Житие святого Балабанова

 

 

Под маркой издательства «Сеанс» в свет вышла книга об Алексее Балабанове. Режиссер умер в прошлом году и по горячим следам собрали материал на 350 страниц. В книгу вошла биография Балабанова авторства Марии Кувшиновой, а также статьи критиков о фильмах и стиле режиссера, плюс множество фотографий. На наших глазах создается миф о художнике, для десакрализации которого необходимо принять во внимание куда более обширные сведения, нежели запечатленные на страницах рецензируемого издания.

Говорить про Алексея Октябриновича Балабанова, независимо от ореола, созданного вокруг него критикой, крайне трудно. Особенно если работа по возвеличиванию режиссера велась не один десяток лет. Журнал «Сеанс», который издал новинку, всегда находился в первых рядах прославляющих очередную нетленку от Балабанова. Даже если в каком-либо номере не было имени мэтра, то в конце, в выходных данных, всегда присутствовали слова: «Благодарим Кинокомпанию «СТВ», в которой режиссер являлся соучредителем. Свежевышедшая книга практически воздвигает памятник своему герою. В подборках прессы по фильмам положительных отзывов более 90%, остальные — нейтральные, даже если взяты из ругательных текстов. Кувшинова сравнивает Балабанова с Триером, Тарантино, Ханеке и пр., а фильмы «Брат» и «Брат-2» с «Одиссеей» и «Илиадой» Гомера, соответственно.

По мнению биографа, «не исключено», что голландец ван Вармердам вдохновлялся в 2013 году картиной «Про уродов и людей» (1998), а свитер Данилы Багрова с «большей долей вероятности» перекочевал во франшизу про Джейсона Борна. А еще Балабанов «стал первым (и остался единственным) постсоветским режиссером, которого видели и с которым на протяжении пятнадцати последующих лет сверялись все (от десантников до кинокритиков)», что сложно представить в отношении «Кочегара», не окупившего даже стоимость пленки, на которой были напечатаны 108 прокатных копий фильма (в кинотеатрах этот фильм посмотрело 22 тыс. человек; последний — «Я тоже хочу» — 30 тыс. зрителей). В общем, такое издание просто просится в серию «Жизнь замечательных людей», тем более, что к лету труд Кувшиновой должен выйти повторно, уже отдельной книгой. Жаль, что с объемом чуть подкачали, так что на корешок даже не набирается. Из 147 страниц текст занимает всего 78, остальное — фотографии.

Работа Кувшиновой заслуживает отдельного внимания, так как является остовом издания, созданного согласно концепции двух редакторов «Сеанса». Биография якобы писалась много лет, в то время как остальные тексты из книги или взяты из прошлого, где могли быть написаны на скорую руку, либо датированы 2013-м годом, что не придает им монументальности. Тем более, учитывая специализацию журнала «Сеанс» на эссеистике, особого анализа в работах кинокритиков и журналистов не сыскать. Квинтэссенцией стиля здесь является текст публициста Михаила Трофименкова, представляющий собой набор исковерканных цитат и аллюзий на фильмы Балабанова вроде «Сиамские братья Маркс: Каин и Авель», или «Не Бом ты мне, гнида черножопая…». При этом фамилия режиссера нигде не упоминается. Любителей подобных опусов среди читателей журнала достаточно, поэтому сомневаться относительно раскупаемости книги не приходиться. При самом неважном раскладе, тысячный тираж может разойтись среди многочисленных авторов периодического издания и их родственников, если это вообще актуально при финансовой поддержке Федеральных органов печати.

Биография режиссера содержит относительно мало мест, где автор говорит о Балабанове в третьем лице. Основой для книги послужили интервью, которые приводятся в тексте большими кусками. Кувшинова будто не захотела работать с материалом, видимо, желая, чтобы в итоге получилась не биография, но сборник воспоминаний современников и самого героя книги. Какой-либо анализ творчества Балабанова отсутствует напрочь. Плюс ко всему, у текста особая хипстерская тональность. Мария Кувшинова еще недавно писала для «Афиши», что чувствуется в ее слоге. Для яркости в пассажи добавляются обороты на английском языке и словечки типа «доппельгангер», использующиеся в сленговых вариантах значений.

Заметно, что идеалом для автора являются экзерсисы Романа Волобуева — друга парадоксов, чья виртуозность печатного слова стремится к ста процентам при нуле полезного содержания. Чего стоит одно предложение Кувшиновой: «Так зритель вслед за героем становится заложником трагической иронии одновременного знания и незнания, согнутого в дугу времени, в котором прошлое и будущее соприкасаются, словно оголенные провода» (об опыте просмотра фильма «Кочегар»). Но не будем растекаться по пустопорожним пассажам, чья единственная роль — заполнение пустот и развлечение хипстеров. Достаточно сконцентрироваться на эпизодах манипуляции с общеизвестными фактами, которые много лет ретушировались, либо отрицались авторами «Сеанса». Речь идет о правом националистическо-патриотическом уклоне Балабанова, вкупе с антисемитизмом.

Режиссер никогда не скрывал своих взглядов, за которые любого другого деятеля его круга сожрали бы с потрохами. Как бы ни выгораживали его друзья-кинокритики, объясняя поступки персонажей фильмов исключительно особенностями вымышленных характеров, никто не тянул за язык Балабанова в интервью, когда он объяснял политические события в истории России «еврейскими идеями». За антисемитизм с ним отказался здороваться его наставник — Алексей Герман, хотя книга впервые трактует этот общеизвестный момент как одностороннее действо (якобы Балабанов с Германом здоровался). В книге приводится интервью с критиком Денисом Гореловым, которому режиссер в ответ на мнение о том, что «Про уродов и людей» хоть и поворотное событие, но бесовщина классическая, ответил  «Это ты урод. Ты крещеный вообще?».

Балабанов в принципе не выглядит культурным человеком. Юношей, благодаря родителям из номенклатуры, он в 1980-м полгода пробыл на стажировке в Великобритании. Сначала знание языка и поездки по Европе позволяли ему воображать места для съемок так и не осуществленной «Камеры обскуры». К концу жизни он водил к себе домой бомжей, которым показывал свое кино. Еврейские козни были не самым страшным (или странным), во что верил Балабанов. Режиссер был уверен, что египетские пирамиды построили инопланетяне (на эту убежденность автор биографии, в православном ключе, отмечает: «Не так важно, какими словами мы говорим о своем стремлении вверх»), а также не сомневался во внеземном происхождении кыштымского карлика Алешеньки Хорошенького. Фильмы тоже обжигались не богами: концепция «Про уродов и людей» выросла из винтажного порноальбома, который Балабанов купил в музее соответствующего направления, отчего даже пытался вставить садо-мазо в «Брата 2».

Звезда Балабанова не горела бы так ярко и долго, если бы не его друг и деловой партнер Сергей Сельянов. Именно он находил средства на очередные проекты режиссера в периоды затяжного общего безденежья киноотрасли. Кроме этого, Сельянов — автор концепции тесного взаимодействия государства и отечественного кинематографа, с отдачей последнего в виде продукции патриотического содержания. Именно Сельянов обкатывал это на фильмах Балабанова «Брат» и «Брат-2», со временем заняв одно из ведущих мест в пуле госдотационных кинокомпаний. За два года до появления на свет Данилы Багрова на Михалковской студии «ТриТэ» продюсер снял документальный фильм «Русская идея» (сценарист — муж главного редактора «Сеанса»), причем на английские деньги. Уже в этой ленте, перекликающейся с творчеством Балабанова, Сельянов рассказал о духовной миссии нашей страны-наследницы Византии, и о том, как Эзенштейн, Пудовкин и Довженко представляли дореволюционное прошлое в негативном свете. Патриотический запал продюсера не кончился и после смерти Балабанова, примером чего является лента «Околофутбола», которую никто из питерцев не пожурил за ксенофобский эпизод с разгромом кафе.

Помимо должности эксперта в Фонде кино, а также участия в многомиллиардных проектах «Единой России», Сергей Сельянов — давний друг журнала «Сеанс». Обо всех формах взаимоотношений сторон можно лишь догадываться, но персональная благодарность продюсеру неизменно фигурирует в конце печатной версии издания, наряду с большими чиновниками и гендиректором «Первого канала».

В 1997-м «Брат» стал удачной обкаткой правого реваншизма в условиях общего упадка нации. Образ и разговорный стиль Данилы Багрова сыграли большую роль в становлении имиджа кандидата в президенты Владимира Путина. В Москве висели биллборды «Данила — наш брат! Путин — наш президент!». Собственно, «сила» Багрова не истощилась до сих пор, о чем уже всему миру напомнил Севастополь, за который ответили бандеровцы. Но вот как трактует это Кувшинова: «Не Балабанов в «Брате 2» придумал нефтяной патриотизм путинской поры — он первым почувствовал на себе и описал то, что должно было вот-вот соткаться из воздуха, принимая гораздо более уродливые формы…». В качестве хлипких доказательств приводятся слова Юрия Гладильщикова, образца 2000-го года, где тот говорит про «двух питерских интеллектуалов», снявших про «силу в правде» с иронией. Хлипкие — потому что в другом месте написано про неоднократные извинения критика за неправильное понимание посыла Балабановского «Брата» из-за общего «постсоветского контекста», что довольно-таки странно слышать от якобы «главного кинокритика страны конца 90-х».

В другом разделе издания о феномене «Брата» высказываются в схожем тоне. Евгений Марголит образца 2004 года, пишет следующее: «Не Балабанов с Сергеем Сельяновым — самые глубокие и талантливые художники поколения — сделали этого персонажа Героем, — но массовая киноиндустрия. Авторы создали тест, а сам фильм — точнейший диагноз состояния аудитории. Родство, которое ощущает зритель с Героем — виртуально». Редактор «Сеанса» Василий Степанов в 2013-м пишет о «Брате 2» следующее: «В 2000 году фильм еще мог выглядеть как заигрывание со зрителем, парализованным ощущением национальной неполноценности. Сегодня он кажется скорее предсказанием, преждевременно отразившим ту какофонию смыслов, которая чуть позднее органично укоренится в патриотичных головах».

Раскрывать патриотическую сторону Балабанова в подобном ключе, — практически, преступление против правды, совести и здравого смысла. В книге неоднократно цитируется интервью Сельянова, в котором он также говорил про то, что не ожидал от публики столь воодушевленного приема действий персонажа Данилы Багрова. Это, как и искренний восторг продюсера с режиссером, не дает оснований трактовать замысел создателей как провоцирование публики столь исключительным для того времени способом.

Версию историка советского кино Марголита можно легко опровергнуть тем, что массовой киноиндустрии ни в 1997-м, ни в 2000-м не было (в 1997-м был установлен антирекорд посещаемости кинотеатров за всю постсоветскую историю). Фильмы снимались на коленке, за гроши, без перспектив коммерческого проката. Следовательно, то, что делали Балабанов с Сельяновым, они делали, прежде всего, для себя, но не ради результатов заранее просчитанных «тестов». Режиссер сам, напрямую, говорит об этом, попутно отвергая коммерческий расчет: «Да, как и все режиссеры, я снимаю для себя самого». В том же интервью конца 90-х Балабанов говорит про то, что хочет снять патриотический фильм, а также про неравенство людей и то, что кавказцы должны жить у себя дома. Этому вторит Никита Сергеевич Михалков, чьи слова, вынесенные первыми на заднюю сторону обложки, авторы править не решились (а еще с цитаты нашего самого главного кинодеятеля начинается, собственно, книга, что отдает каким-то конъюнктурным официозом «СК-Новостей»): «Я считаю, что «Брат» и «Брат 2» — абсолютно потрясающий срез, откровение и чаяние гигантского количества людей. Это настоящее народное кино, в котором жажда справедливости играет самую главную роль».

К несчастью, интеллигенция не в силах принять эту правду, и поэтому придумывает кучу отговорок и оправданий в отношении «Братьев», коими напичкана рецензируемая книга. Вообще, на Балабанове пишущая братия постоянно совершенствовала свое перо, с каждым разом выдумывая все новые причудливые интерпретации бытового национализма, шовинизма, антисемитизма и прочих неприглядных -измов режиссера. Когда на «Кинотавре» президент Гильдии киноведов и кинокритиков Виктор Матизен, основываясь на уставе, при равенстве голосов у «Груза 200» и «Простых вещей» Попогребского, засчитал свой голос за два не в пользу Балабанова, поднялся страшный скандал. Вся питерская группа в знак протеста, что ее фавориту ничего не дали, вышла из гильдии.

Минусов редакторского и технического характеров можно найти предостаточно, поэтому приведем основные. Прежде всего, это отсутствие ссылок на приведенный материал (нельзя сказать, что везде, но пропусков много). Потому что, например, цитата из «Каравана истории» образца 1995 и 2013 — это принципиально разные вещи, влияющие на содержание. Да и правила оформления подобных изданий таковы, что ссылки нужны, даже для специализирующихся на эссеистике критиков. Но в книге нет даже указаний на то, откуда бралось более десятка статей прошлых лет, целиком представленных во второй части.

Одна из широко разрекламированных сторон издания — это фотографии, часть из которых публикуется впервые. Но все фото, коих действительно много, размещены без подписей, что снижает ценность самого факта их присутствия. Потому как, чтобы понять, кто или что изображено на картинке, нужно хорошо ориентироваться в творчестве режиссера, что даже не всегда достигается прочтением прилегающего текста.

Из прочих существенных недостатков стоит выделить пренебрежение автора биографии датировкой событий. Кувшинова будто не любит даты, отчего читатель вынужден гадать, зимой какого года происходят указанные события, как, например, в случае с нереализованным проектом «Американец». А если автор еще при этом ошибается в годе начала Второй Чеченской войны (в книге — 1998), то ситуация может вконец запутаться, учитывая связку ряда действий с неверным годом. Вообще, в таких случаях в биографических книгах приводят хронологию основных событий жизни главного героя. Дата — родился, женился, выучился, проходили съемки, премьера и т.п. Но требовать произвести такую работу от редакции, которая никогда указатели в свои книги не вставляет — верх наивности.

В общем, книга про Балабанова представляет собой наспех сделанную подборку текстов и мнений, создающих не очень верный контекст творчества режиссера. Так как подобный (халтурный) продукт произведен силами редакции издания, которое называет себя, более чем претенциозно, «лучшим в России черно-белым журналом о кино», то понимаешь, что лучшие эти люди еще и в создании ложных контекстов.

В качестве приложения, для яркости впечатлений, ниже приведены цитаты из книги:

«Груз» тяжело пересматривать, но при многократных просмотрах начинаешь понимать, что Балабанов имел в виду, когда вновь и вновь повторял, что это кино о любви.

Тот, кто никогда не хотел приковать объект своей любви к кровати, просто боится узнать себя в Журове (милиционер-маньяк из «Груза 200» — А.Ю.)

Не в меньшей степени, чем «Брат», «Про уродов и людей» — документ времени, результат определенного этапа в развитии постсоветской цивилизации.

Продлевая историю порнографии в прошлое, в условный fin de siecle, Балабанов в известной степени восполняет зияющий пробел в истории кино — о существовании ретро-порно в те годы действительно мало кто догадывался.

В «Уродах», с их убийственной сепией, Балабанов и Астахов в некотором смысле предвосхищают моду на инстаграм и состаривание изображения, которое как прием активно применялось в цифровом кино нулевых.

Перед уходом Алеша пытается изнасиловать сестру, но Ник его останавливает (это, кажется, единственное приближение к теме инцеста в русском кино) — он уже влюблен в Катю.

Несмотря на смерть в подтексте, «Мне не больно» — самый нежный и самый радостный фильм Балабанова

Помещение «одиннадцатого фильма Алексея Балабанова» в ряд мясных хорроров — одна из возможных концепций восприятия.

«У Леши все фильмы о любви, — говорит Надя Васильева. (жена Балабанова — А.Ю.) — Просто мне кажется, у людей есть официальное представление о любви, и оно другое, не такое, как у них внутри…»

Чуть позже Рустам и его новая возлюбленная Карина находят их повешенными — дети решили освободить жилплощадь для новой маминой семьи и отправились к мертвому отцу (сценарий неосуществленного проекта «Глиняная яма» — А.Ю.)

Она (жена — А.Ю.) вспоминает, как Балабанов по совету Федора Бондарчука ездил в Сергиев Посад — «гонять чертей»: «Леша проходил эту процедуру несколько дней подряд, а потом еще вернулся и взял с собой Петю» (сына — А.Ю.)

«Как можно быть неверующим после того, что случилось с Балабановым? — спрашивает Любовь Аркус (глава «Сеанса» — А.Ю.). — Мы не знаем, что такое святые, но он своим существованием явил Его….»