Дирижер и его композитор
Christian Thielemann: Mein Leben mit Wagner. Unter Mitwirkung von Christine Lemke-Matwey. C. H. Beck, München 2012
Немецкий дирижер Кристиан Тилеманн хорошо знаком с музыкой Вагнера. Недавно вышла его книга о жизни и творчестве великого композитора, а также о современных постановках его опер.
Кристиан Тилеманн никогда не скрывает своих воззрений. Он всегда говорит то, что думает, и это нередко вызывает недовольство. Поэтому он известен не только как один из самых значительных, но и как один из самых скандальных дирижеров нашего времени. С провокацией читатель сталкивается уже на первой странице книги «Жизнь с Вагнером». Автор противопоставляет Рихарда Вагнера, которого он считает жизнеутверждающим утопистом (неужели шопенгауэрианец Вагнер и впрямь был таким?), и Густава Малера, который был, по его мнению, приверженцем упадка, и делает решительный выбор в пользу Вагнера.
Напряжение на сцене и оркестровая яма
Следить за этапами пути, которым Кристиан Тилеманн постепенно приближается к Рихарду Вагнеру, чрезвычайно интересно. Если вы считаете его консервативным художником, то вас ожидает сюрприз – вы будете удивлены, узнав, каких режиссеров он предпочитает. Больше всего дирижер восхищается Рут Бергхаус, чьи политические взгляды ему, разумеется, вовсе не близки; тем не менее, он прекрасно сработался с ней в 1988 году во время «скандальной постановки» «Тристана» в Гамбурге, потому что в режиссуре она шла «от музыки, исключительно от музыки». Также он высоко оценивает байройтскую постановку «Тристана» Хайнера Мюллера, хотя ему, к сожалению, не довелось тогда дирижировать. А из-за того, что он вступился за постановку «Парсифаля» Кристофа Шлингензифа, случился его единственный конфликт с семьей Вагнеров. Для Тилеманна самое главное - чтобы «напряжение, царящее на сцене», распространилось и на оркестровую яму. В этом случае он может дирижировать «Тристаном» вне зависимости от того, какую сценическую эстетику исповедует очередной режиссер.
Richard Wagner, signiert K. W. Diefenbach, Aquarell auf Malkarton, 1913
Самая интересная часть книги– это описание музыкальной фактуры Вагнера. С точки зрения Тилеманна, в вагнеровский процесс сочинительства всегда был «интегрирован фактор зависимости». Автор описывает, как композитор склоняется над нотным листом, словно работает в лаборатории с опаснейшими химикатами, так что комната в любой момент может взлететь на воздух. «Здесь он добавляет немного стрихнина, там – чуть-чуть апельсиновой отдушки, чтобы заглушить горький запах миндаля, и, наконец, – капельку масла бергамота, оно прекрасно ароматизирует, и всё – яд готов, наркотик готов».
Значительный раздел книги посвящен соотношению текста и музыки в произведениях Вагнера. Осмотрительные высказывания дирижера демонстрируют, насколько тонко он чувствует языковые оттенки вагнеровского музыкального театра вплоть до нюансировок и юмора. «Внимательное отношение к тексту» для него непреложно. Он бы с удовольствием заставлял певцов сначала декламировать текст, как это делал Вальтер Фельзенштейн, и только уже потом петь, чтобы они почувствовали, насколько точно у Вагнера совпадают музыкальные и текстовые акценты. «Мы должны ловить его на слове»: - такова посылка вагнеровского дирижера Тилеманна. Поэтому он решительно против того, чтобы доверять вагнеровские партитуры дирижерам, не знающим немецкого языка, и перелагать заботу о подобающей языковой реализации певческих партий на плечи ассистентов.
Отношение Тилеманна к Байройтскому фестивальному театру амбивалентно. С одной стороны, этот театр для него – прямо-таки одушевленное мифическое существо. «Он дышит, он слушает, он смотрит на тебя».Театр требует полной отдачи, в противном случае он мстит. Его акустика, по мнению Тилеманна, - лучшая в мире, наряду с акустикой Театра Колон в Буэнос-Айресе. В книге дается очень убедительное описание преимуществ и слабых мест байройтской акустики, которая рассчитана не на музыкантов, которые здесь прямо-таки «теряют самостоятельность», а на публику, на микшерный пульт зрительского слуха. И все же, несмотря на мифологизацию фестивального здания, Тилеманн признает, что этот театр, с точки зрения акустики, идеально подходит только для «Парсифаля» и «Тристана», а также для второй части тетралогии «Кольцо Нибелунгов», а вот оперы, созданные до «Золота Рейна», и «Мейстерзингеры», лучше звучат при открытой оркестровой яме, и для них лучше снять крышку с «мистической пропасти».
Отдельная глава посвящена «мировоззрению» Вагнера. С поразительной откровенностью Тилеманн говорит о проблеме антисемитизма, о том, что евреи служили Вагнеру проекцией собственных проблем. А на следующих страницах автор единственный раз по-настоящему жалуется на Вагнера: он не может простить композитору пренебрежительного отношения к Мендельсону. Для него «как для музыканта Мендельсон значит не меньше, чем Вагнер».
Искусство анализа
Кульминация представляемой книги – это раздел «Читаем Вагнера». Здесь Кристиан Тилеманн выступает в роли музыкального аналитика, который справляется со своей задачей лучше многих музыковедов: он умеет таким образом показать течение музыки, что она не только не теряется на фоне абстрактного анализа, но и начинает звучать по-новому. Разбор ночной песни Брангены из второго действия «Тристана», исследование партитуры, арии и оркестровки, – это не только убедительный и интересный анализ, но и прекрасный образец немецкой прозы. И когда автор следом затем замечает: «Я мог бы и дальше продолжать – но ни одно аналитическое описание музыки породить не может», хочется возразить ему и пожелать продолжения анализа.
Потому что дальнейший разбор был бы для читателя гораздо интереснее, чем располагающийся в конце книги путеводитель по вагнеровским операм. Тому, кто берет в руки подобное издание, он, очевидно, без надобности. Видимо, здесь поработал превосходный соавтор Тилеманна – КристинеЛемке-Мэтвей, которая записала разговоры с дирижером, положенные в основу книги, и, как признается в конце Тилеманн, «сплела из зачастую запутанных нитей разговора полотно этого тома». При переиздании книги можно спокойно отказаться от «оперного путеводителя» в пользу дальнейших столь прекрасно сплетенных разговоров.