Проблема 2017

Проблема 2017

Если проблема экономической актуальности герильеризма Че уже практически решена с возникновением тенденций альтер-капитализма, то проблема политической актуальности его партизанской философии остро встанет в момент очередного кризиса капитализма. Альтер-капитализм существует сейчас как набор альтернативных, «теневых», «антиобщественных» и «подрывных» тенденций, как alter ego господствующего глэм-капитализма. Но он сможет быстро разрастись и институционализироваться в ситуации совпадения во времени очередного циклического кризиса перепроизводства, кризиса социальной и политической лояльности новых поколений маргинальных буржуа и кризиса политического управления и контроля. Ближайшее время, когда такая комбинация кризисных тенденций может возникнуть, — вторая половина второго десятилетия XXI в. Назревает проблема 2017 г. К 2017 г., юбилейному для революционной волны, начавшейся в России и прошедшей через Германию и Венгрию, нынешние тренды в «низах», «верхах» и в экономике могут привести к тому, что вместе сойдутся экономический, политический и культурный кризисы, вполне предсказуемые по срокам, но неожиданные по своей болезненности.

Проблема «двадцать-семнадцать» — это проблема возникновения новой революционной ситуации, в которой могут оказаться сразу несколько стран с растущими экономиками и остановившимися в развитии политическими режимами. Весьма вероятная революционная волна в период 2015—2020 гг. актуализирует некоторые из идей Че, что безусловно приведет к общему оживлению интереса и к нему самому и к его опыту революционера.

Проблема «двадцать-семнадцать» складывается из трех главных кризисов:

1) кризис перепроизводства гламура в начале понижательной волны 5-го Кондратьевского цикла;

2) кризис средств легитимации режима в клиентском обществе;

3) кризис массовой культуры, созданной поколением бэби-бумеров.

1. Кризисы перепроизводства в мировой экономике регулярно происходят каждые 8—10 лет. Например, в 2000 г. был кризис перепроизводства ожиданий, когда лопнул «пузырь» на казавшемся столь многообещающим рынке акций «доткомов», т. е. Интернет-компаний, инвесторы которых так и не дождались не только прибылей, но даже внятной бизнес-модели. В 2008 г. был кризис перепроизводства доверия, когда лопнул «пузырь» на рынке деривативов — бумаг, ценность которых создавалась инвесторами, доверявшими надежности американского механизма ипотечных кредитов, безответственно раздававшихся в гигантских масштабах как раз в расчете на последующие доходы от выпуска деривативов. Нетрудно рассчитать, что очередной цикл «кризис — депрессия — оживление — бум — кризис» подойдет к фазе лопнувшего «пузыря» как раз в 2016—2017 гг. После кризиса ожиданий и кризиса доверия следующим может стать кризис желаний.

Капитализм начала XXI в. — это глэм-капитализм, где «большая пятерка» и «горячая десятка» гламура воплощают в нынешнем обществе потребления абсолютный объект желания и обладают максимальным стоимостным потенциалом. Поэтому не выглядит парадоксом то, что даже в непростых для мировой экономики условиях последних 2—3 лет глэм-индустрии роскоши, гостеприимства, развлечений «для взрослых», моды, красоты, а также коммуникационных гаджетов и сетевых ресурсов растут в среднем быстрее, чем традиционные отрасли. Опережающие темпы роста гламуроемких производств стимулируют инвестиционный бум, который в ближайшие годы будет как раз в тех бизнесах, индустриях, кластерах и регионах, где обеспечат наиболее эффективную имплантацию гламура в товары, организационные структуры и финансовые инструменты. Там же и начнется кризис перепроизводства, который повлечет за собой банкротства, массовые увольнения, невыплаты по кредитам, резкое падение уровня потребления, воспринимаемое увольняемыми работниками гламурно-промышленного комплекса как «обострение нужды выше обычного». Реальное же обострение нужды ощутят те, кто работает в «сырьевом секторе» глэм-капитализма, а сырьем для создания трендов служат бренды, без перепроизводства которых невозможно начать конкурентную гонку за трендовой составляющей добавленной стоимости. А для брендов сырьем служат продукты, которые являются лишь «полуфабрикатами» собственно товаров, чья стоимость зависит от тех образов и символических благ, что создаются специалистами по брендингу, рекламе и PR. В самом низу этой «пищевой пирамиды» глэм-капитализма оказываются производители энергоносителей, материалов, сельскохозяйственных продуктов, которые не позаботились о создании на базе своих производств сильных брендов и тем более трендов.

Перепроизводство гламура по-разному скажется на странах-производителях брендов и трендов (таких, как США и Западная Европа), странах-поставщиках промышленной продукции (таких, как Китай), служащих источником «полуфабрикатов» для гламуроемких производств, и странах-поставщиках сырья (таких, как Россия). В глобальной экономике «гибель» в США или Европе одной «акулы» глэм-капитализма (имеется в виду банкротство транснационального держателя ультрамодных брендов) приведет к массовому «вымиранию» офисного и фабричного «планктона» в Китае, Индии и, разумеется, России, где начнутся остановки производств и увольнения работников в промышленном и сырьевом секторах.

Кризис перепроизводства к 2017 г. будет более тяжелым, чем кризисы предыдущих тридцати лет. К такому прогнозу подталкивает статистика последних десятилетий, которая показывает, что относительно благополучное развитие мировой экономики в 1990-х и 2000-х гг. пришлось на фазу высокой конъюнктуры, которую теперь сменяет фаза понижения (примерно на 20—25 лет). Характерные для капиталистической экономики большие циклы конъюнктуры длиной примерно в 50 лет открыл еще в 1920-х гг. Николай Кондратьев, чьим именем такие циклы и названы. В первой фазе цикла экономическая конъюнктура высокая: цены (значит, и спрос) на инвестиционные товары, сырье, рабочую силу растут, темпы экономического роста выше средних значений, кризисы перепроизводства неглубокие и периоды депрессии после них короткие. Вторая фаза цикла — это так называемая понижательная волна конъюнктуры: спрос относительно слабый, темпы роста ниже средних, а циклические спады производства глубже и периоды депрессии длиннее.

По поводу болезненного, но терпимого кризиса 2008 г. экономисты продолжают спорить, был ли он последним кризисом в первой фазе или первым кризисом во второй фазе Кондратьевского цикла[1]. Так что относительно грядущего кризиса можно быть уверенным: произойдет то самое «обострение нужды выше обычного», которое мобилизует массы на участие в акциях протеста. В США и Западной Европе высокий уровень жизни и развитость процедур обновления политических элит не позволят падению потребления и росту оппозиционных настроений достичь взрывоопасных уровней революционного движения. А вот в странах, интегрированных в глэм-капитализм в роли поставщиков «полуфабрикатов» и сырья гламуроемких производств, ситуация окажется более сложной.

Китай окажется в ситуации конца «экономического чуда» — экстраординарных темпов роста производства, позволявших в течение тридцати пяти лет поднимать уровень жизни той части населения, которая вовлечена в экспортно-ориентированные производства. Главный ресурс китайского промышленного роста — резерв сельского населения, готового работать в тяжелых условиях за небольшую зарплату, близок к исчерпанию. Сталкиваясь с растущими ожиданиями и притязаниями населения, китайское руководство будет менять модель экономического развития, переориентируя производство на внутреннее потребление. В результате возникнет парадоксальная ситуация: повышение общего уровня жизни на фоне падения темпов экономического роста будет сопровождаться ростом оппозиционных настроений. Увеличение неравенства в обществе, обострение экологических проблем и проблем землепользования, коррумпированность предпринимателей и чиновников будут вызывать недовольство не столько бедных, сколько ожидающих большего жителей китайских городов. Тем самым Китай войдет в ту фазу перехода от традиционного общества к обществу модернизированному, в которой советский госкапитализм был в 1970-х гг. накануне перестройки и разрушения социалистической надстройки.

К 2017 г. Россия столкнется со стагфляцией — стагнацией экономики, вызванной падением цен на нефть и другое сырье, и одновременно с инфляцией, вызванной наращиванием денежной массы ради поддержания уровня потребления клиентских групп населения. Кризис перепроизводства гламура в зависимой от конъюнктуры на рынках сырья России быстро перерастет в бюджетный кризис, и тогда специально организовывать акции протеста не придется — желающих окажется более чем достаточно в самых разных социальных слоях и группах. Тогда профессиональным оппозиционерам, у которых годами не получалось возглавить реальную борьбу с режимом, не нужно будет изыскивать скандальные случаи нарушения гражданских прав как повод для протеста, а нужно будет просто воспользоваться неожиданно представившейся возможностью оседлать протестное движение и въехать на арену борьбы за власть, хотя бы на время.

Обрушение экономической конъюнктуры вызывает наибольшую активизацию революционных настроений в экономиках, напрямую зависимых от цен на экспортируемое сырье. О важной роли в складывании революционных ситуаций циклов экономической конъюнктуры, открытых Кондратьевым, можно судить по таким историческим фактам: революция 1917 г. в России произошла в начале понижательной волны III Кондратьевского цикла, кризис социалистической системы в Восточной Европе в 1989 г. и распад СССР в 1991 г. — в конце понижательной волны IV Кондратьевского цикла.

 2. В современном обществе, где нет больше веры в священное право на власть монархов — помазанников Божиих или в привилегии аристократии как благородного сословия, легитимность власти должна периодически подтверждаться демократическими выборами. Когда уровень жизни высок, незаинтересованность основной массы избирателей в политике создает благоприятные условия для поддержания режима глэм-демократии. Но в условиях экономического кризиса средства легитимации, традиционно применяемые, когда избирателей нужно привлекать и развлекать, перестают быть эффективными, и проведение избирательных кампаний создает риск неуправляемого волеизъявления масс, требующих немедленного решения их проблем и с готовностью идущих за лидерами радикальных движений, обещающих простые и быстрые решения.

Если в США и Западной Европе кризис глэм-демократии не будет острым (там возможны лишь радикальные движения локального масштаба), то в Китае и России авторитарные разновидности глэм-демократии могут испытать серьезные потрясения. В Китае проблема 2017 может быть ослаблена путем очередного перераспределения полномочий и обновления правящей элиты на съезде компартии, и разрешение кризиса легитимности социалистической надстройки над глэм-капиталистическим базисом будет оттянуто на 5—7 лет. Зато в России кризис старых средств легитимации режима придется на период проведения парламентской и президентской избирательных кампаний, когда привычные шаблоны привлечения и развлечения электората нужно будет применять в отношении активизировавшихся социальных групп, невосприимчивых к риторике и имиджам давно правящей элиты.

За годы правления Владимира Путина «укрепление вертикали власти» привело к созданию плебисцитарной империи, в которой народное волеизъявление сохраняется лишь как своего рода неизбежное зло и для государственной бюрократии и для инертной массы электората. Снижена частота и сужена сфера применения выборов как средства легитимации власти, волеизъявление сделано управляемым, когда плохо поддающийся управлению плюрализм сведен к заведомо предсказуемому выбору из двух вариантов: «согласен» и «не согласен». В 2000, 2004, 2008, 2012 г. президентские выборы проходили на благоприятном фоне экономической стабильности. Поэтому в ходе голосования без серьезных проблем воспроизводилась типично имперская структура, где есть «центр» — устойчивое большинство согласных с «укреплением вертикали власти» и есть «периферия» — беспокойное, но, в общем, зависимое и контролируемое меньшинство несогласных, занятых безнадежным собиранием «горизонтали гражданского общества». Но по злой иронии истории, подшутившей над авторами поправок в Конституцию РФ, удлинившими сроки мандата парламентариев и президента страны до 5 и 6 лет соответственно, следующие избирательные кампании должны проводиться как раз в кризисный период 2016—2018 гг.

В ситуации низкой экономической конъюнктуры российская правящая элита — суверенная бюрократия, выросшая и укрепившая свою легитимность в первое десятилетие XXI в. за счет нефтедолларов, неизбежно обнаружит свою слабость. До сих пор ей удавалось преуспевать в качестве сверхновых «хозяев жизни», соединяя имперские традиции (от византизма до большевизма) с политтехнологиями, заимствованными у западной глэм-демократии, где яркий образ политика гораздо важнее реальной деятельности. Гламурные прожекты «русского консерватизма» от Бориса Грызлова и столь же гламурные прожекты модернизации и «умной экономики» от Дмитрия Медведева сейчас могут без проблем сочетаться в имиджмейкинге правящей элиты, поскольку консерватизм и модернизация в исполнении «Единой России» — это не два курса, в реальности исключающие один другой, а две стилистики, представляющие один и тот же имидж. Весь этот глэм — лишь следование образцу, задаваемому имиджмейкерами, создающими образ правления Владимира Путина. Фигура самого гламурного российского политика Владимира Путина вылеплена с максимальным применением «большой пятерки» и «горячей десятки». Именно он породил политическую моду на ношение российскими государственными деятелями брендовых наручных часов, обездвижил тигров и стал секс-символом. Владимир Путин любит появиться в ярком комбинезоне пилота или в яркой «Ладе-Калине», может продемонстрировать тренированный торс и выйти на одну сцену со «звездами» хит-парадов и номинаций. И именно он развил излюбленный жанр деятельности суверенной бюрократии — суперпроекты «для народа». Супер-проекты создают ту густую пелену медийно-административного гламура, сквозь которую народ и правящая элита видят друг друга в розовом свете. В мире гламура для бедных расходование колоссальных бюджетных сумм на проведение зимней олимпиады и мирового чемпионата по футболу предстает «национальной идеей», кремниевая опричнина Сколково — «модернизационным кластером», а проектно-откатная логика жизни суверенной бюрократии — «русским консерватизмом».

Политический гламур, обволакивающий через СМИ российское общество, позволяет глэм-бюрократии быть вполне самодостаточным сообществом. С населением суверенные бюрократы приходят в соприкосновение только тогда, когда результатом их бюджетно-откатной деятельности оказывается коррупция с человеческими жертвами. События в Кондопоге в 2006 г., в Пикалево в 2009 г., в Хотьково и на Манежной площади в Москве в 2010 г. показали, что когда политика имиджей и презентаций развивается в мире, параллельном острым нуждам и жизненным интересам людей, сама собой возникает другая политика — массовые акции неповиновения и прямого насилия. Эта другая политика, которая игнорирует так виртуозно выстроенную легитимность режима, пока регулярно практикуется лишь разнообразными альтер-социальными движениями от футбольных фанатов и скинхэдов до «кавказцев» и антифа. Но когда экономический кризис и избирательная кампания сойдутся в одном году, политический трэш станет серьезным вызовом политическому гламуру и спровоцирует конфликт между консервативной и модернизационной фракциями правящей элиты, которые разойдутся в методах решения возникших проблем.

К 2017 г. «верхи» не смогут править по-старому, то есть, красуясь на телеэкранах в окружении то отборных «звезд» шоу-бизнеса, то тщательно отобранных «людей из народа», демонстрирующих им свою безграничную любовь и поддержку. Глэм-бюрократия может доминировать только в выстроенном вокруг «вертикали власти» клиентском обществе, где потребление и коммуникации стали заменителями собственно общественной жизни. Но в ситуации вызванного экономическим кризисом снижения доходов сырьевого сектора и нарастания дефицита бюджета массы традиционных клиентов вроде пенсионеров и многодетных родителей больше не удастся охватить заботой в виде национальных проектов. К тому же, увеличится число людей, которые вообще не охвачены такими проектами и вовсе не захвачены масс-медийным гламуром. Тогда «верхи» глэм-бюрократии столкнутся с уже неуправляемыми «низами», в протесте которых соединятся недовольство падением уровня жизни и уход из-под контроля сложившейся еще в прошлом веке массовой культуры.

3. В современном обществе культура — это ценности, т. е. стоящие затрачиваемых сил, а то и самой жизни идеи, плюс способы их трансляции, т. е. средства коммуникации. Господствующая ныне и непрерывно критикуемая массовая культура, что сводится к потреблению и коммуникации, сформировалась при жизни одного поколения. Это поколение бэби-бумеров (от англ. baby boom), которое было открыто как социокультурный феномен американскими демографами, социологами и маркетологами в 1960-х гг. Тогда взрослели дети послевоенного десятилетия высокой рождаемости и экономического процветания. Это поколение оказалось носителем новой по сравнению с целой чередой предшествующих поколений культуры. Бэби-бумеры создали культуру поклонения гуманистическим идеям и литературе, но одновременно — подчинения брендам и телевидению.

Кризис системы ценностей и системы коммуникаций, отвечающих стремлениям и привычкам поколения, родившихся в середине 40-х—начале 60-х гг. прошлого века, выразится в невозможности контролировать и социализировать новые поколения, чьи жизненные стратегии и каналы коммуникаций неподконтрольны политической элите, действующей через традиционную массовую культуру. В США и Западной Европе кризис может принять форму культурной травмы от столкновения общества с контркультурами альтер-социальных движений. В Китае социально-политические последствия кризиса культуры бэби-бумеров окажутся невелики из-за того, что аналогичный западному культурный разрыв между поколениями начал возникать двумя десятилетиями позже из-за относительно низкого уровня образования и степени проникновения новых информационно-коммуникационных технологий в повседневную жизнь основной массы населения до конца 1990-х гг. В России же социальные и политические последствия кризиса культуры бэби-бумеров могут стать наиболее серьезными, поскольку уход новых поколений из-под культурного контроля, построенного на силе государственного образования и государственных же массмедиа, здесь будет наиболее радикальным.  

Российские бэби-бумеры несколько отличаются от американских по своим ценностным ориентациям. В Америке бэби-бумеры характеризуются идеализмом, у нас — прагматизмом, который так помогал наиболее преуспевшим из них строить карьеру и дом — полную чашу в конце советской эпохи. К 2017 г. многочисленное поколение бэби-бумеров, родившихся в середине 40-х—начале 60-х гг., практически в полном составе войдет в пенсионный возраст, но вряд ли его представители полностью оставят руководящие посты в экономике, государстве, масс-медиа. Их ухода будут нетерпеливо дожидаться, а в некоторых случаях настойчиво добиваться лидеры следующего поколения, названного аналитиками «Generation X». Это поколение родившихся в середине 60-х—конце 70-х гг. взрослело в 80-х—90-х гг., а в 2000-х в большинстве своем превратилось в прагматичных гедонистов и периодически отрывающихся от телевизора Интернет-пользователей. Воспроизводи-мая благополучно осевшими на руководящих постах и «забронзовевшими» представителями старшего и среднего поколения культура окажется чуждой новым поколениям.

К этому времени полностью повзрослеет поколение родившихся в 1980-х—начале 1990-х гг. Самым амбициозным из этого «Generation Y» будет уже под тридцать и за тридцать, а по-настоящему самоутвердиться им будет позволено только в сетях публичности, больше известных ныне под названием «социальные сети» (хотя социальность их более чем сомнительна). Ныне в России сформировалось общество со множеством мобильников, но без социальной мобильности, т. е. без нормально функционирующей системы продвижения к высоким статусным позициям. Новое поколение не предано ценностям, на которых строится система статусов «бэби-бумеров» и «иксов». Поэтому продвижение «игреков», которых в силу их ценностных ориентаций можно назвать активистами, но которые ценят работу лишь как «точку доступа» к ресурсам и коммуникациям и хотят признания лишь в своем кругу («племени»), будет тормозиться в этой системе даже без всякого злого умысла. Их идей и действий «бэби-бумеры» и «иксы» попросту не будут понимать и потому не будут ценить. А на подходе уже следующее поколение, ценностные ориентации которого только начнут оформляться к 2017 г., но в любом случае будут отличаться от ценностей поколений «бэби-бумеров» и «иксов».

Новые поколения отличаются от старших по своим ценностным ориентациям, а с точки зрения коммуникаций они и вовсе «инопланетяне». Уже сейчас невозможно через газеты и телевидение эффективно воздействовать на умонастроения и поведение «игреков». Согласно данным опроса, проведенного в начале 2012 г. Фондом «Общественное мнение», телевидение признают своим источником информации 96 %, а Интернет-форумы и блоги — 2 % респондентов в возрасте от 46 до 60 лет, тогда как среди респондентов в возрасте от 18 до 30 телевидение упоминают 81 %, а Интернет-форумы и блоги — 21 %.

Межпоколенческий разрыв в коммуникационных паттернах становится очевидным, если также сопоставить доли различных поколений в общей структуре населения и в структуре сообщества пользователей социальных сетей. В самой популярной российской сети «В контакте» (vk.com) наиболее активно поколение «игреков». В этой сети число зарегистрированных аккаунтов, в которых возраст пользователя указан в диапазоне от 18 до 32 лет даже превышает реальное число людей такого возраста в населении страны. Это парадоксальное превышение объясняется как тем, что эта сеть привлекает пользователей из других стран бывшего СССР, так и тем, что представители поколения «игреков» практикуют создание множественных идентичностей и коммуникации от лица различных виртуальных «Я». Еще более разительным будет культурный разрыв между поколениями к 2017 г., когда полностью сформируются ценностные ориентации и способы коммуникации следующего за «игреками» поколения — молодых людей, родившихся в период с 1995 по 2010 г.

Молодежь уже сейчас избегает традиционных средств и способов коммуникации и формирования социальных групп, а к 2017 г. можно ожидать настоящую культурную революцию, связанную с переходом Интернета к версии Web 3.0.

В конце 1980-х гг. возник Интернет первого поколения (Web 1.0), который предоставлял пользователям возможность доступа к ресурсам, созданным профессионалами в программировании и веб-дизайне. Через десятилетие появились Интернет-ресурсы второго поколения (Web 2.0), которые дают возможность неквалифицированным пользователям-юзерам самим создавать контент и заполнять эти контентом предоставляемые профессионалами сайты-платформы, что и привело к интенсивному развитию так называемых социальных сетей. И когда появится Интернет третьего поколения (Web 3.0), где пользователи смогут сами, минуя серверы и централизующие сети, создавать платформы для размещения контента и предоставлять доступ только «своим», сформируется неподконтрольная масскульту контркультура. Заодно морально устареют переживающие сейчас бум централизованные и потому достаточно легко блокируемые, а в России еще и не застрахованные от рейдерских захватов сети вроде ресурса vk.com.

Кризис массовой культуры, созданной бэби-бумерами, будет обусловлен еще и кризисом образования как средства социальной мобильности. В новых поколениях будет гораздо больше образованных или просто информированных людей. К 2017 г. высшее образование (пусть и не высшего качества) будет у 30—32 % трудоспособного населения (в Москве и Санкт-Петербурге у 45—50 %), т. е. этот показатель удвоится по сравнению с началом века. Английский язык будет знаком хотя бы на уровне школы 10—12 миллионам человек, что будет примерно в полтора раза выше показателя начала века. Компьютеры будут в 45—50 % домохозяйств, т. е. степень компьютеризации вырастет в четыре-пять раз по сравнению с первыми годами столетия. Но при этом «культурный капитал» станет «второй грамотностью», т. е. элементарными навыками, которые сами по себе не дают гарантий успешной карьеры и достатка, как это было еще лет двадцать-тридцать назад. «Культурный капитал» больше не гарантирует усвоения гуманистических идей и уважения социальных норм, ведь те не оправдывают ожиданий тех многочисленных представителей формально среднего слоя, которые фактически оказываются «низами». Вот эти «низы» к 2017 г., прямо таки по ленинской формуле, и не захотят жить по-старому.

К 2017 г. молодежь из средних слоев, недовольная своим формально благополучным, а на деле приниженным положением в обществе, образует те сверхновые «низы», которые будут энергично не хотеть жить по-старому. В этой ситуации «верхи» будут не в состоянии управлять по-старому, поскольку их способы воздействия — вспомоществование клиентским группам и политический гламур, транслируемый через традиционные СМИ, не эффективны в случае недовольных молодых людей, оперирующих новыми коммуникационными технологиями. Таких людей к этому моменту в стране будет гораздо больше, чем футбольных фанатов и русских националистов в декабре 2010 г. на Манежной площади или недовольных результатами выборов в декабре 2011 г. на Болотной площади в Москве. И их недовольство экономикой, политикой, культурой будет гораздо интенсивнее и устойчивее вспышек недовольства футбольных фанатов бездействием правоохранительных органов, недовольства русских националистов миграционной политикой или недовольства избирателей нарушениями при подсчете голосов. А практикуемые недовольными молодыми людьми способы использования средств коммуникации для мобилизации участников партизанских акций, координации действий и организации отхода в «каменные джунгли» окажутся неприятным сюрпризом для правоохранителей, застрявших в «информационной культуре» прошлых поколений.

Таким образом, около 2017 г. сложится революционная ситуация, включающая экономический, политический и культурный кризисы глэм-капитализма. И там, где структуры глэм-капитализма, трансформирующегося в альтер-капитализм, будут входить в противоречие с периферийными и отсталыми структурами индустриального госкапитализма, ситуация будет максимально острой. Острота конфликта будет примерно такой же, какой была в 1950-х гг. на Кубе, где столкнулись возникающие постиндустриальные и господствовавшие тогда раннеиндустриальные структуры. Структурные противоречия являются необходимыми условиями, но, согласно классической формуле «3+1», революционная ситуация перерастет в революцию, только если революционный класс будет способен на активные действия, мобилизующие массы на протест против существующего режима. Сейчас в конфликте институциональностью, прошедшей через виртуализацию и вошедшей в режим гламура, оказываются столь же виртуальные партизаны — многочисленные ультрасовременные буржуа, которые время от времени вживаются в образ революционного действия и при этом интенсивно применяют сверхновые коммуникационные технологии.

Есть две основные стратегии борьбы с институциональностью, выработанные в XX в.: 1) вооруженная борьба (на этом пути к освобождению настаивал и Че Гевара); 2) пассивное, ненасильственное сопротивление, которое проповедовал Махатма Ганди. Но в борьбе с виртуальной институциональностью маргинальные буржуа начала XXI в. выработали еще одну стратегию: невооруженное насилие. Именно эту стратегию неоднократно применяли лидеры и активисты протестных движений в ходе цветных и цветочных квази-революций. Но если их усилия завершаются со сменой правящей элиты, то действительная революция начинается и продолжается созданием контринституциональности альтер-социальными движениями, для которых актуально не соблюдение буквы теории партизанской войны Че Гевары, но следование духу его партизанской философии.

Понимание этой философии может способствовать решению проблемы 2017: при капитализме от революции невозможно избавиться, но с нею можно уживаться. Чем больше революционных движений в экономике, тем меньше их в политике. Чтобы направить революционность капитализма в более позитивное русло, сейчас нужно дать выход альтер-социальным движениям в экономике. Если в ближайшем будущем производственные отношения будут строиться с учетом формулы «бизнес — это революционное движение»/«созидательное разрушение» по Шумпетеру или формулы «экономика — это продолжение партизанской войны иными средствами» (Че Гевара), то маргинальным буржуа для достижения их целей могут не понадобиться формула «революция — это бизнес-проект» (в стиле идеолога цветных переворотов Джина Шарпа)[2] или формула «партизанская война — это борьба вооруженного ядра» (в стиле Че Гевары).

С проблемой 2017 не смогут справиться только те социально аутичные и склеротичные режимы, чьи засидевшиеся во власти лидеры не замечают, что после периода расцвета и беззаботности для глэм-капитализма и глэм-демократии наступает время Че — время альтер-капитализма, то есть время меняться.

См. также: 

Время Че: альтер-капитализм в XXI ве­ке

Интервью с Дмитрием Ивановым