Наука благодарности

В Петербурге в издательстве "Юолукка" вышла книга воспоминаний филолога, литературоведа Татьяны Никольской "Спасибо, что вы были". 

Воспоминания – это зеркало, в котором отражается прежде всего вспоминающий. Рассказывая, он не может скрыть от нас выражение собственных глаз. Оно может быть кокетливым, самодовольным или пошлым, и тогда мы смотрим как бы сквозь мутное стекло. Бог дал Татьяне Никольской ясный взгляд и прозрачную речь, поэтому время, налитое в ее книжку, движется и живет, как воздух в луче солнца.

"Спасибо, что вы были" – это не поза и не фигура речи, это отношение к жизни как к дару, как к череде даров: встреч, ситуаций, людей. В некотором смысле главы книги представляет сухую опись этих даров, что-то вроде отчета – вот такие были люди, такие разговоры, такая кухня, такое вино, получено тогда-то, хранить вечно.

Описи подлежит все – от мимолетной встречи с Ахматовой, которую школьница Татьяна Никольская решила поздравить с днем рождения, до разноса, полученного студенткой Татьяной Никольской от руководителя Блоковского семинара Дмитрия Максимова. Наверняка ведь Максимов за что-то Никольскую и хвалил, но она предпочитает привести его слова "Я был о вас лучшего мнения", и это само по себе удивительно: такое ярко выраженное отсутствие даже намека на желание порисоваться, показаться чуточку лучше встретишь не часто.

Глава, посвященная переводчику Ивану Лихачеву по прозвищу Старик, похожа на зародыш повести, собранные штрихи к портрету любовно повернуты самой диковинной стороной: упомянут и чемодан окурков, собранных бывшим лагерником Лихачевым, и коммунальная кухня, называемая Малым залом, и субботние приемы, на которых гостей угощали ростбифами из соседней кулинарии, и манера шутить: "Чувство юмора Ивана Алексеевича было неистощимым. Когда в очередях за яблокам и апельсинами каждый просил дать фруктов получше, потому что берет для ребенка или больного, Иван Алексеевич просил выбрать "для пышущего здоровьем" и всегда получал добротный товар".

– Он 18 лет просидел в лагерях, был дружен с Кузминым и Вагиновым, собирал пластинки, устраивал у себя салон по субботам, – вспоминает Татьяна Никольская, – и в то же время он дружил с инвалидами, когда еще никакого общества инвалидов у нас не было. Дело в том, что у его приемного сына Геннадия не было ноги, и он от этого страдал всякими комплексами, вот Иван Алексеевич и старался знакомить его с такими же, как он. Для этого он сначала сам знакомился с ними – приходил в протезный институт с кульком апельсинов, дарил людям апельсины и бесплатно занимался английским с теми, кто этого хотел. Потом они у него собирались, обменивались адресами, выпивали, конечно, помогали друг другу и чувствовали себя полноправными членами общества. Один их только недавно умер, Юра Козырев по прозвищу Лобзик. Мой муж Леня Чертков называл его "выдвиженец" – он окончил какой-то институт и стал завлабораторией елочных игрушек в Обществе слепых.
Такие рассказы перемежаются с описаниями занятий интеллектуала, филолога, переводчика Ивана Лихачева, его литературных предпочтений, отношений с Вагиновым и Кузминым, хотя эта тема – уже воспоминания, возведенные в степень, поскольку вспоминает сам персонаж воспоминаний.

Кого только не знала Татьяна Никольская – и "последнего обэриута" Владимира Бахтерева, и Бродского, и Льва Лосева, и Владимира Уфлянда, и Беллу Улановскую, и Довлатова, и знаменитую пианистку Марию Юдину, известную не только своей игрой на рояле, но и дерзкой выходкой, когда она на одном из своих концертов в филармонии читала со сцены стихи опального Пастернака. И о каждом – истории, маленькие скетчи, которые постоянно рождает жизнь, но которые обычно улетучиваются из памяти, как сны, – если рядом не случится профессионального ловца снов, каковым без сомнения является автор этой книги.

Диссиденты – это не ее конек. Зато об эстетическом противостоянии советской власти она пишет со вкусом и знанием дела, рассказывая, например, о "тихой" акции поэта Александра Кондратова, который, когда его не приняли в университет, поступил в отместку в школу милиции и потом приходил на филфак и "демонстративно прогуливался по коридору с кем-нибудь из своих друзей". Не менее красноречива и "тихая" акция поэта Михаила Еремина, целый час пролежавшего с кем-то из своих друзей на тротуаре Невского проспекта, беседуя о звездах.
  

В книге "Спасибо, что вы были" есть особый раздел – грузинский, ведь Татьяна Никольская – специалист по русскому и грузинскому авангарду. Эти солнечные страницы посвящены людям, чьи имена для многих вовсе не кажутся такими светлыми, – Мерабу Костава и Звиаду Гамсахурдиа. Если для нас Звиад Гамсахурдиа – политик, то для Никольской – друг. Вот как она описывает их посещение ресторана "Баку": "Обслуживали нас культурно, но долго. Звиад достал русские подстрочники своих стихов и стал их мне тихо читать, потом мы вместе правили подстрочник написанного белым стихом стихотворения "Комитет похорон", в котором говорилось о связи реального времени и вечности: комитета похорон, где за пишущей машинкой сидит побледневший скелет, и комитета сердца, сотрудники которого ангелы. Мне особенно запомнилось выражение "владельцы горя", как называют на грузинском языке родственников покойного. Когда мы закончили работу, нам подали действительно свежеприготовленные горячие блюда, которыми мы в полной мере насладились".

В другом месте описано, как преображался Звиад Гамсахурдиа, когда речь заходила о Руставели: "Звиад считал, что мировоззрение Руставели связано с эзотерическим христианством. Он исследовал образ солнца в поэме и делал предположение, что автор "Вепхисткаосани" имел в виду, прежде всего, духовное солнце – Логос и соответственно Христа как духа солнца. Такое отношение Руставели к солнцу Звиад сопоставлял с концепцией Оригена и грузинского средневекового философа Иоанна Петрици".

Что тут скажешь? Как бледна и никчемна политика по сравнению с высотами духа…

Замыкает грузинскую тему подруга Татьяны Никольской, грузинская поэтесса Дали Цаава.
  

– Это моя подруга, замечательная поэтесса, ее стихи основаны на грузинском фольклоре, грузинском мифе. У нее есть поэма о Медее "Евксинский понт", она изучала древнегрузинские книги по травам, лечебники – Медея ведь была знаменитой травницей. Дали Цаава прожила в Ленинграде 20 лет, сначала училась на журналиста, потом поступила заочно в литературный институт, и там у нее возник конфликт с ее поэтическим руководителем Гарольдом Регистаном. Он велел всем студентам написать стихи о Братской ГЭС, а Дали сказала: не буду. На что мой папа, спортивный журналист, заметил – ну, конечно, зачем ей писать о Братской ГЭС, безобразие – пусть напишет о своей Ингури ГЭС! Регистан ее ругал еще и за то, что у нее стихи сложные, а она ему отвечала: "Что же, всем надо писать "Я встретил девушку, полумесяцем бровь"? – цитируя его стихи. Так что ей оттуда пришлось уйти со скандалом, и окончила она институт уже как переводчик, дипломная работа была – перевод "Поэмы без героя" Ахматовой, которая потом в Грузии была опубликована. Она и Бродского переводила, но печатать почему-то стеснялась. Потом она уехала в Грузию и преподавала там до конца дней русский язык и литературу в школе. Она рассказывала, как после 9 апреля 1989 года кто-то из учеников сказал: "Я не хочу учить русскую литературу", и она так эмоционально ему ответила: "Тебя что, Пушкин газами отравлял?" Ее ученики раскупали все новинки в книжном магазине на проспекте Руставели".

В главе "Хвост всему голова" описан бесшабашный концерт для друзей, устроенный всем известным Алексеем Хвостенко, где прямо на сцене стоял столик с откупоренными бутылками вина, которые потом пошли по рядам, и все по-братски передавали их друг другу, поскольку стаканов не было. В главе "Бессребреница" перед нами предстает сотрудница Пушкинского дома Лариса Иванова. Татьяна Никольская перечисляет, где и как Лариса ей помогла – дала прочесть трудно доступный документ, скопировала что-то в иностранном архиве, – все то, что мы так часто принимаем как должное и благополучно забываем. Татьяна Никольская не забыла. Она не забыла даже те 10 долларов, которые Лариса Иванова пожертвовала грузинскому землячеству "Иверия", собиравшему средства на лекарства для абхазских больниц. "Из всех моих более чем многочисленных негрузинских друзей и знакомых такое желание, кроме Ларисы, выразили и осуществили только поэт Владимир Уфлянд и его жена Алла. Помню, как в грузинском землячестве меня с удивлением спрашивали, что это за люди".

"Спасибо, что вы были" – точное название. Бог сохраняет все, это правда. Только для этого у Него есть специальные хранители, Татьяна Никольская – одна из них.