Жорж Перек. Игра языка и зона скорби

 

Материалы круглого стола в Москве, посвященного Жоржу Переку и его книге «W, или Воспоминаниe детства»

 

 

 

Ведущий:

 

Дорогие друзья, добрый вечер. Проект "Эшколот" вас рад приветствовать в этот такой уже летний день. Мы сегодня в библиотеке Тургенева проводим вечер, посвящённый писателю Жоржу Переку, и, если честно, это уже давняя моя мечта, уже много лет, сделать такой вечер, посвящённый Жоржу Переку, поскольку, это мой любимый писатель. В этом году появился достаточный повод - вышла книга, новая книга Жоржа Перека, "W или воспоминание о детстве" в переводе Валерия Кислова. Появилась и возможность привезти сюда людей, которым есть что сказать о Жорже Переке, и есть возможность встретиться с переводчиком Валерием Кисловым, который перевёл практически все существующие по-русски книги Перека. 

У нас будет три выступления, сначала выступит Сирил Асланов - профессор литературоведения и лингвистики Иерусалимского университета, Еврейского университета в Иерусалиме. Затем выступит Клод Бюржелен – профессор университета Лиона, и затем Валерий Кислов – переводчик. Потом после этих трёх небольших выступлений будут перфоманс и  литературные чтения по-французски и на русском языке с некоторым видеорядом из этой книги. Я с удовольствием передаю слово Сирилу Асланову. 

 

Сирил Асланов:

 

Добрый вечер. Можно говорить о многих вещах, касаясь "W или воспоминания о детстве", я сосредоточусь сначала на некоторых формальных "играх", и, точнее, я хочу обсудить семиотику букв. Как вы знаете, заглавие "W или воспоминания о детстве" – двойное, чья первая часть содержит двойную букву «W», единственную двойную букву французского алфавита. По-русски, у вас "Ю" и "Жей", и "Ук", и "Жей, и "Аз", но для французского языка «W» звучит всегда иностранно, как англосаксонская  либо германская. И вот почему семиотически и иконически присутствие этой двойной буквы имеет огромное значение. Не только потому, что она двойная, а потому, что можно размножать эту двойную суть «W». Смотрите, я сделал вам такие эквации. Дабл Ю - это не только "дублё ве", а как сам Перек перефразирует «W», это «V de double», двойную «V».

Тут я не буду касаться продолжения моей первой строчки, потому что профессор Поль Бюржелен об этом поговорит, я сразу перехожу на вторую строчку, где можно догадаться, что этот «W» - это, не только название острова, о котором говорит  дистопия, это мрачная пародия олимпийских игр или спартакиады, или атлантиады, как его называет рассказ. Это тоже может быть имя создателя этой «штрафовой» колонии – Уилсон. Или имя того человека, который узнаёт о существовании этого острова Гаспар Уинклер, который принял чужое имя и чужую фамилию, это всё важно, как рамки этого мрачного рассказа, этой мрачной дистопии, наоборот утопии. Конечно, первая часть заглавия тоже намекает на двойную структуру всего рассказа, два переплетённых рассказа, которые очевидно не имеют ничего общего друг с другом, но в конце два потока сближаются в самом конце, но даже иногда в подтексте самого текста ещё до конца. А ещё можно сказать, что «W» в своём рисунке может считаться перевёрнутой «М», особенно, если написать «W» не по-французски, а по-польски. По-польски формат «W» похож на перевёрнутую «М», а если смотреть ценность этого «М», то она, конечно, разнообразна.

Можно увидеть некий намёк на фильм Фрица Ланга «М», мрачный фильм об убийстве детей. Имейте в виду, немецкий фильм об убийстве детей, который вышел в 31-ом году. Это тоже можно увязать с тем, что «М» каким-то образом намекает на мать, «maman» или «mere». Может быть «maman» больше, чем «mere», если считать, что «maman» - «мама» имеет дважды «М» в своём составе. И ещё, в определённом моменте автобиографии, этой онирической автобиографии, которой вторит кошмар дистопии, Перек, который не знал иврит, старается каким-то образом возобновить воспоминания, когда он догадался, что еврейская буква «М», которая тоже употребляется в идише, это именно «М», и он старается, конечно, довольно нелепо, или он нарочно нелепо догадывается о ценности этой буквы. Он как-то старается возобновить свои воспоминания, он говорит «гамет» или «гамель», которые совсем подделанные буквы, не существуют. И, может быть, тут это способ прицепиться к первой букве своего собственного имени Жорж, которая на иврите писалась «гимель». И тут возникает вопрос: двойная суть первой части заглавия и вообще двойная суть самого заглавия может ли выражать двойную структуру всего произведения,

Хотя, если посмотреть аккуратно, то видно, что, может быть, за этим «W или воспоминание детства» прячется именно тринарная структура, а не бинарная. Если смотреть, что «W», этот рассказ дистопия о дистопии на острове «W», но саму автобиографию можно символизировать буквой «V», простой буквой «V», и тут получается, что если смотреть, что «W» это дважды «V», то получается три «V». Первые два «V», чтобы обозначать эту дистопию, а третий «V», чтобы прикоснуться к жизни, автобиографии. Ещё можно взглянуть в черновик, не в черновик произведения, а в черновик проекта, который в своей биографии – большой знаток Перека – Дэвид Бэллос, цитирует, и тут видно, что в первой схеме всего проекта он называет «А» («эй») первую часть, «W», и тут я прибавил, может быть Уинклер, может быть Уилсон, «В» - это именно  Эмма, он сам употребляет букву «М», но колеблется, предлагает альтернативу букве, буква «С», это как я говорил это «maman» или «mere», мать, мама, а «С» это имя самой мамы, это Цирла, Цирла – это по-польски, или Цирила – на идиш, но по-польски это именно пишется «С» («це»). А когда эта несчастная женщина, которая погибла в Освенциме, пыталась спрятаться от фашистов, она приняла эту кличку, подделанную, подделанное имя Сесиль. То, что интересно, это что в черновике этой структуры Перек тоже упоминает эту третью часть, а эта третья часть – это интертекст, интертекст. В каком смысле? Не в смысле, который предлагала Юлия Кристева, когда развивала теорию об интертексте, о связи между разными текстами, а именно о промежуточном пространстве между рассказом о дистопии и автобиографией. Тут оправдывается такой подход, который видится в этом рассказе, три главных рассказа, тринарная структура, если ещё вспомнить, что первая часть по канонам издания, включает 11 первых глав, она называется «Блане парти, часть первая», потом вдруг какая-то пауза и в скобках три точки, чтобы обозначить то, что человеческий язык не может обозначить, самые ужасные, самые мрачные, самые печальные события, как, например, гибель матери в Освенциме, или гибель нескольких других родственников, или вообще гибель 75-76 тысяч французских евреев во время Холокоста.

После этого семиотического указания паузы, молчания бедного Перека переходит на вторую часть, которая могла бы называться тоже и третьей частью, если считать, что эти три точки, может быть, содержат больше, чем мрачную дистопию и онирический полуонирический рассказ-автобиографию. Между прочим, это напоминает, хотя это не связанно с Переком, это совсем случайная встреча, другого писателя Холокоста, израильтянина черновицкого происхождения Аарона Аппельфельда, который в романе «Время чудес» тоже употребил такую тройную структуру, где между двумя частями, первой частью, которая называется как вся книга «Время чудес», вторая часть – она белая, там ничего нет, но фактически есть, потому что тут выражается то, что произошло между концом довоенного счастливого времени и возвращением к городу, где никто из родственников не остался в живых, и которая называется «После всего того… после всего, как всё закончилось».

Я бы хотел продолжить размышление о семиотическом «импакте» этого употребления «W» именно в части, которая касается этого описания острова «W». На этом острове находятся четыре города. Первый город называется «Nord W», если символизировать это международными аббревиатурами, то это получается «NW». Другой город это «West W», а если его символизировать, то получается чудовищное совмещение двух «W», четыре раза «V». А потом совмещение двух предыдущих топонимов «Nord West W», это «NWW». Тут мы затрагиваем феномен пролиферации буквы «W», которая включает в себя только север и запад.

Почему север и запад? Сам текст даёт объяснение об этом предпочтении севера и запада, а не юга и/или востока. Если вы смотрите этот отрывок, то получается, что в истории «W», истории происхождения поселенцев, а о них точно известно лишь то, что они были белыми, западными европейцами, почти исключительно англосаксами, голландцами, немцами, скандинавами, представителями того надменного класса, который в США называют wasp (white anglo-saxon protestant), в их численности, в их законах, которые они себе дали и прочее.

Эта тевтонская, германская суть жителей острова связана именно с неким арийским мифом, если считать, что фашисты считали, что настоящие арийцы - это люди с севера или с запада, или лучше всего с северо-запада. И тут можно добавить, что в своём детстве уже после войны, уже, когда Перек был подростком, он написал некий «Ur W». «Ur» - старинная «W», первая версия, о которой он говорит в 17-ой главе, и которую он упоминает в конце в самом начале 37-ой главы, где он говорит, что «в своём детстве на протяжении нескольких лет я рисовал спортсменов с жёсткими телами и бесчеловечными лицами. Я скрупулезно переписывал их беспрестанные бои, я бесконечно перечислял их наградные списки». Это именно и есть прототип той повести, дистопии, которая является первой частью этого двойного или тройного произведения. 

Ещё я бы хотел вам показать, как, несмотря на то, что два потока, очевидно непохожих, всё-таки сближаются на протяжении всего приключения, если считать, что, например, в подтексте этой онирической автобиографии прячется очень много еврейского, а в главе 20 видно, как оба потока связаны и что по ходу развития этой дистопии жизнь становится все мрачнее и мрачнее. В конце 20-й главы речь идёт о функции, которая называется «Oberschriftmacher». «Oberschriftmacher» - это функция, которая стала уже всеобщим термином, и он даже объясняет материалистически, т.е. главным тренером, наверняка, потому что эту должность занимал немец, и сразу в начале 21 главы, которая, разумеется, касается автобиографии, что мы читаем в первом предложении? «Как-то в колледж пришли немцы». Т.е. этот изотоп, эта общая тематика немцев, заканчивает 20-ю главу и открывает 21-ую. Ещё надо упомянуть тот момент, когда два потока вполне сливаются друг с другом, когда, после того, как я уже упомянул профессию Жоржа Перека, его обсессию и те мотивы, когда он рисовал, станут впоследствие материалом этого дистопического рассказа, он без всякой «транзиции», без всякого перехода прыгает на цитату Давида Руссе, которая описывает «канаду», термин, использовавшийся узниками Освенцима, который описывает совокупность всех предметов, которые изъяли у евреев, которых уничтожили. И потом эпилог, здесь более интересно, если считать, что Перек писал это произведение на протяжении 4-х лет, то активная фаза редакции этой книги произошла между 70-м и 74 годом, и, не забудьте, что этот остров «W» находится где-то около Огненной земли, на границе между Аргентиной и Чили. Последний параграф 37-ой и последней главы говорит о том, что Пиночет именно в 74-ом году уже во власти создал концлагеря на этих островах, таким образом соединяются два потока, которые вполне видимо, не имели ничего общего, но уже связанны лишь потому, что их соединяет эта онирическая атмосфера попыток сирот собрать воспоминания о погибших родителях. И дикое их воображение заставляет их представлять кошмарное место, где спорт стал просто мукой и средством возобновления самой мрачной идеологии двадцатого века.

 

Клод Бюржелен (в переводе с французского):

 

В 1975 году Жорж Перек уже знаменитый писатель, в этот момент выходит его книга "W или воспоминание  детства". В 69-ом году он уже выпустил книгу «Исчезание», которая на русский переведена Валерием Кисловым, и в котором во французской версии книги отсутствует буква «е» - самая частая буква во французском языке, в русской версии отсутствует буква «о». В книге «Исчезание» во французском издании отсутствует пятая глава, потому что буква «е» - это пятая буква французского алфавита. Кроме того, все персонажи книги «Исчезание» умирают таинственным образом, и параллельно выясняется, что между собой они все родственники, и все имеют таинственный знак, который напоминает знак «движении запрещено». Кроме того, это непроизносимый знак.

Постепенно, по мере чтения книги, мы понимаем, что её сюжет крутится вокруг Холокоста. Холокост стремился к тому, чтобы устранить, искоренить из цивилизации еврейский народ и точно также его религию, его культуру, но это столь же бессмысленно, как устранить из французского языка букву «е». 

Таким образом, несколько завуалированным и парадоксальным, Перек впервые высказывается о геноциде евреев во времена фашизма, при этом парадокс в том, что «Исчезание» - это смешная книга. "W или воспоминание детства" – одна из важнейших книг французской литературы ХХ века. Во Франции автобиографическая проза и проза от первого лица имела большое распространение, вспомним Пруста, Сартра, Натали Саррот и многих других.

«W» -это книга, обращающаяся к тем же идеям, цветам и тональностям. В этом тексте "W или воспоминание детства" примечательна ловкость  и красота его архитектуры, сила темы, к которой он обращается, и то, насколько справедливо и точно он говорит, и как умело что-то умалчивает. Кроме того, это одна из самых трогательных книг о Холокосте, когда бы то ни было была написанная человеком, который испытал на себе лишь последствия Холокоста, не испытав его на себе напрямую.  Он знал лишь потерю, молчание, уничтожение всех жизненных ориентиров, убийство матери;  вместе с матерью погибли и воспоминания о раннем детстве. 

Удивительна архитектура этого текста - он состоит из двух рассказов, печатаемых прямым типографским шрифтом, и двух рассказов, которые печатаются курсивом. Первые два рассказа отделены от третьего и четвёртого пустой белой страницей, на которой в скобках стоит многоточие. Это многоточие означает что-то, о чём не говорится, о чём не хочется, невозможно сказать или о чём не умеют сказать. Эта страница, безусловно, обозначает смерть или исчезновение матери. Она погибла в 1942 или 1943 году в Освенциме. 

Первый рассказ прямым шрифтом – это 1936 - 1942 годы, рассказ о раннем детстве Перека, которое он провёл вместе с матерью. Скорее это не рассказ, но попытка собрать те немногочисленные воспоминания, которые у него остались об этом периоде. При этом, начиная эти поиски, попытки собрать эти воспоминания, Перек говорит: «У меня нет воспоминаний детства». В действительности он показывает, что те немногочисленные воспоминания, которые, как ему кажется, у него есть, на самом деле ошибочны и ложны. К примеру, эта буква, которую я здесь нарисовал, Перек говорит о своих первых воспоминаниях и приводит несколько версий воспоминания о том, как он рисовал эту букву. Или когда он пишет два текста о том, что он помнит, какие-то воспоминания у него остались об отце и матери - позднее он приводит серию замечаний, в которой исправляет ошибки или искажения, неточности, которые совершила его память.

Начиная работу над книгой "W или воспоминание детства" он говорит: «Я был подобен ребёнку, который играет в прятки и не знает, чего боится больше: что его найдут или что он останется в том месте, где спрятался. Постепенно в этом промежутке между пропуском, попыткой спрятаться и, наоборот, попыткой открыться, становится ясно - при том, что об этом не говорится, -становится ясно, что воспоминаний о матери, о её голосе, о её присутствии рядом. Травма, которую нанесло автору исчезновение матери, оказалось столь сильным, что все воспоминания стёрлись. Вместе с воспоминаниями исчезли и воспоминания о том, как он был ребёнком рядом со своей матерью. Этот ребёнок умер в его памяти. Глава, посвященная родителям, заканчивается потрясающей страницей, на которой простыми и в тоже время сложными словами он описывает, как стал писателем. 

«В бесконечном повторении я всегда буду находить лишь последние отражения отсутствующего в письме слова, лишь возмутительную немоту,  и своё возмутительное молчание. Я пишу не для того, чтобы сказать, что ничего не выскажу. Я пишу не для того, чтобы сказать, что мне нечего сказать. Я пишу, пишу, потому  что мы жили вместе. Потому что я был среди них тенью меж их теней, телом при их телах. Я пишу потому, что они оставили во мне несмываемую метку, последствия которой – письмо. В письме умирает воспоминание о них. Письмо – это упоминание их смерти и утверждение моей жизни». И здесь возникает скандал моего молчания и отсутствия слов. 

Да, конечно, он может говорить, что у него нет воспоминаний детства, потому что этот ребёнок исчез вместе со своей матерью где-то в Освенциме. В тоже время он пишет, утверждает свою жизнь, присоединяя каждую написанную с многоточием в скобках – это рассказ о годах, которые Перек провёл в Альпах, в возрасте с 6 до 9 лет. В это время ребёнок в буквальном смысле сошёл с ума. Он потерял всякое представление о пространстве и времени, об этом в книге говорится в таких терминах: «Не было ни конца, ни начала, больше не было прошлого, это лишь просто длилось, оставалось в этом пребывать, это происходило в месте, которое от всего далеко, но никто бы не смог сказать, от чего далеко. У людей больше не было ни имён, ни лиц. Воспоминания не имели никакой привязки, а родственные связи не имели никакого смысла». Здесь Перек использует безличное местоимение, вместо личного местоимения «я». То что он рисует в это время, представляет собой разделённые на части тела и самолёты, у которых крылья оторваны от корпуса. Этот рассказ повествует об истинной и ложной, это истинная и ложная эпопея. Перек показывает, как он вернулся в нормальную вселенную и это возвращение началось с элементарного начала, он узнал о силе знаков, чисел, букв. Он был потрясён, что одни и те же шесть чёрточек можно использовать для создания трёх столь разных знаков: свастика, знак «СС» или еврейская звезда. Получается один и тот же знак используется  для палачей и для жертв. Овладение чтением станет для него решающим, поворотным моментом. Он говорит, что любимые книги стали для него источником истории. Они стали неисчерпаемым источником памяти, уверенности и соединения различных фактов. У него нет воспоминаний детства, но книги придают ему уверенность. В книгах он обнаруживает радость соучастия. И более того, радость от того, что он обретает родство, родственные чувства.  Сирота становится сыном литературы. Маленький еврейский мальчик, которому не была передана еврейская культура, обретает пространство передачи и бесконечности, благодаря великим литературным произведениям. 

Второй рассказ завершается возвращением в Париж; Перек узнаёт, что представляют собой концентрационные лагеря. Однако в этом рассказе о повторном новом завоевании есть что-то сумеречное. Наконец-то обретённые родственные чувства относятся не только к книгам. Получается, что второй Жорж Перек приходит в это мир, но при этом первый Жорж Перек, существовавший с 36-го по 42-ой год, окончательно исчезает. Получается, что во втором Переке есть что-то ненастоящее. 

Теперь я перейду к рассказу, написанному курсивом. Начну со второго рассказа, который фигурирует под номером три.  Этот рассказ немного напоминает романы Жюля Верна, это история острова «W», одновременно воображаемого и невымышленного. Этот остров реально существует, он расположен на самом юге Огненной земли, остров, который ближе всего к Южному полюсу. Эту историю Перек придумал сам, когда ему было 12-13 лет, и именно эту историю он иллюстрировал рисунками, и именно её он пересказывал своему психотерапевту. В рассказе говорится о воображаемом обществе, которое живёт на острове «W», о жизни на этом острове, которая полностью посвящена спорту и спортивным достижениям. Каждый день здесь проходят спортивные состязания и игры. Постепенно мы видим, что эта вселенная, которая должна прославлять спорт, на самом деле полностью перевёрнута, искажена, все правила, которые здесь применяются, произвольны, судьи ведут себя нечестно. Кроме того, на острове происходят совершенно ужасные садистские вещи, преступления, насилия, убийства, казни. На протяжении нескольких глав мы переходим от олимпийского праздника к неистовым убийствам. Последние представления, которые мы получаем об острове «W», это образы, напоминающие концентрационные лагеря, их развалины, происходившее там уничтожение людей, которое там происходило. 

Мы понимаем, что этим хочет сказать Перек. Кем были те нацисты, которые так сильно интересовались спортом, преклонялись перед мужеством, здоровьем и прославляли здоровое тело? Как можно было ими восхищаться? Вспомним хотя бы олимпийские игры в Берлине. Каким образом эта вселенная, сочетавшая в себе соревнования и унижение жертв, могла завершить своё существование только обобщённым, общим триумфом смерти. Получается, что общество «W» воспроизводит в воображении автора ту часть его детства, воспоминания о которой у него накапливались. Это рассказ о том, как факты, которые он запомнил из детства, воссоздаются из его воображения. В то же время Перек предлагает в своей книге оригинальное прочтение фашизма, того, как фашизм переворачивает и искажает идеалы и законы. 

Теперь я перехожу к четвёртой части курсивом, где рассказывается история человека без имени, о себе он говорит так: «Я родился 25 июня 19... около четырех часов, в Р., крохотной деревушке из трех дворов, неподалеку от города А». О нём известно, что он живёт на границе Франции и Германии, и что он дезертир. Он получил от организации, помогающей отказникам (тем, кто отказывается от военной службы), фальшивые документы и имя, и это Гаспар Винклер в кавычках. Однажды он получает письмо от некоего таинственного доктора медицины, который приглашает его в некий немецкий город. Доктор поручает подложному «Гаспару Винклеру» найти настоящего Гаспара Винклера, того от кого он получил своё подложное имя. Ложный «Гаспар Винклер» будет искать настоящего Гаспара Винклера. Настоящий Гаспар Винклер – оперная певица, она организует кругосветное путешествие на корабле в надежде, что, благодаря путешествию, ребёнок выйдет из состояния прострации. Где-то в районе Огненной земли корабль терпит крушение, и весь экипаж и мать умирают. Предполагается, что ребёнок выжил и оказался на одном из островов архипелага.  Ложный Гаспар Винклер должен отправиться на поиски настоящего Гаспара Уинклера и спасти его. На этом история заканчивается, и мы не узнаём, какая связь между историей потерянного ребёнка и историей острова «W». Остаётся лишь разрыв между двумя этими рассказами и многоточие, которое их объединяет или разъединяет оба рассказа. 

Мы понимаем, каков фундаментальный смысл этой истории: взрослый Жорж Перек должен отправиться на поиски потерянного ребёнка, который дал ему своё имя. Взрослый Перек должен спасти словами этого ребёнка, который потерял дар речи. Однако между двумя рассказами остаётся зияние, потерянный ребёнок остаётся потерянным. Место его истории занимает преступный мир острова «W». Некоторым образом это последняя часть биографии Перека, которую он пишет в столь метафорической манере. Задача взрослого, это вызволить того ребёнка из небытия, ребёнка, который пережил Холокост, ребёнка молчания, того ребёнка, который дал ему своё имя и в первую очередь имя писателя. В конце книги Перек пишет: «Может показаться, что они не имеют ничего общего, и всё же они теснейшим образом переплетены, как будто ни тот ни другой не способен существовать сам по себе, и только при их встрече выявляется то, что не договаривается ни в одном, ни в другом, но окончательно высказывается лишь в их хрупком соединении». 

Одно из достижений книги - это эффект далёкого света, отсвета, который возникает между биографическим  рассказом и вымышленным. Один из примеров, хотя их множество: о матери маленького Гаспара, оперной певице, говорится, что после кораблекрушения её окровавленные ногти оставили глубокие следы в дубовой двери. В биографическом рассказе вспоминается, как Перек в детстве побывал на выставке о концентрационных лагерях: «Я помню фотографии, на которых стены крематориев исцарапаны ногтями тех, кого травили газом». 

Эти эффекты отражения, которые порой едва заметны, возникают на основании лишь одного слова, лишь одного образа. Они постоянно появляются в тексте и придают ему плотность и резонанс. В тексте «Эллис-Айланд» он говорит: «Я не знаю, что точно значит - быть евреем, что для меня значит быть евреем. Это сколь угодно очевидно, но подобная очевидность никчёмна, она не отсылает меня ни к чему, это не знак принадлежности, это не связь с религией, верой, фольклором, обычаем и языком. Это должно быть скорее молчание, отсутствие, вопрос, вопрошание, колебание, беспокойство. В чем-то я чужд чему-то в себе самом, в чем-то я иной, но иной по отношению к другим, а не к своим. Я не говорю на языке, на котором говорили мои родители, не разделяю ни одного из воспоминаний, которое они могли иметь, нечто принадлежавшее им, делавшее их теми, кем они были, их история, культура, их надежда мне не передалось». Иными словами он – еврей, как раз потому что он им не может  быть. Быть евреем для него это означает быть носителем этой трещины. Вот почему для него так важно восстанавливать основы того, что он может знать и о чем может думать. Именно поэтому у него так важны темы истинного и ложного. Вот почему увлекательно и потрясает то, как Перек, который оказался отрезанным от самой настоящей еврейской культуру, вновь обретает мир, основами которого являются буква, цифра, множество значений, которые привязаны к букве или ей положению. Вот почему первое воспоминание, которое он приводит в книге "W или воспоминание детства", пусть даже это воспоминание кажется нам скорее выдуманным чем настоящим, касается еврейской буквы и той силы, которая была у ребёнка, когда он расшифровывал эту букву. У него нет никаких воспоминаний о матери, но остались воспоминания о том, как он пытается расшифровать  эту еврейскую букву. Получается, что буква занимает место исчезнувшей матери.  Мы читаем все произведения Перека, в которых присутствие буквы играет важнейшую роль. С чувством, как будто он сам для себя создал Талмуд.

Наконец, Перек должен ответить на цитату из Кафки. «Мы оба знаем приметы западных евреев. Насколько я понимаю, я из них самый типичный. Иными словами это означает, не без преувеличения, что у меня нет ни секунды покоя, что мне ничего не дано, что мне нужно всё приобрести, не только настоящее и будущее, но ещё и прошлое, ту вещь, которую люди разделяют между собой. И именно её я должен приобрести и это для меня самое важное». Перек отвечает на это: «Мне кажется, что именно этими же словами я мог бы говорить и о себе». И так завершает свою фразу: «Оставить следы в своей памяти».

Я закончу выступление цитатой из книги «Просто пространства». «Писать означает тщательно брать хоть что-то, оставить в живых хоть что-то, собрать обломки пустоты, зияющей пустоты, оставить где-то обломок, след или хотя бы какие-нибудь знаки». 

 

Валерий Кислов:

 

Добрый вечер. Я хотел бы прежде всего поблагодарить эти стены, библиотеку Тургенева, я четыре часа ехал в поезде и думал, что связывает Тургенева с Переком. И пришёл сначала к неутешительному выводу:  вроде, ничего не связывает. Потом понял, что они антиподы совершенные. При всём уважении к Тургеневу, он мало что придумал и мало что нашёл. 

Перек же - фантастический писатель, не просто потому, что перебрал жанры, не просто перебрал стили, а всякий раз, когда он брался за ту или иную работу, то изменял понятие самого литературного письма и совершенно революционировал сам жанр. 

Перек писал, что сравнивает свою работу с работой крестьянина, который один обрабатывает четыре разных поля. Каждый раз работа разная, но крестьянин остаётся тем же самым. Одно поле можно назвать социологическим, сюда можно отнести «Вещи», первый роман Перека, который был опубликован в советской России, либо эссе «Просто пространство». Ко второму полю можно отнести автобиографический проект, здесь, прежде всего, речь идёт о книге "W или воспоминание детства", и книге «Я помню». К третьему полю можно отнести всё, что связанно с участием Перека в «OULIPO». «OULIPO», если говорить кратко, - это общество математиков и литераторов во Франции, которые пытались с помощью формальных или формалистских ограничений найти новый подход к литературному письму. Когда я говорю «формалистский», то не вкладываю в это понятие уничижительного оттенка.

Перек был и до сих пор продолжает оставаться активным членом «OULIPO», потому что по статусу этой группы умершие продолжают оставаться действенными членами, чье отсутствие извиняют из-за кончины. Перек где-то сказал, что является членом «OULIPO» на 98 с чем-то процентов.  

«OULIPO» расшифровывается как Ouvroir de litterature potentielle, дословно это можно перевести как «цех (или мастерская) потенциальной литературы». Я предложил бы, чтобы сохранить акроним, перевести как «Увеличение ЛИтературной ПОтенции», «УЛИПО»,  именно этим они и занимались - прежде всего, Раймон Кано и математик Франсуа Лё Льонне, которые считаются основателями этой группы. Очень забавные эксперименты с языком, палиндромы, анаграммы, кстати, Перек написал на тот момент самый длинный палиндром, почти на четыре или пять страниц (палиндром это текст, который  читается из начала в конец и из конца в начало). 

Что касается четвёртого поля, то это, собственно говоря, перипетии, авантюры, романы, всё, что так или иначе связывает Перека  с Александром Дюма или Жюль Верном. Все эти жанры разные. И Перек их каждый раз совершенно изменяет и открывает что-то новое. Но они все так или иначе связаны, потому что в любом произведении, любого жанра, есть автобиографическая маркировка, а она не пропадает у Перека нигде, как и формальная игра с языком, как и философский, социологический подход к человеку и местам его обживания. Как смотреть на людей, как смотреть на окружающие его предметы и как они нас изменяют и как мы изменяем их. В этом смысле, наверное, «W, или воспоминания детства» - книга наиболее автобиографическая, в том смысле, что автобиографического здесь больше всего. И оно наиболее обнажено. И вместе с тем автобиографическая обнажённость компенсируется якобы вымышленным рассказом об острове «W», о котором уже говорили и Сирил и Клод.

Когда я впервые прочёл эту книгу, я почему-то сразу для себя решил, что это самая страшная антиутопия ХХ века, куда сильнее, пронзительней и ужасней, чем Оруэлл, чем Хаксли, даже, наверное Замятин, вместе взятые. Уже кто-то из коллег сегодня говорил, что в любом произведении Перека, а в этом особенно, существуют микросвязки. С одной стороны это формальная игра, потому что нужно связать разные часть, одна часть написана курсивом, она рассказывает о некоем таинственном острове, почти как Жюль Верн. И этот рассказ фантастический, он пышный, красочный, он авантюрный. А с другой стороны есть скудная, неуверенная попытка человека описать своё детство, хотя воспоминаний об этом детстве очень мало и они ненадёжны. И вот эти два разных текста надо было связать, а связки эти все очень тонкие и не очевидны сразу. 

Книги Перека имеет смысл перечитывать каждый раз с другим подходом. Один раз мы читаем книгу, чтобы понять, о чём она, второй раз читаем, чтобы понять, что мы не прочли в первый раз, а в третий раз читаем, чтобы понять, как это он так хитро сделал, что мы с одной стороны это прочли, а с другой стороны, каждый раз вычитывая, находим что-то ещё. Эти микроструктуры очень тонкие и интересные. Здесь я бы хотел вспомнить термин, который предложил Бернар Манье, один из литературоведов, который изучал Перека, - «автобиографема». Это означает элементы, которые так или иначе отсылают к личной истории Перека, но не называют её откровенно. В частности, например, цифры и числа.

Было бы интересно у Сирила спросить о сочетаемости букв и цифр, кто-либо изучал это, потому что Перек не знал иврита и, разумеется, сефирота и прочие вещи, может быть, они были на слуху, но вряд ли он это знал. Так вот, иногда вглядываясь, как он это всё выстраивает, такое ощущение, что каббалистов он точно читал. Например цифры 4,3, 11. 11 это либо связано с датой официальной смерти матери, либо с датой его рождения. И мы всё время наталкиваемся на эти числа. В другом романе, «Исчезание», грамматическом романе, где не было буквы «е» во французском варианте, мы постоянно наталкиваемся на метафоры исчезания, в библиотеке было, например, 26 томов, а один украли, 26 букв во французском алфавите, а одной нет. Кто-то где-то заказал 6 рюмок чего-то, а принесли только пять – 6 гласных во французском языке, одной нет. Вот на таких микроструктурах выстраивается всё, таким образом нас это совершенно не раздражает, но, вместе с тем, мы не сразу это прочитываем. Почему я на этом задерживаюсь? Часто говорят: «ну Перек, ну формалист, экспериментатор, экспериментирует с языком, всё это, конечно, забавно и весело, но ничего это не даёт». Он экспериментирует, не потому что так было забавно, а потому что, мне кажется, иначе он поступить и не мог. Поскольку неизрекаемость по определению неизрекаема напрямую, значит, нужно было найти какой-то метод, какой-то подход. Перек очень любил слово «oblique» - «косвенный» или «уклончивый», чтобы подойти к тому, о чём нельзя говорить, со стороны, наискосок, пусть не сказать, но, по крайней мере, попытаться высказать, чтобы очертить хотя бы границы. И именно так, возможно, он и пришёл и к участию в «OULIPO», и к липограмме на 360 страниц, и к этой книге.

Есть известная фраза Адорно: «Писать стихи после Освенцима – это варварство». Разумеется можно воспринимать ее с дидактической точки зрения, т.е. был Освенцим, теперь никаких стихов, да? А с другой стороны - варварство связано с варварским языком. У римлян «чужие» это были варвары, они говорили на другом наречии, они говорили на других языках и не знали латыни, не знали единственного правильного языка. Так вот, может быть, говорить после Освенцима нельзя на прямом, чётком и ясном языке, по крайней мере, говорить по тем правилам, который этот язык выработал в течение веков. И единственным способом, можно сказать, возможностью пусть не высказать всё, но, по крайней мере, наметить границы невысказываемого, это как раз выбрать варварский язык, язык другой, язык не прямой, язык косвенный, язык уклончивый. Наверное, Перек в этом очень преуспел. 

Сейчас уместно поблагодарить издательство Ивана Лимбаха из Петербурга, которое публикует уже пятую книгу Перека, они издали книгу «Исчезание», не путайте с «Исчезновением», это две разные книги. Они издали большую книгу «Жизнь, способ употребления», «Просто пространство», «Кондотьер» с предисловием Клода Бюржелена, и сейчас автобиографическая проза, куда, кроме «W, или воспоминание детства», вошёл текст «Эллис Айланд», это текст об острове, где находился пункт приема эмигрантов, совсем рядом со статуей Свободы, через который прошли в течение десятков лет миллионы эмигрантов прежде всего из Восточной, но и не только, Европы, и четыре рассказа из сборника «Я родился».

В заключение я бы хотел поблагодарить «Эшколот» и Симеона Парижского за то, что они устроили это мероприятие и позволили нам здесь собраться. 

 

Видеозапись встречи выложена в интернете (французский текст дается без перевода).