Прежде чем рассказывать о пребывании Наташи в БОМ, нужно разъяснить, что это была за структура и еще шире — что представлял собой максимализм как политическое течение.

Социалисты-революционеры-максималисты (в дальнейшем — эсеры-максималисты) в качестве самостоятельной группы возникли в конце февраля или начале марта 1906 г. на немноголюдной конференции, точное место проведения которой не выяснено. Собравшиеся постановили вести независимую от ПСР агитационную и боевую работу. Планировалось не заявлять о своем расколе до тех пор, пока ими не будут совершены крупные террористические акты или опыты вооруженного восстания. Лишь затем предполагалось официально выделиться из ПСР и выдвинуть собственную программу. Ключевую роль на этой конференции играл Соколов. Возможно, что на ней также присутствовали Мазурин и Виноградов.

После подавления Декабрьского восстания Соколов успел побывать членом БО ПСР. Еще в начале 1905 г. он просился в БО, утверждая, что мечта его жизни — участие в покушении на императора. В январе 1906 г. глава БО Азеф принял Соколова в ее состав. Азеф, как и его правая рука и заместитель в БО Б. В. Савинков, высоко ценил Соколова. Оба они считали, что он «более чем кто-либо другой способен внести в организацию энергичную инициативу и даже взять на себя руководительство всеми ее делами».

Соколову было предложено участвовать в покушении на Дубасова. Будущий глава БОМ согласился и в начале февраля поселился в Москве, где стал работать извозчиком. Ему ставилась задача отследить передвижения генерал-губернатора. Однако примерно через полторы недели Соколов вышел из БО. В разговоре с Савинковым он так мотивировал свое решение: его многие знают в Москве, поэтому велика возможность провала, а длительное выслеживание объекта покушения вообще отжило свой век — «нужно действовать партизански, а не сидеть по полгода на козлах».

ЦК ПСР через видного эсера С. Н. Слетова предложил Соколову поехать в Севастополь для подготовки военного восстания. Михаил Иванович отказался, заявив, что его пригласили на конференцию максималистов. Слетов предположил, что именно из-за этого Соколов и вышел из БО. Скорее всего, Слетов был прав.

Программные положения максималистов были окончательно выработаны на учредительной конференции, состоявшейся в городе Або (ныне Турку, Финляндия) 10–24 октября 1906 г. Тогда же организация была преобразована в Союз социалистов-революционеров-максималистов (в дальнейшем — ССРМ).

Здесь сразу стоит оговориться, что ССРМ не признавал себя политической партией. По мнению максималистов, партии стремятся руководить всей общественной жизнью, в то время как эта роль должна принадлежать всем трудящимся массам. Задача ССРМ состояла в другом — выступать «как авангард социально-революционного движения», заниматься подготовкой «активной революционной борьбы за право на труд, за право на жизнь, за полную волю трудового народа».

Теперь — непосредственно о программе ССРМ.

Соколов утверждал (в речи на конференции в Або): «Личность, ее интересы, ее полное, всестороннее и гармоническое развитие ставятся нами выше всего». Но для всего этого необходимы определенные условия, которые, как считал Соколов, могут быть созданы только социальной революцией.

Исходя из такой посылки, максималисты, как и эсеры, ставили своей задачей в деревне социализацию земли, т. е. уничтожение всякой собственности на землю и передачу ее в заведование общинам и пользование крестьянам. Однако, в отличие от ПСР, это казалось им недостаточным. Они выступали с более радикальными предложениями — провести социализацию фабрик и заводов.

Но кем будут управляться эти предприятия после революции?

В организации не было на этот счет общей точки зрения. Одни полагали, что управленческие функции возьмут на себя органы территориального самоуправления. Другие — что «социализированные» фабрики и заводы перейдут в распоряжение рабочих артелей, объединенных в отраслевые союзы.

К парламентаризму «в рамках буржуазного строя» максималисты относились резко отрицательно. В условиях экономического господства буржуазии парламент — согласно их представлению — лишь тормозит социальную революцию. Главная политическая цель ССРМ — «поднятие широкого вооруженного восстания для захвата городов и установление в них Трудовой республики». При этом максималисты признавали «все формы борьбы от стачек, бойкота до террористических актов против наиболее видных представителей политического и экономического гнета и уничтожения политических учреждений».

Участники конференции в Або не смогли прийти к единым воззрениям об устройстве Трудовой республики. Было решено «разработать эти вопросы к будущему съезду» ССРМ. Однако он так и не состоялся. Впрочем, ведущие теоретики максимализма Г. А. Ривкин и Г. А. Нестроев в 1907 г. в своих статьях выдвинули целую концепцию революции, существенно развивающую и дополняющую положения конференции ССРМ. Изложим вкратце их соображения.

После победы восстания власть на короткий период переходит к Временному правительству, сформированному при участии народных масс. Оно обязано помочь народу осуществить уже в этот момент социалистические преобразования в духе максималистской программы. Потом предстояли выборы в Учредительное собрание и установление политической системы, которая развивала бы самые передовые нормы западной демократии (Англия, Швейцария). Всеобщее, прямое и равное избирательное право при тайном голосовании, федеративный принцип государственного устройства, широкое местное самоуправление, неприкосновенность личности и жилища, полная свобода совести, слова, печати, собраний, передвижения.

Вопросы о том, как следовало бы поступить в случае, если бы Учредительное собрание не поддержало социализацию земли и производства, и насколько уважались бы права и свободы тех, кто стал бы активно выступать против экономических мер Временного правительства, в этих работах не рассматривались. Так что можно утверждать, что политическая программа максималистов в годы первой русской революции не была детально проработана.

В целом же максималистские идеи 1906–1907 гг. представляются нам какой-то промежуточной конструкцией, сочетающей в себе черты как анархизма (прежде всего анархо-синдикализма), так и демократического социализма эсеровского толка.

В частных разговорах с людьми более умеренных взглядов Соколов иногда сам мог усомниться в возможности немедленного и полного осуществления экономической части максималистской программы. Об этом свидетельствует эсерка Е. Ю. Григорович, летом 1906 г. сотрудничавшая с БОМ, оригинальный, талантливый, интереснейший человек — художница, интеллектуалка, литератор символистского круга, в разные годы тесно связанная с К. Д. Бальмонтом, М. А. Волошиным, Вячеславом Ивановым, Б. К. Зайцевым, Г. А. Лопатиным. Так, по словам Григорович, Соколов как-то сказал: «Пусть немедленная социализация фабрик и заводов неосуществима как прочное завоевание, пусть это будет лишь минутный захват — один миг реальной власти пролетариата приблизит его будущую власть на многие годы». Заявлял он и о том, что допускает выкуп средств производства у буржуазии: «<…> Если из-за выкупа придется пролить хоть одну лишнюю каплю народной крови, мы им бросим этот их выкуп — как подачку!»

Но смысл своей борьбы Соколов обосновывал по-максималистски и афористично: «Мы хотим дать колесу истории максимальный размах».

Разделяла ли Климова максималистскую программу или ее привлекла только боевая тактика движения и близкие ей люди, ставшие максималистами, — неизвестно. Более вероятным представляется второй вариант. Во всяком случае, не найдено каких-либо высказываний Наташи по теории максимализма.

Теперь — о Боевой организации эсеров-максималистов (БОМ).

Она была создана на учредительном собрании в Териоках в Финляндии (ныне город Зеленогорск Ленинградской области) в середине мая 1906 г. На нем присутствовало 25 боевиков во главе с Соколовым. Они решили образовать ряд групп, наметили перечень дел, распределили между собой работу и постановили создать Исполнительный комитет (в дальнейшем — ИК) для общего руководства. Этот орган должен был координировать деятельность различных структур БОМ, но, в свою очередь, был ответственен перед общим собранием. В конце мая или в начале июня состоялось еще одно собрание, в котором участвовало 35 человек. На нем были избраны члены ИК — Соколов, Виноградов, В. Михайлов (жил по паспорту К. С. Мыльникова), М. Д. Закгейм и С. Я. Рысс (заочно).

Фактическим главой БОМ являлся Соколов. В организацию входили люди разных воззрений, подчас весьма далекие от максимализма, — даже социал-демократы. Но, как впоследствии говорил Троицкий (в изложении Нестроева), Соколов «был тем цементом, который скреплял все части и не допускал распада». Его воля, влияние и «обаяние на окружающих» оказывались так велики, что все разногласия стушевывались и исчезали. Более того, когда Соколов приезжал в другие города, люди прямо-таки льнули к нему и просились в БОМ, так что некоторым приходилось даже отказывать. Вторым по значению человеком в организации являлся Виноградов.

БОМ наметила большие планы: террористические акты против Николая II, П. А. Столыпина, командующего войсками Одесского военного округа А. В. Каульбарса и отставных уже премьер-министра С. Ю. Витте и министра внутренних дел П. Н. Дурново, которых считали ответственными за жестокое подавление Декабрьского восстания в Москве.

Но главным делом БОМ на первоначальном этапе была организация нападения на Государственный Совет. Во время его заседания предполагалось ворваться в здание, захватить тех членов Совета, которые были назначены императором, и «поставить им ультиматум о предъявлении ими крайних требований Его Величеству. При отказе членов Совета выполнить требования — взорвать присутствовавших в заседании, пожертвовав собою». Если же к Совету будут высланы войска — «воздержаться до крайней необходимости от убиения членов Государственного Совета, предоставив перестрелять их войскам, кои откроют огонь по революционерам». «Крайние требования», которые предполагалось в виде ультиматума предъявить императору, были следующими: отречение его от власти, введение в стране полноценного народного представительства, издание закона о социализации земли, фабрик и заводов.

В подготовке к захвату Совета Климова сыграет самую активную роль. Дочь члена Совета (не принимавшего в этот момент участия в работе из-за болезни), она имела возможность свободно посещать заседания, куда вместе с ней много раз проходили Соколов, Григорович и целый ряд членов БОМ. По свидетельству неизвестного автора очерка по истории БОМ, Соколов и Климова подъезжали к Мариинскому дворцу (где располагался Совет) «на великолепных рысаках, шикарно одетые», а в перерывах не раз сталкивались со Столыпиным и другими министрами. Григорович не упоминает о встречах со Столыпиным и министрами, однако дает очень живую картину поведения Наташи во дворце:

«Недалеко от нас сидит красивая брюнетка, оживленно расспрашивает своего кавалера о заседающих. Он, видимо, здесь свой человек, называет со скучающим видом громкие имена. <…> Перерыв. Идем в буфет. Красивая брюнетка ест мороженое и, небрежно окидывая взглядом помещение: „А когда построено Дворянское Собрание? А этот зал куда выходит?“».

Соколов, Климова и другие члены БОМ тщательно обследовали все здание. Выяснилось, что для его захвата, а также занятия всех входов и выходов необходимо около 60 человек. Такого количества людей в БОМ тогда не было, поэтому некоторые члены организации выехали на юг с целью стянуть необходимые силы в Петербург.

Все это время — с 28 мая по 14 июля 1906 г. — Наташа и Соколов под видом супругов Веры Васильевны и Семена Петровича Шапошниковых жили по адресу: Поварской переулок, д. 1/15, кв. 1730. Согласно описанию Григорович (прожившей в июне три дня на этой квартире), с внешней стороны юная чета казалась совершенно благополучной: «<…> Муж где-то служит <…> жена молодая, красивая, все больше ходит по магазинам да по модным мастерским <…>». Но это была только видимость. Климова признавалась Григорович, что ей тягостно «разыгрывать из себя барыню». Приходилось «для виду» покупать поддельные «бриллиантовые» застежки и «золотые» безделушки. Самым тяжелым для Наташи была необходимость изображать любящую жену Соколова. Первые дни они все время сбивались на «вы». «А первые ночи! Мы спали, не раздеваясь… Теперь уж ничего, привыкли, как брат и сестра <…>». Климова говорила это Григорович в середине июня 1906 г. А через месяц между мнимыми супругами вспыхнет настоящая, редкая по своей силе и страстности любовь.

Между тем 8 июля 1906 г. была распущена первая Государственная Дума, и вслед за этим намерения максималистов в отношении Совета изменились. Решено было провести во дворец 6–7 членов БОМ, которые взорвали бы себя вместе с членами Совета. Бомбы на каждом из террористов должны были быть закреплены в виде поясов.

Из воспоминаний Григорович можно сделать вывод, что Наташа была одним из этих боевиков. Накануне предстоящей гибели девушка, наслаждаясь багряными лучами заходящего солнца, размышляет:

«Странно, что люди боятся умирать. А по-моему, близость смерти открывает перспективы, каких в обычной жизни не видишь. За несколько дней этого прозрения и этой сгущенной жизни так легко отказаться от долгих лет благополучия <…>».

Желание принести пользу своей родине явилось лишь одной из причин ухода Климовой в революцию и террор. Была и другая причина — потребность в интенсивной, «сгущенной» жизни, возможной только рядом со смертью:

Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья —

Бессмертья, может быть, залог!

Однако 11–12 июля в центральных газетах был обнародован императорский указ о приостановлении заседаний Совета до 20 февраля 1907 г. Вся затея со взрывом стала бессмысленной, и Климовой не пришлось в жаркие июльские дни идти умирать самой и убивать других.

К тому времени за Соколовым и Наташей уже более двух недель ведется полицейское наблюдение. Глава Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов в своем докладе от 17 ноября 1906 г. относит его начало к 26 июня, когда филерами была зафиксирована встреча члена БОМ С. И. Орлова (за ним следили с 9 июня) с «супругами Шапошниковыми». В найденных нами дневниках наружного наблюдения за Орловым Климова под именем «неизвестной барышни» впервые проходит в записи от 9 июля — что, впрочем, не исключает возможности и более ранней слежки за ней.

Соколов и Наташа заметили наблюдение и 14 июля покинули квартиру в Поварском переулке. Сначала из нее ушел Соколов, а затем с помощью сочувствующей служанки ночью через черный ход бежала Климова.

* * * * * *

Во второй половине июля деятельность БОМ впервые привела к трагедии — погибли люди. Это случилось дважды, и оба раза гибли не представители власти, а члены организации.

20 июля в Петербурге в своей квартире на Мытнинской набережной был арестован член БОМ Агапов, живший под фамилией Маврин. У него дома нашли целую динамитную мастерскую. По дороге в полицейский участок Агапов выхватил спрятанный браунинг, ранил сопровождавшего его околоточного надзирателя и бросился бежать к находящемуся поблизости Ситному рынку. Ранив также сторожа рынка, пытавшегося его задержать, Агапов скрылся в мебельной галерее, где был обнаружен и окружен нарядом городовых. Он выстрелил в одного из них, но промахнулся. Городовые отступили. Вслед за этим раздался еще один выстрел, и за шкафами послышалось падение тела. Когда полицейские вошли в галерею, то увидели на полу труп Агапова с простреленной головой. Не желая сдаваться, последнюю пулю он выпустил в себя.

Другая, не менее мрачная и драматическая история произошла в Одессе. Туда прибыли два члена БОМ — юная красавица Тамара Принц и Михаил Языков. Они собирались организовать убийство командующего войсками Одесского военного округа Каульбарса. Общественное мнение Одессы, как и всей демократической России, считало его виновником дикого по своей жестокости погрома, случившегося в городе 19–22 октября 1905 г. За эти четыре дня толпы черносотенцев при активном участии городовых, околоточных надзирателей, приставов и при абсолютном попустительстве и даже откровенном содействии городских властей лишили жизни, по разным данным, от 300 до 618 человек, большей частью евреев. Наиболее распространенной, впрочем, является цифра в 400 погибших, по числу захоронений в первые дни после погрома.

Каульбарс когда-то дружил с отцом Тамары Принц — умершим к тому времени генерал-лейтенантом, а она сама была знакома с его дочерьми. Поэтому девушка дважды была удостоена приема у командующего округом в его дворце. Он общался с ней ласково и любезно, выражал готовность заменить ей отца и помочь в решении любых проблем. Во время третьей аудиенции, назначенной на вечер 28 июля, Принц в дамскую сумочку (ридикюль) положила бомбу с часовым механизмом. Кроме того, за корсажем у нее был спрятан браунинг. Снаряд предполагалось взорвать в момент ее встречи с Каульбарсом. Заметим: согласно последующему заключению экспертов, взрыв привел бы к разрушению половины здания и гибели многих посторонних людей — но Соколова, как обычно, не смущали лишние жертвы.

Выйдя из гостиницы, где она проживала, Принц неожиданно уронила ридикюль с бомбой. Поскольку предохранитель не был открыт, снаряд не взорвался, но раздался громкий треск и повалил густой дым. Это испугало прохожих и привлекло внимание околоточного надзирателя и городового. Они направились к девушке. Понимая, что ее арестуют, Принц схватила ридикюль и почти бегом вернулась в гостиницу. Поднявшись в свой номер, она прямо на глазах швейцара вынула браунинг и выстрелила себе в сердце. Смерть наступила моментально.

Почему Тамара Принц выронила бомбу? Была ли это просто случайность, вызванная нервным напряжением, или, обескураженная теплым обращением Каульбарса во время предыдущих встреч, девушка не захотела убивать ни его, ни других лиц во дворце? Неизвестно. Но сдаваться полиции живым в БОМ было не принято.

Языков после случившегося немедленно скрылся из Одессы.

Обе эти трагедии не могли не подействовать на порывистую и впечатлительную Наташу. Однако она, конечно же, понимала, на что идет, вступая в БОМ. За широким поясом ее платья был пришит специальный карман для браунинга. Климова в любую минуту была готова к вооруженному сопротивлению или самоубийству. Постоянное ощущение близости смерти становилось нормой жизни.

Судя по всему, именно в это время у Наташи и Соколова возникают интимные отношения. В письме к Мышецкой от 9 мая 1907 г. девушка так рассказывает о вспыхнувшем чувстве к Соколову:

«Все, что было самого лучшего во мне, самого сильного, чистого, вся моя любовь к жизни и красоте, все это только начинало тогда выливаться в нежную, тонкую, еще мне самой непонятную любовь. <…> Я начала любить его только потому, что видела в его жизни везде осуществление такой красоты человека, которая была мне всегда так дорога <…>».

В других письмах — к той же Мышецкой и Л. С. Емельяновой (члену БОМ) в апреле 1907 г. — Климова отзывается о Соколове «как о красивом и сильном человеке», а свои отношения с ним называет «самыми чистыми, чудными и красивыми воспоминаниями всей моей жизни». Хорошо осведомленный Спиридович, в описываемое время занимавший пост начальника дворцовой охраны, прямо говорит в мемуарах, что Наташа до безумия любила Соколова. Спиридович сообщает и о «свадьбе» между ними, хотя остается неясным, когда и в какой форме она происходила.

Союз Климовой и Соколова заставляет вспомнить о романе Софьи Перовской и Андрея Желябова — двух ключевых фигур в «Народной воле». Причем совпадает многое: обе девушки — Климова и Перовская — происходили из дворянских семей, их отцы занимали видные государственные должности, для обеих вспыхнувшее чувство было первым в жизни, их возлюбленные являлись лидерами боевых групп и имели мужицкое, крестьянское происхождение, наконец, в обоих случаях любовь развивалась почти буквально у подножия эшафота, и влюбленные заранее обрекали себя на скорую гибель.

В последней декаде июля 1906 г. Климова в качестве члена БОМ под именем Наташа первый раз попадает на страницы полицейских документов. Явившийся 23 июля с повинной в Московское охранное отделение бывший боевик-максималист Ф. А. Федотов дал ее краткое описание: «<…> Брюнетка, крупные черты лица, симпатичная, глаза хитрые, одевается изящно». Московские охранники не сумели идентифицировать Климову, предположив, что «Наташа» — это Т. И. Евтихиева (впоследствии по мужу Алексинская).

В 20-х числах июля Наташа уехала на время в Рязань, а оттуда — на хутор Климовых. Здесь она в последний раз виделась с больным отцом. В этот приезд, согласно воспоминаниям ее младшей сестры, Наташа особенно много внимания уделяла своим маленьким сестрам и брату Всеволоду. Возможно, что в ней — «амазонке», избравшей «путь воина» с его неизбежной героической смертью, — заговорил материнский инстинкт. «Я всегда думала, как, наверное, страшно хорошо быть матерью — даже при самых тяжелых обстоятельствах», — напишет она 7 февраля 1907 г. своей тете.

5 августа 1906 г. Климова вернулась в Петербург, где узнала: руководство БОМ решило заняться непосредственной подготовкой убийства Столыпина. Смертный приговор российскому премьеру был вынесен еще при зарождении организации — в мае. Основанием явились репрессивные меры, инициатором которых выступил Столыпин еще в пору своего управления Саратовской губернией в 1903–1906 гг.: массовые аресты, порки крестьян за участие в «аграрных беспорядках», преследование печати. В изданной после покушения прокламации максималисты заявляли:

«<…> Саратовцы помнят его, помнят работу плетей, исполосовавших спины не одной сотни мужчин и женщин; помнят работу штыков и пулеметов, высланных к ним для усмирения, помнят насилия казаков над женщинами, помнят поджоги крестьянских деревень».

О более близком времени говорилось следующее:

«<…> Теперь ознакомились с его правлением не одни саратовцы, а вся Россия. Теперь знают его и голодающие, и вымирающие рабочие, и усмиряемые повсюду крестьяне, и труженики придушенной печати, знают и войска, из которых не одна сотня лучших сынов народа <…> погибли на эшафотах<…>».

Каждую субботу Столыпин принимал посетителей на своей двухэтажной служебной даче на Аптекарском острове. Было решено, что несколько членов БОМ 12 августа приедут туда под видом просителей и взорвут дом премьер-министра вместе с собой и всеми присутствующими. В своих показаниях от 2 декабря 1906 г. Климова так обосновывала этот замысел:

«Мы решили убить Столыпина во чтобы то ни стало, и так как были уверены, что исполнители в помещение министра допущены не будут, то изготовили разрывные снаряды особой силы, весом по 16 фунтов (более 6,5 кг. — Г. К.) каждый, долженствующие совершенно разрушить строение дачи».

Далее Наташа заявляет:

«<…> Конечно, мы не могли не знать о могущих быть случайных жертвах ввиду того, что 12 августа был прием у министра. Хотя решение принести в жертву посторонних лиц далось нам после многих мучительных переживаний, однако, принимая во внимание все последствия преступной деятельности Столыпина, мы сочли это неизбежным».

Представляется, что, употребляя выражения «нам» и «мы», девушка имела в виду прежде всего себя и именно ее первоначально смущал моральный аспект предстоящего покушения — запланированная гибель невинных людей при взрыве дачи главы правительства.

В целях конспирации постановлено было нанять особую квартиру, откуда члены БОМ могли бы, не возбуждая каких-либо подозрений, поехать на Аптекарский остров. Исполнение этого поручения было возложено на Климову. Осмотрев несколько адресов (по газетным объявлениям), она выбрала квартиру на Большой Морской улице (д. 49, кв. 4) и 8 августа 1906 г. сняла ее на месяц за 250 рублей под именем Елены Ивановны Морозовой. У хозяйки квартиры И. Р. Гарфельд-Дмитриевой сложилось о Климовой следующее впечатление:

«<…> Дама высокого роста, стройная, <…> держится несколько гордо, но может быть очень любезной; она привлекательная, но красавицей ее назвать нельзя; очень мало говорит и то самое необходимое; <…> глаза карие, большие, мягкий хороший взгляд <…>  Она <…> принадлежит к числу сильных натур».

9 августа к Наташе присоединились члены БОМ Н. И. Иванов (под видом ее мужа Д. П. Морозова), И. М. Типунков (племянник мужа П. С. Миронов) и Терентьева (горничная А. И. Монакина). 11 августа в качестве гостя пришел еще один боевик — Э. Забельшанский.

Тогда же на квартиру были привезены три бомбы. В уже упомянутых показаниях Климова в порыве самопожертвования оговорила себя, заявив, что сама принесла все снаряды. На самом деле она с Терентьевой привезла на извозчике с конспиративной квартиры на Васильевском острове (4-я линия, д. 45) только одну бомбу. Следует отметить, что перенос снарядов был чрезвычайно опасен, ибо при малейшем неосторожном движении они могли взорваться.

Любопытный факт: изображавшая горничную Терентьева умудрилась разболтать квартирной кухарке Э. А. Лавецкой, что отец «барыни» — член Государственного Совета. Если бы петербургская охранка всерьез восприняла эту информацию, то установить личность «Елены Морозовой» можно было бы чрезвычайно быстро.

12 августа в начале третьего часа пополудни от дома № 49 по Большой Морской улице отъехало изящное ландо, увозя на Аптекарский остров трех террористов — Н. И. Иванова, Типункова и Забельшанского. Вслед за этим Климова и Терентьева покинули квартиру.

Сведения об обстоятельствах взрыва дачи Столыпина разрозненны и противоречивы. После покушения осталось немного живых свидетелей, и почти все они дают различную картину происшедшего. Попытаемся склеить из этой мозаики единое полотно, опираясь как на данные следствия и другие материалы полицейского и судебного ведомств, так и на сборники документов, мемуары и газетные репортажи. При этом для воссоздания обстоятельств покушения были просмотрены газеты разных направлений — от консервативного («Новое время», «Петербургский листок», «Правительственный вестник», «Россия») до либерального («Биржевые ведомости», «Око», «Речь», «Русские ведомости», «Русское слово»).

Примерно в 15.08 ландо подъехало к даче премьера. Из него вышли двое мужчин, одетых в форму офицеров Отдельного корпуса жандармов, и один молодой человек в штатском. Они несли тяжелые черные кожаные портфели одинаковой формы. Пройдя в вестибюль, вошедшие потребовали от швейцара Л. К. Клементьева записать их на прием к Столыпину. Клементьев отказался, заявив, что запись закончилась в 15 часов и если прибывшие хотят видеть главу правительства, то должны приехать в следующий приемный день. По всей видимости, задержка случилась из-за того, что террористы просили кучера везти их медленно, опасаясь, что при быстрой езде снаряды могут взорваться прямо в карете.

Разговор с Клементьевым занял несколько минут. За это время кто-то из находящихся в вестибюле охранников обратил внимание на несоответствие головных уборов (касок) жандармов тем, которые должны были быть у них по уставу. Эти изменения в жандармскую форму были внесены за пару недель до 12 августа и не были известны организаторам покушения. Подозрения вызвало и наличие у прибывших больших портфелей, к тому же совершенно одинаковых. Кроме того, охранный агент П. Ф. Казанцев заметил у одного из офицеров накладную бороду. Казанцев попытался выхватить у него портфель, а когда это не удалось, крикнул начальнику охраны генералу А. Н. Замятнину: «Ваше Превосходительство, неладное!» Террористы, подбежав к проходу из вестибюля в первую приемную, подняли вверх портфели и с возгласом «Да здравствует…» (в концовке фразы источники расходятся: «…свобода», «…русский народ», «…народ», «…анархия», «…Россия») бросили их на пол. Раздался взрыв огромной силы. Это произошло в 15.16 (время определили по остановившимся в доме часам).

«Биржевые ведомости» писали на следующий день:

«До чего велико было сотрясение воздуха, свидетельствует тот факт, что содрогнулись как бы от землетрясения все дома на Выборгской стороне <…> Пароходы, стоявшие у Летнего сада, закачались как от порыва ветра. Разносчик фруктов, стоявший <…> на противоположном берегу Большой Невки, был отброшен на несколько шагов и сбит с ног».

Весь передний фасад здания разрушило. Сам Столыпин, ради которого все и затевалось, остался невредим — лишь слегка контужен, да чернила из подброшенной взрывной волной чернильницы залили ему спину и затылок. Зато пострадало более 60 человек. 24 из них (включая троих террористов) скончались на месте, а еще семь умерли от ран в течение недели после взрыва.

Среди погибших было более десятка правительственных чиновников разного уровня, в том числе семь сотрудников охранных ведомств. Но почти половина убитых не имела никакого отношения к правительству: это были посетители дачи или мелкие служащие при министре внутренних дел (швейцар Клементьев, лакей, два курьера, два официанта). Погибло пять женщин, в том числе няня детей Столыпина юная М. М. Осташкевич, некая дама на восьмом месяце беременности и 40-летняя жена губернского секретаря О. Е. Истомина. Последняя в связи с безвестным отсутствием мужа добивалась пособия от казны и, чтобы разжалобить Столыпина, пошла к нему на прием с 5-летним сыном Владимиром. Ребенок также был убит при взрыве.

Среди раненых тоже оказалось много непричастных к деятельности правительства людей. Пострадало двое детей Столыпина. И если 3-летний Аркадий отделался легко — ему только повредило бедро, то у 14-летней Натальи раздробило ноги. Одно время доктора полагали, что из-за опасности заражения крови придется ампутировать конечности. Однако постепенно Наталья Столыпина пошла на поправку, и от ампутации отказались.

Был легко ранен осколком в руку и Соколов. Одетый в офицерскую форму, он находился в 100 шагах от места взрыва. Увидев, что та часть здания, где  располагался кабинет Столыпина, не взорвалась, Медведь затрясся от гнева. В отчаянии он даже выхватил револьвер, чтобы пустить себе пулю в лоб. Затем опомнился — ведь на нем держалась вся БОМ. Раненого Соколова доставили, как и большинство других пострадавших, в Петропавловскую больницу. После перевязки он попросил медиков послать от его имени материальную помощь другим жертвам террористического акта — и покинул больницу. Григорович пишет, что Климова и Терентьева также были недалеко от места взрыва, но, возможно, ошибается: никаких других подтверждений этому нет.

Ужасен был вид дачи Столыпина после взрыва. Повсюду валялись части человеческих тел. Раздавались стоны и душераздирающие крики. Мучительно читать и репортерские отчеты из Петропавловской больницы, где находились раненые. Здесь же в морге лежали и останки погибших, зачастую совершенно обезображенные, слышался плач их родственников и друзей.

Страдания умирающих и раненых, горе их родных, да и сам вид окровавленных трупов — эта картина ничем не отличалась от той, что была на площадях Петербурга после Кровавого воскресенья или на улицах Москвы после жестокого подавления Декабрьского восстания. Смерть — тем более насильственная — всегда страшна и отвратительна. Но на сей раз кровь пролило не правительство, а сами революционеры: противоборствующие стороны оказались равны друг другу в жестокости и полнейшем пренебрежении к человеческой жизни.

Через несколько дней после 12 августа Соколов встречался по конспиративным делам с Григорович. На ее невысказанный вопрос по поводу жертв взрыва лидер БОМ ответил следующим образом:

«<…> Я вполне удовлетворен. Эти „человеческие жизни“? Свора охранников, их стоило перестрелять каждого в отдельности. Столыпин — да, но дело не в устранении, они должны знать, что на них идет сила. <…> Важен размах».

Потом добавил: «Товарищей жаль».

Про тех убитых и раненых, которые «охранниками» не были, он не вспомнил.

Несколько позже БОМ выпустила прокламацию к народу, где декларировалось:

«Большинство погибших при взрыве — лица, прикосновенные к делу угнетения народа прямо или косвенно, не достойны и не заслуживают сожаления.

Скорбя лишь о тех пострадавших, которые совершенно не причастны к порабощению народа, — равно как и детях, хотя это и его дети, — мы думаем, однако, что эти жертвы и страдания ничто в сравнении с жертвами и страданиями, которые вынес и будет выносить русский народ от руки Столыпина».

Прав был Нестроев, когда говорил о «преступно-легком отношении» Соколова к чужим жизням, которое красной нитью проходило через всю максималистскую боевую тактику.

Как сразу после взрыва реагировала на гибель невинных людей Климова, неизвестно. Зимой и весной 1906/1907 гг. Наташа была склонна полностью оправдывать свое участие в этой акции. Однако уже к концу 1907 г. такое настроение сменилось сомнениями и колебаниями, а затем и острым ощущением собственной вины за пролитую кровь, едва не доведшим ее до самоубийства. Но об этом мы еще поговорим.

* * * * * *

Прожив после 12 августа 1906 г. несколько дней в Гельсингфорсе, Наташа вернулась в Петербург. Она явилась на одну из конспиративных квартир БОМ и объявила, что хочет лично убить кого-либо из царских сановников, пожертвовав при этом жизнью. Член БОМ Н. Л. Иудин так пересказывал ее горячую речь: «Она говорила, что счастье жизни в непосредственном сочетании идеи с действием. „Я террористка и потому должна выйти на акт“». По-видимому, руководство БОМ в лице Соколова не дало Климовой согласия на осуществление ее плана.

Иудин со слов одного из товарищей по организации пишет, что Наташа (возможно, во второй половине августа 1906 г.) участвовала в слежке за бывшим министром юстиции М. Г. Акимовым, которого БОМ, вероятно, хотела уничтожить за его активную роль в подавлении революционного движения в конце 1905 — начале 1906 г. Однажды она в костюме горничной ехала на конке, на втором этаже (т. н. империале), наблюдая за передвижениями Акимова. К ней подошли несколько солдат и попытались ухаживать. Произошла следующая сцена:

«— Далеко ли изволите ехать?

— Господа послали по делу, — отвечает Наташа. <…>

Грубые солдатские реплики Наташа ловко отпарирует. Своей веселостью, находчивостью она ставит в затруднительное положение навязчивых кавалеров. <…> Кавалеры <…> начинают к Наташе проникаться уважением <…> не решаются уж больше приставать. Вежливо козыряют.

— Ну и девка! — задумчиво качает головой [солдат]».

Еще одну историю о Климовой поведал Иудину другой максималист (его имя автор воспоминаний также не называет). В квартиру, где находилась Наташа с несколькими людьми, нагрянула полиция. Климова быстро сориентировалась в ситуации и дала растерявшимся товарищам необходимые указания — «что нужно сжечь, что следует оставить, кому что говорить». Находящейся в квартире девушке она отдала свой совершенно «чистый паспорт».

Затем случилось нечто необычное.

«Наташа пошла к выходу. <…>

— Барышня, вы куда? — в передней спросил городовой.

Наташа перед зеркалом поправила прическу, не волнуясь, надела шляпу, жакет и, ничего не отвечая, подошла к двери.

— Не приказано пускать, — нерешительно заявил городовой.

— Ты не пускай тех, кого не нужно пускать, — властно заявила Наташа и отворила дверь».

Она «спокойно, не торопясь, спускалась с лестницы», а городовой вместо того, чтобы стрелять по убегающему из-под ареста человеку, как это полагалось по правилам, лепетал сверху: «Барышня, да вы кто же будете?» Климова вышла на улицу и благополучно скрылась.

Эти истории похожи на правду: умение быстро находить выход из самого затруднительного положения, задор, отвага, дерзость, решительность, использование своей внешности и своего исключительного женского обаяния — все это чрезвычайно характерно для Натальи Климовой.

Похоже, что Иудин был неравнодушен к ней. Он дал ей восторженную, хотя и не сильно отличающуюся от множества других характеристику:

«Своей красотой, умом, живостью Наташа на всех окружающих производила всегда чарующее впечатление. Даже мимолетные, случайные встречи невольно приковывали к ней внимание, заставляли всех замечать, что перед ними незаурядная личность».

Нельзя не сказать еще об одном важном обстоятельстве. Соколов, полагая, что он и его товарищи обречены на гибель, считал возможным и даже правильным в ожидании скорого конца наслаждаться всеми прелестями земного существования. В частности, он всегда элегантно одевался — и филеры, в разное время за ним следившие, дали ему кличку Барин. Вообще глава БОМ и многие другие ее члены жили со вкусом и на широкую ногу.

Насколько Климова разделяла в данном вопросе воззрения своего возлюбленного, мы не знаем. Но известно, что БОМ для будущих дел приобрела два автомобиля и целую конюшню: несколько экипажей, пару породистых рысаков. Наташа, большая любительница верховой езды, периодически каталась на этих лошадях, а также ездила и на автомобилях с нанятым шофером. Похоже, ощущение движения и скорости усиливали ее жизненный тонус и доставляли радость — ведь каждый новый день мог оказаться для нее последним.

Привычка «красиво жить» стала роковой для двух членов БОМ. В начале сентября 1906 г. Соколов с боевиками Языковым (спутником Тамары Принц в Одессе) и Б. И. Лебедевым приехал в Екатеринослав готовить крупную экспроприацию. Поселившись под чужими именами в местной гостинице, Языков и Лебедев начали безудержно сорить деньгами, ударились в разгул — и обратили на себя внимание находившегося в соседнем номере полицмейстера. Он по телеграфу проверил паспорт одного из молодых людей. Выяснилось, что документ чужой. Было решено арестовать обоих.

Во втором часу ночи 6 сентября полиция постучалась к ним в номер. Отворивший дверь был тут же схвачен, но второй постоялец выстрелил в полицейского агента, смертельно ранил его — и задержанный вырвался. После этого Языков и Лебедев, укрывшись за ширмой, открыли шквальный огонь по распахнутой двери. Были ранены околоточный надзиратель и служивший в гостинице мальчик, случайно пробегавший по коридору. Израсходовав почти все патроны и поняв, что им не уйти, оба террориста в соответствии с неписаным правилом БОМ застрелились, пустив себе пулю в висок. Соколов, узнав о случившемся, немедленно вернулся из Екатеринослава в Петербург. Намеченная экспроприация не состоялась. Языков и Лебедев умерли такой же смертью, какой за месяц с небольшим до этого погибла Тамара Принц.

Примерно с 20-х чисел августа 1906 г. начальник Петербургского охранного отделения Герасимов стал получать достаточно серьезную и ценную информацию о БОМ. В результате многие ее члены попали под полицейское наблюдение. Причина была проста: один из боевиков, находящихся в БОМ на вторых ролях, В. В. Гейде, связавшись с охранкой, начал понемногу, чрезвычайно осторожно и осмотрительно, сообщать Герасимову о деятельности организации.

Климова была знакома с Гейде с июня 1906 г. Согласно ее «показаниям», данным знаменитому «революционному сыщику» В. Л. Бурцеву в 1910 г., Гейде сразу же произвел на нее неприятное впечатление. Однако никаких подозрений в том, что он сотрудник охранки, у Наташи не возникало.

С 21 августа 1906 г. Климова под своим именем проживала в Петербурге по адресу: Загородный проспект, д. 9, кв. 31. Именно здесь ею вновь заинтересовалась полиция. Наблюдая за членами БОМ Виноградовым и Н. П. Пумпянским, филеры Петербургского охранного отделения зафиксировали посещение ими указанного дома соответственно 31 августа и 5 сентября. Были наведены справки о жильцах, в результате чего 8 сентября местный полицейский надзиратель предположил, что Виноградов и Пумпянский приходили к Климовой. Но за день до этого, 7 сентября, Наташа покинула свое жилище, отметившись выбывшей в Москву. В действительности никуда она не уезжала, а продолжала жить в Петербурге, но под чужой фамилией.

В 20-х числах сентября Климова перебирается в Финляндию, где (дважды отъезжая на неделю в Петербург) живет преимущественно в Гельсингфорсе вплоть до 29 ноября.