Из истории изучения нательных крестов-реликвариев

«Сирийские», «сиро-палестинские», «ближневосточные» энколпионы и «кресты Святой земли» — все эти названия уже более ста лет используются исследователями как общее определение для очень большой и долгое время никем не дифференцировавшейся группы византийских в широком понимании крестов, чаще всего нагрудных крестов-реликвариев.

История «сирийской коллекции» Б. И. и В. Н. Ханенко, речь о которой пойдет ниже, с момента появления ее в Российской империи между 1900 и 1914 гг. насчитывает к настоящему времени около ста лет. Кресты были приобретены супругами Ханенко, по свидетельству современников, у «инженера, участвовавшего в постройке железнодорожного пути в Дамаск и скупившего эти кресты во время землекопных работ». Они сразу вошли в науку как «сирийские» [Кондаков 1915: 104; Петров 1915: 25—26][1].

На рубеже XIX и XX вв. значительное количество крестов из восточных провинций бывшей Византийской империи становится широко известно и доступно для исследования благодаря публикациям каталогов крупнейших музеев мира [Dalton 1901; Strzygowski 1904; Wulff 1909—1911]. В России в это время также публикуются кресты из частных и музейных коллекций, в том числе и редкие на Руси так называемые «сирийские» кресты [Леопардов, Чернев 1890—1893; Петров 1895; 1897; 1915; Тарновский 1898; Беляшевский 1900; Уваров 1908; Покровский 1909]. Самым удачным изданием стали два выпуска альбома Б. И. и В. Н. Ханенко «Древности русские. Кресты и образки» (1899—1900). Кресты и образки «сирийской коллекции» Ханенко готовились к публикации в III выпуске этого альбома. Но издание так и не состоялось. Отдельные кресты-реликварии из этой коллекции наряду с другими, в том числе херсонесскими, крестами вошли в двухтомную монографию Н. П. Кондакова «Иконография Богоматери» (1914—1915) в качестве иллюстраций древнейших иконографических типов изображения Богоматери. Привлечение к исследованию значительной серии крестов-реликвариев повлекло за собой и первые обобщения относительно их датировки и территории распространения. Н. П. Кондаков предложил первый вариант относительной хронологии: он считал древнейшими плоские кресты с врезанными изображениями, датируя их временем до IX в., затем, по его мнению, появились кресты с инкрустированными изображениями и, наконец, самые поздние — кресты с рельефными изображениями [Кондаков 1914: 258—259]. Тогда же был очерчен основной ареал находок таких крестов — все Средиземноморское побережье, преимущественно его восточная часть.

Идея сиро-палестинского происхождения традиции изготовления медно-литых крестов-реликвариев для паломников, увлекшая исследователей в самом начале их изучения [Dalton 1901; Strzygowski 1904; Wulff 1909—1911; Bock 1906; Кондаков 1914; Миятев 1922; King 1928], долгое время оставалась неоспоримой, тем более что до второй половины XX в. целенаправленных исследований в этой области не проводилось. Она же во многом обусловила широко распространенную и, как в дальнейшем выяснилось, неверную датировку этих крестов VI—началом VII в., то есть временем до арабского завоевания Святых мест, поскольку считалось, что с этого момента дальнейшее развитие местной христианской культуры прекращается[2]. Но уже на начальном этапе изучения ведущие российские византологи ясно осознавали необходимость «полной инвентаризации так называемых „сирийских“ крестов-энколпиев, найденных в Херсонесе и вообще на юге России» (Н. П. Лихачёв) (СПб. ФА РАН. Ф. 246. Оп. 1. Д. 131. Л. 10, 22—24). В начале XX в. Н. П. Кондаков писал: «В настоящее время в различных музеях или собраниях набралось этих крестов-складней уже несколько сот, и можно надеяться, что в ближайшем будущем они составят, наконец, предмет внимательного изучения и особой монографии, которой они вполне достойны» [Кондаков 1914: 258]. Прошло, однако, почти сто лет, прежде чем эта задача стала выполнимой.

В России советской эпохи интерес к изучению культовых памятников хотя и не был уничтожен окончательно, но в целом не поощрялся[3]. Поэтому статью Г. Ф. Корзухиной «О памятниках „корсунского дела“ на Руси (по материалам медного литья)», опубликованную в 1958 г., можно считать поистине этапной в изучении этой категории древностей, несмотря на то что «сирийские» энколпионы затрагивались в ней лишь попутно. Она вернула внимание исследователей культуры Древней Руси к давно забытым, а для нового поколения и неизвестным памятникам. В этой статье были определены специфика так называемых «сирийских» крестов-реликвариев, их принципиальное отличие от древнерусских энколпионов; было высказано сомнение в истинности общепринятой тогда датировки в пределах VI—XII вв.[4] Необходимо отметить, что статья явилась своеобразным рефератом специального исследования, написанного Г. Ф. Корзухиной в 1949 г. и посвященного изучению древнерусских энколпионов, своего рода итогом работы над создаваемым ею каталогом[5].

Дальнейшее развитие этой темы получило отражение во многих работах В. Н. Залесской, опубликовавшей большое количество византийских памятников прикладного искусства, в том числе и множество крестов-реликвариев. Ей принадлежат и первые в этой области обобщающие работы [Залесская 1965; 1970; 1970а; 1988]. Одной из важнейших среди них является статья 1988 г. «О связи средневекового Херсонеса с Сирией и Малой Азией в X—XII веках», в которой проанализирована вся накопившаяся к этому времени информация, названы и охарактеризованы основные иконографические типы и технологические группы, в целом определены зоны распространения крестов. Наконец, исследовательница указала на возможную связь мест изготовления «сирийских» крестов-реликвариев с местами почитания отдельных святых, их мартириями[6]. В 1994 г. публикуются кресты из коллекции РАИК в Эрмитаже [Залесская 1994: 110—175]. В 1998 г. в сборнике, посвященном культуре христиан на Востоке, более подробно раскрывается роль мелькитов — православных сирийцев в возрождении и распространении традиции изготовления крестов-реликвариев [Залесская 1998: 12—59].

В 70—90-е гг. XX в. в научном сообществе проявляется интерес и к изучению «сирийских» энколпионов, обнаруженных на территории Древней Руси и сопредельных земель. Редко, но публикуются новые находки [Кузнецов 1968[7]; 1971; Асташова 1974; Куницкий 1985; 1988], анализируются старые [Пуцко 1987], появляется первый аналитический обзор «ближневосточных» энколпионов, обнаруженных на территории Древней Руси [Куницький 1990]. В 2003 г. выходит созданный на основе материалов, собранных в свое время Г. Ф. Корзухиной, и существенно дополненный одним из авторов этой книги каталог древнерусских крестов-энколпионов, в котором были учтены и проанализированы также и находки византийских, в широком понимании, крестов на Руси [Корзухина, Пескова 2003]. Начинают появляться новые публикации энколпионов, в том числе и «сирийских», из музейных собраний [Тимашкова 1991; Станчак 1993; Асташова, Сарачева 2006; 2007], вводятся в научный оборот новые археологические находки византийских крестов-реликвариев [Мисько 1999; Пивоваров 2001; Томсинский 2002; Пескова 2004; Мурашева 2009; Асташова, Пушкина 2009; Пескова, Егорьков 2010].

Постепенно уточнялись представления об истоках традиции и о локализации мест изготовления этих крестов. Отметим, что уже в обзоре В. А. Куницкого попавшие на Русь византийские кресты названы не «сирийскими», а «ближневосточными» [Куницький 1990], хотя географические рамки этого понятия в работе специально не оговаривались. В 1999 г. вышел обстоятельный обзор находок византийских нагрудных крестов-реликвариев в Центральной Европе, исполненный чешской исследовательницей К. Хорничковой [Horničkovб 1999: 213—250]. В каталоге древнерусских энколпионов 2003 г. в соответствующих разделах речь идет также о византийских в широком смысле крестах. Подразумевается, что византийские кресты включают в себя как общеизвестные и повсеместно распространенные в восточнохристианском мире типы рельефных крестов, так и локальные, являющиеся производными вариантами, созданными на их основе в Балкано-Дунайском регионе, а также кресты с характерными врезанными изображениями молящихся святых и крестообразными композициями. Находки таких крестов локализуются преимущественно на Ближнем Востоке, точнее, на территории Малой Азии и в Сиро-Палестинском регионе [Корзухина, Пескова 2003, 41—59][8].

Такое представление о направлении развития византийских крестов формировалось главным образом на основе публикаций болгарских и румынских археологов [Dončeva-Petkova 1979; Дончева-Петкова 1992; 1992а; 2001; 2001а; 2002; 2006; 2006б; 2008; Атанасов 1991а; 1992; 2007; Атанасов, Йотов 1990; Атанасов, Йорданов 1994; Barnea 1967; Diaconu, Baraschi 1977; Barnea I., Barnea Al. 1984; Gudea, Cosma 1998; Mănucu-Adameşteanu 1984; 1984а; 1992; Мэнуку-Адамештеану, Полл 2010]. Введение в научный оборот большого количества новых памятников, происходящих из надежно датированных археологических комплексов, зачастую неизвестных ранее типов, существенно меняло общую картину истории бытования крестов-реликвариев в восточнохристианском мире. Это не всегда осознавалось даже самими авторами публикаций, продолжающими порой и сегодня пользоваться понятием «сиро-палестинские кресты» применительно ко всем византийским крестам-реликвариям либо только к группе крестов с характерными стилизованными изображениями святых и крестообразными композициями, нанесенными тонкими гравированными или глубоко врезанными линиями.

Наиболее четко и последовательно новый подход к изучению и пониманию этого явления отразился в работах Л. Дончевой-Петковой. Опубликованный ею в 2011 г. болгарский свод находок средневековых крестов-энколпионов включает 1350 крестов, в том числе 636 крестов-реликвариев [Дончева-Петкова 2011]. Это намного больше, чем в любом другом регионе восточно-христианского мира, за исключением Древней Руси[9]. Неслучайно именно болгарские археологические материалы в последние десятилетия обеспечили возможность выявления локальных типов крестов, характерных для всего Балкано-Дунайского региона. Археологический контекст болгарских находок позволил существенно уточнить датировку отдельных иконографических типов крестов, как общераспространенных, так и местных. Появление самых ранних древнеболгарских крестов сегодня уверенно датируется концом IX—началом X в. [Дончева-Петкова 1992; 2006; 2008]. И это достаточное основание для того, чтобы окончательно отказаться от мысли о появлении этой категории предметов христианского благочестия уже в VI в.

Большим событием в изучении византийских крестов-реликвариев стало издание монографического исследования Б. Питаракис «Les croix — reliquaires pectorales byzantines en bronze» (Paris, 2006), в значительной степени воспринявшего выводы болгарских коллег. Исследование включает обширный каталог памятников (около 700 экз.), в том числе множество крестов (40 %), не публиковавшихся ранее [Pitarakis 2006: 17]. Оно дает достаточно цельное и относительно полное, многостороннее, хотя и несколько мозаичное представление об этом ярком явлении в жизни византийского общества. Последнее во многом обусловлено характером изучаемых памятников, в большинстве своем лишенных историко-археологического контекста. Исследование Л. Дончевой-Петковой, напротив, базируется преимущественно на археологических материалах, к тому же достаточно хорошо датированных. Это дает редкую возможность проследить особенности бытования различных типов византийских крестов, а иногда и их трансформацию в одном из интереснейших регионов восточнохристианского мира. Две эти крупные монографии, посвященные византийским бронзовым крестам, в совокупности дают достаточно полное и разностороннее представление о развитии и масштабе этого явления в восточнохристианском мире в IX—XIII вв. Однако остается еще немало дискуссионных вопросов. Одним из сложнейших все еще является вопрос о роли Сиро-Палестинского региона в процессе зарождения и развития традиции широкого изготовления и использования бронзовых крестов-реликвариев в качестве предметов личного благочестия. Современные исследователи видят истоки традиции в Константинополе, отводя, тем не менее, Сирии особое место в развитии этой традиции.

Так, Б. Питаракис считает первоисточником создания моделей бронзовых крестов-реликвариев Константинополь, а главными центрами, где сосредоточивались мастерские по их изготовлению, — Константинополь и Антиохию. К этим центрам, по мнению исследовательницы, примыкает сеть европейских мастерских в Греции, Болгарии, Южной Италии и сеть малоазийских мастерских на Эгейском побережье, на побережье Черного моря и в Центральной Анатолии. Отмечается своеобразное развитие этой традиции в Центральной и Северной Европе, а также в Древней Руси [Pitarakis 2006: 165—177]. Однако в каталоге, определяя возможное место изготовления конкретных крестов, Б. Питаракис называет, как правило, Константинополь или Анатолию, а также Балканы. Сирия и конкретно Антиохия в этом контексте почти не упоминаются.