неадекватно – в двадцать лет всерьез гордиться тем, что про тебя написали, когда тебе было восемь или десять.
– Почему почти нет рассказов про вашу сестру?
– Папа просто не успел их написать, я думаю. Ей было всего шесть лет, когда он умер. Рассказы про меня он написал, когда мне было десять. Это существенная разница.
– Какие книги вы читали в детстве?
– О, каких только книг я не читал! Но больше всего любил Жюля Верна. Обожал все эти фантазии о техническом прогрессе, о дальних странах, невиданных растениях и животных.
– Как вы оцениваете современную детскую литературу?
– Увы, я с нею не знаком. Моя дочь – ей уже 36, во как! – читала классический набор. А что там сейчас делается, просто не знаю.