Этот богатый купеческий вкус
История коллекционеров – из увлекательных в искусстве. Особенно когда речь о создателе национальной галерее Павле Михайловиче Третьякове (1832 – 1898) и его менее знаменитом, но не менее ярком брате Сергее Михайловиче (1834 – 1892), действительном статском советнике, дважды избиравшимся московским городской головой. Исследование о братьях, один из которых словно скрыт в тени другого, подготовила нынешний ученый секретарь Третьяковской галереи, автор более сотни публикаций по истории русского искусства и коллекционирования. Научный подход к теме, отраженный в длинном подзаголовке книги, не лишает чтения удовольствия, здесь много неожиданного.
При Павле Третьякове в галерее не существовало запасников, все показывали в залах. Сегодня подобное немыслимо, редкий музей в мире способен выставить более 2-5 процентов запасников. Что уж говорить о национальной галерее? Изначально Третьяков мыслил ее как городскую, но долго ли она могла таковой оставаться? О ее масштабах говорит то, что в 1870-е Третьяков стал основным заказчиком портретов в России. У государства идея запечатлеть современников вызывала скуку, меценатов она не впечатляла. Впрочем, соперником Третьякова в деле приобретения российских картин стал великий князь Владимир Александрович, их непростые отношения описаны в книге.
Как частное лицо Третьяков мог не следовать цензурным запретам, в том числе наложенным Синодом. Он купил картину «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года», известную в народе как «Иван Грозный убивает своего сына», хотя в репинском шедевре усмотрели «оскорбление монаршей власти», полотно сняли с передвижной выставки. Третьякову же лишь запретили выставлять картину «в помещениях, доступных публике», ради нее коллекционер задумал специальную пристройку. Запрет вскоре отменили, но пристройку он сделал, галерея беспрерывно разрасталась.
Коллекционер не раз шел наперекор общественному мнению, конфликтовал со старшим поколением передвижников. Тех возмутили серовская «Девушка, освещенная солнцем» и «Явление отрока Варфоломея» Нестерова, обе работы тем не менее оказались в собрании в Лаврушинском переулке.
Юденкова напоминает о мало популярном сегодня сюжете – об отношении Третьякова к народникам. Она отмечает его письмо Репину по поводу картины «Не ждали» (1884 – 1888), собиратель пишет о своем равнодушии к сюжету: «В картине Вашей много достоинств, но есть и недостатки: содержание ее меня не интересует, но на публику она, кажется, очень действует». По его требованию Репин трижды переписывал облик главного персонажа – коллекционеру хотелось видеть лицо «более молодое и непременно симпатичное». Справа на стене можно разглядеть фотографию императора Александра II в гробу, его убили 1 марта 1881 года; вернувшийся имел, судя по всему, отношение к революционерам. Согласно мемуарам дочери, Третьяков все же сомневался в «благонадежности картины».
Роль брата Сергея в формировании галереи долгое время недооценивалась, хотя тот ею много занимался и сам владел отличным собранием, прежде всего французским – в какой-то момент из 83 принадлежавших ему полотен 61 было французской школы. При этом младший брат не очень доверял своему вкусу, покупал проверенные вещи, прошедшие, как правило, Салон. Он не любил импрессионистов и символистов, но как минимум одним шедевром обогатил будущий ГМИИ им. Пушкина – «Деревенской любовью» Бастьен-Лепажа, лучшей картиной художника. Авторитет среди собирателей был таков, что Щукин в завещании 1907 года указал, что дарит свою коллекцию Третьяковской галерее, где та «продолжит собрание иностранной живописи С.М. Третьякова». При этом вкус Щукина был принципиально иной, он покупал уже полотна Гогена, Ван Гога, Сезанна, Пикассо и Матисса.
В XIX веке большинство купцов занимались коллекционированием как дилетанты, Третьяковы стояли особняком. Автор увязывает их понимание искусства со спецификой развития образованной части купеческой среды, с консервативно-либеральным, говоря сегодняшним языком, типом их мышления. И еще с особенностями образования капитала: братья никогда «не были напрямую связаны с властью, не стремились стать монополистами, не работали на «госзаказ», «не кормились» подле государства, не занимались винными откупами». Современники утверждали, что их семья «никогда не считалась одной из самых богатых». Уникальную коллекцию подарили Москве люди, чье «состояние добыто трудом, и чересчур легким его не назовешь». Юденкова считает, что личностный выбор Третьяковых состоял в особом понимании патриотических и гражданских целей, в заботах о преуспевании родного города. Вероятно, такая оценка заденет тех, кто доверяет словам Стасова, будто назначение Москвы – «в удержании национального начала и в противостоянии чужеземному влиянию» (космополитическим по сути купцам это показалось бы странным), кто громко печется о патриотическом, не понимая, что за этим словом - не набор воспаляющих воображение букв, но конкретные дела и конкретная работа.