Переделать мир

«Я поведаю вам историю», - говорит Куэнлун. Черная чума не угрожает городу Уз, где трое друзей, солдаты в запасе, укрылись в одном «доме в предместье» и только и делают, что разговаривают. Тем не менее, они, как и молодежь Бокаччо, спасаются от смертельной опасности, даже если речь идет всего лишь о спасении свободы мысли, подвергнутой испытаниям абсурдными правилами жизни в обществе. «Декамерон» в миниатюре, «Завтра вы станете заговорщиком» ― первый, наконец-то извлеченный из ящика, где он пролежал тридцать лет, роман философа Филиппа Ривьяля. Он о том же, что и шедевр XIV века: когда рушатся цивилизации, беседа - последний шанс для избранных воссоздать обитаемый мир.

Но о чем рассказывать? Флорентийское счастье жить, кажется, чуждо персонажам Филиппа Ривьяля, ожесточенным и задиристым ораторам. Они не стремятся воскресить утраченную милость, которая никогда и не существовала. Мир – подозрительное место, гуманность - ловушка, для «одиноких и болтливых животных, не доверяющих собственным желаниям, и страшащихся тех, которые приписывают другим». Лишь единицы-одиночки способны догадаться, что «человечество уже достигло дня», который должен был настать. Среди этих диссидентов – три солдата, Куэнлун, Мукден и Байкал, к которым время от времени присоединяется «прекрасная брюнетка» Ноэми. Они воспевают подвиги, и все возрастающие нелепости наводят на мысль о явном помешательстве. Вокруг них суетится какое-то непонятное общество, которое автор не помещает ни в пространство, ни время: и мысли, и декор есть только в рассказываемых историях.

Человек начинает собирать пазл, но его не устраивает заданный порядок деталей. Красный будет лучше смотреться после синего, думает он, такая форма после этакой, пускай даже они не подходят друг другу; почему надо подчиняться планам того, кто придумал пазл? И вот, вооруженный пилкой, он пытается подточить детали, и его жизни не хватит, чтобы дойти до конца, впрочем, может, и не существующего.

Другой видит в комнате на стене пятно цвета. Он скребет его. Ничего. Однако он знает, что пятно сообщает ему о самом важном открытии, которое он только может вообразить. Он спускается с ножом в подвал. Стены целиком расписаны пейзажами, лицами, покрыты надписями ― следами того самого исчезнувшего народа, являвшегося к нему в видениях, который был на Земле единственным свободным и счастливым.

Каждый персонаж историй троих солдат ускользает от законов мира. Даже сама книга во всем ―  в изысканной провокации стиля, необычной композиции и теме ― подается как акт отказа. Эксцентричность ― оружие тех, кто не хочет жить согласно воле других. Безумие есть заговор.  Оно разрушает аппарат человеческого общества, срывает вуаль с глупости, удушья, страха существования и страха остаться свободным. Философия Гракха Бабёфа и Фихте, предмет исследования Ривьяля (он опубликовал книгу «Иоганн Фихте, канун независимости», Пайот, серия «Политическая критика», 352 с.), пронизывают роман: их проект пробудить человечество к человечности, научить «Я» проявлять себя полностью, через «Мы», основанном на постоянном изобретении форм жизни, тот же, что и у заговорщиков из дома в предместье, захваченных «мечтой о лучшем мире, (…), зовущей нас».

И если автор уточняет, этот мир, которого «мы не ждем», его персонажи не перестают искать его, даже если надо выйти на дорогe, укрытие стало слишком хрупким, чтобы защитить их от варварства.

Маленькая компания Бокаччо возвращается во Флоренцию, когда Декамерон заканчивается. Но компания Филиппа Ривьяля, захваченная безвозвратным порывом, не может остановить свое бегство. «Лохмотья старого мира рвутся (…) и радость пронизывает новую жизнь, которая будет сияющей и сложной (…), но заря ее пока бледна». «Зачарованное место» в ложбине меж холмов, «где живут феи»,  послужит временным местом назначения. «Не укололи ли они вас своими спицами, теми, что делают мужчин достойными любви?» - спрашивает Ноэми. Порой кажется, что утопия – так пылко говорят о ней герои – уже воцарилась на земле. Автор, правда, относится к этому чуду с иронией, он слишком утончен, чтобы дать увлечь себя своим собственным надеждам. И так он буквально тащит к финальному прорыву читателя, который к концу уже не знает, сбился ли он с пути, или сама дорога так петляет. Сомнение, столь подходящее книге нереальной красоты.