Как отбеливалось греческое искусство

«Есть в мире место, где существует совершенство», –  поднявшись в 1865 году на афинский Акрополь, великий французский философ и историк Эрнест Ренан (1823 – 1892) был настолько впечатлен Парфеноном и его ослепительной белизной, что назвал храм «идеалом, кристаллизовавшимся в пентеликонском мраморе». Под средиземноморским солнцем мраморные монументы выглядели архитектурным воплощением греческого чуда –  беспрецедентного расцвета науки, искусства и философии, пришедшегося на 5 век до н.э. Пережитое эстетическое потрясение заставило ученого окинуть оставшуюся часть вселенной разочарованным взглядом: «И тогда весь мир показался мне прибежищем варваров. Восток шокировал меня своей помпезностью, напыщенностью и лживостью». Утонченно-безмятежная белоснежная Греция выглядела диаметральной противоположностью пестрого и шумного Востока.

Развенчанию этого «мифа о белой Греции» и посвящена одноименная книга преподавателя и специалиста по греческой культуре и цивилизации Филиппа Жоке. В доступной и увлекательной манере Жоке напоминает о научном факте, установленном еще в девятнадцатом веке и с тех пор не раз подтвержденном, но, несмотря на это, многим из нас до сих пор не известном, а именно о том, что в Древней Греции были принято расписывать фронтоны храмов, скульптурные фризы и мраморные статуи яркими красками – точно так же, как в средние века было принято расписывать соборы. Современные технологии и находки археологов помогли понять, почему знаменитый скульптор Пракситель на вопрос о том, какие из своих работ он больше всего ценит, ответил: «Те, к которым приложил руку Никий (известный художник – прим. автора)». Все дело в том, что древние греки не только ваяли статуи, но и раскрашивали их.

Святость и невинность

Восстанавливая в правах древнегреческую полихромию, Филипп Жоке параллельно анализирует процесс возникновения образа белой Греции, поэтому большая часть книги представляет собой своеобразную археологию «отбеливания». Все начинается с хроматической революции в Римской империи. Римляне высоко ценят греческую скульптуру, но предпочтение отдают монохромным статуям из бронзы и даже в большей степени – беломраморным копиям цветных греческих оригиналов. Идеал красоты отныне воплощается не в красках, а в чертах и формах. Ярчайшее проявление триумфа белого цвета – созданный Овидием (43 год до н.э. – 17 год до н.э.) миф о скульпторе Пигмалионе, без памяти влюбившемся в статую из белоснежной слоновой кости. После христианизации Римской империи белый переходит в сферу культа и становится синонимом обретенной веры, вечной жизни, святости и невинности.

Решающую роль в этом процессе сыграют скульпторы эпохи Возрождения, которые будут изучать формы античных статуй, восторгаться их очертаниями и моделями и при этом презрительно игнорировать все еще обнаруживающиеся на них остатки краски. В результате к пятидесятым годам пятнадцатого столетия Древний мир полностью окрашивается в белые тона, о чем можно судить хотя бы по картинам Андреа Мантенья (1431-1506), с которых на нас смотрят мраморной белизны «античные люди». В Новое время эта тенденция лишь закрепляется, в том числе благодаря моде на гипсовые муляжи античных скульптур, которые поначалу выставляются в кунсткамерах, но вскоре проникают в крупнейшие музеи Европы, внушая интеллектуальной элите мысль о том, что в античности все было белым.

Парадоксальным образом миф о белой Греции получает наибольшее распространение в девятнадцатом веке, то есть именно тогда, когда появляется достаточное количество доказательств многоцветности греческой архитектуры и скульптуры. В 1798 году французский консул в Афинах завершает свой рассказ о Парфеноне громогласным «Там всё было крашеным!», но большинство европейцев отказывается признавать очевидное. Свою роль в этом процессе сыграет независимость Греции от Османской империи, провозглашенная в 1830 году после долгой кровопролитной борьбы. Молодое государство попытается очистить не только язык, но и архитектуру от любых восточных заимствований: белоснежный Парфенон станет символом «национального возрождения», а миф о белых Афинах окончательно укоренится в сознании людей.

В первой половине двадцатого столетия мистический ореол, окутывающий Белую Грецию,  приобретет несколько радикальный оттенок – во многом под влиянием романтических фантазий Шатобриана. Это позволит Шарлю Моррасу в своем «Путешествии в Афины» (1939) без зазрения совести воспевать «белый город», упорно игнорируя его космополитизм и восточную пестроту. После Второй мировой войны иллюзия наконец-то развеется, но среднестатистический турист все равно продолжит свято верить в мраморно-белую Античность.

Проведенное Филиппом Жоке генеалогическое исследование – лучший из возможных ответов на полные горечи слова Маргерит Юрсенар, описывающие общее состояние науки о Древней Греции: «И никому нет дела до этой невероятно совершенной статуи из невероятно белого мрамора».

ОТРЫВОК

«Тот факт, что белый занимает низшую ступень в древнегреческой цветовой иерархии, воспринимается по меньшей мере как парадокс. Мы, люди Нового времени, превратили его в культовый цвет Греции. В нашем представлении Греция должна быть белой и только белой. Тогда как на самом деле (…) для древних греков белый был в лучшем случае символом незавершенности, в худшем – знаком беспорядка».

«Миф о Белой Греции», стр. 17

-----

Возрождению интереса к древнегреческой полихромии также поспособствовали две монографии  одна авторская, другая коллективная – изданные в последние годы: L’Antiquité en couleurs.Catégories, pratiques,représentations, sous la direction de Marcello Carastro Jérôme Millon, 2009  (Античность в красках. Категории, обычаи, представления. Под редакцией Марчелло Карастро) и  Adeline Grand-Clément. La Fabrique des couleurs. Histoire du paysage sensible des Grecs anciens, De Boccard, 2011 (Аделин Гран-Клеман. Фабрика красок. История системы чувств древних греков).