Против течения

Факельное шествие через Бранденбургские ворота в Берлине 1933 г. © AKiP

Автор текста:

Алексей Мокроусов

 

 

 

У русского издания книги Себастьяном Хафнером подзаголовок, отсутствующий в немецком – “Частный человек против тысячелетнего рейха”. Обычно подобные “дополнения” редко идут на пользу первоисточнику, но в случае с Хафнером сотворчество выглядит оправданным, хотя и запутывает вопрос о жанре. Это не мемуары, поскольку имена персонажей изменены, а некоторые реальные люди и вовсе разделены на двух. В то же время это и не роман, хотя многие образы и сюжетные линии прописаны вполне художественно, а стиль временами напоминает о прозе Ремарка.

Но Хафнер (1907 – 1999) решил в итоге стать публицистом, а не писателем, хотя литературный талант его очевиден, он и вызывает межжанровую сумятицу «Истории». По образованию Хафнер юрист, по профессии историк и журналист. Он успел получить образование референдария (русская Википедия неточно трактует значение этого слова, в Германии так называли судебных юристов низшего уровня); после нескольких месяцев практики в берлинском суде он оставил мысль посвятить себя юстиции. Причиной стало не только постоянное вторжение штурмовиков в повседневную деятельность суда, но и трусливое поведение юристов старшего поколения, готовых ради сохранения близкой пенсии идти на радикальные сделки с собственной совестью. Хафнер эмигрировал в 1938 году, уехав за возлюбленной - та была еврейкой - в Лондон, где работал обозревателем «Обсервера». После войны много писал для еженедельника «Штерн», издавал книги, в том числе о Бисмарке, Гитлере и Черчилле.

«История» посвящена взрослению в Германии в 1914 – 1933 годах – суровое, хотя порой и веселое время, обернувшееся в итоге катастрофой для мира. Самые абсурдные здесь с точки зрения происходящего страницы – те, что посвящены новым месяцам новой власти, когда и возникла главная загадка века: «а где, собственно говоря, были немцы? Еще 5 марта 1933 года большинство их голосовало против Гитлера. Что стало с этим большинством?». С самого начала нацизм вторгался в приватное пространство человека, пытаясь контролировать все сферы его жизни, и прежде всего – как думать. Автор рассказывает, как многие рассчитывали на армию как зону, свободное от нацистское идеологии и как ловко работала пропаганда, приватизируя прошлое, переписывая его в угоду в интересах сегодняшней власти. Автор вспоминает, как стал свидетелем того, как в дом заходят штурмовики – проверить, не принимает ли незаконно врач-еврей пациентов, что уже запрещено законом. Этой безнаказанностью штурмовики пользовались и до прихода Гитлера к власти – в книге упоминается, как еще во времена Веймарской республики «Шесть штурмовиков ночью врываются в дом к «инакомыслящему», выволакивают его из постели и забивают насмерть. Их приговаривают к смерти. Гитлер посылает им телеграмму со словами сочувствия и похвалы. Ничего не происходит. Нет, кое-что происходит. Убийц помиловали».

Вечно запаздывающая реакция современников: вот что, на взгляд Хафнера, стало в итоге причиной разразившейся катастрофы: «Дико было наблюдать, как одновременно росли: с одной стороны, дикая наглость, позволившая мелкому апостолу ненависти стать настоящим дьяволом; с другой — дремучая глупость его противников, постоянно на мгновение опаздывавших, не успевавших сообразить, что именно он сказал, какое чудовищное действие предпринял, — а все потому, что он опережал их и еще более диким высказыванием или новым чудовищным деянием понижал планку допустимого. Дико было наблюдать гипноз публики, все более безвольно отдававшейся магии отвратительного, сивухе зла».

Но даже здравомыслящие, те, кто не симпатизировал НСДАП, куда они делись? «Вот эта загадка: а где, собственно говоря, были немцы? Еще 5 марта 1933 года большинство их голосовало против Гитлера. Что стало с этим большинством? Оно умерло? Исчезло с лица земли? Или, хоть и не сразу, но сделалось нацистским? Как могло случиться то, что с их стороны не было ни одной заметной реакции?».

Хафнер формулирует свое понимание истории, которое отличается от мегаломанского видения профессионалов, озабоченных теориями вождизма и широкими перемещениями по карте боевых масс: «Если рассматривать обычные труды по истории, — обращаясь к которым слишком легко забываешь, что перед тобой лишь абрис вещей, но не сами вещи, — возникает искушение поверить, будто бы история —это события, происходящие при участии нескольких десятков людей, и эти люди вершат «судьбы народов»; будто бы их-то решения и поступки и являются тем, что позднее назовут «историей». В этом случае история нынешнего десятилетия предстала бы чем-то вроде шахматного турнира, в котором участвуют Гитлер, Муссолини, Чан Кайши, Рузвельт, Чемберлен, Даладье и еще несколько десятков людей, чьи имена в той или иной степени у всех на слуху. Мы, все прочие, безымянные, — в лучшем случае — объекты истории, пешки в шахматной партии; их двигают вперед или оставляют на месте, ими жертвуют, их жизнь, если она у них вообще есть, разыгрывается в другом мире и не связана с тем, что происходит с ними на шахматной доске, на которой, сами того не зная, они стоят».

Хафнеровское же понимание истории строится на индивидуальном жесте и индивидуальном переживании: «Звучит парадоксально, но все же фактом является то, что действительно большие исторические события разыгрываются между нами, безымянными пешками, затрагивают сердце каждого случайного, частного, приватного человека, и против этих личных и в то же время охватывающих массы решений, которые их субъекты порой даже не осознают, абсолютно бессильны могущественные диктаторы, министры и генералы. Знак, характерный признак этих решающих исторических событий — то, что они никогда не проявляются как массовые; дело в том, что масса, как только она становится таковой, утрачивает способность к действию: настоящее историческое событие всегда проявляется как частное, личное переживание тысяч и миллионов одиночек».

Книга «История одного немца» не увидела света при жизни автора. Незадолго до смерти Хафнер рассказал о хранящейся в столе уже десятилетия рукописи сыну, тот издал ее лишь в 2000 году (в 2002-м «Иностранная литература» напечатала фрагмент книги в более строгом, чем нынешний, переводе Е. Колесова). Скептики сочли ее мистификацией, вступившийся за честь отца сын подал на них в суд, представив доказательства в виде рукописи. Сохранилась и запись неопубликованного при жизни автора интервью, там говорилось и о книге. Для многих она стала важнейшей в наследии Хафнера, чтимого и читаемого в Германии и сегодня. Возможно, потому, что начало диктатуры - болезненная для любого общества тема, объединяющая множество неприятных вопросов, не только «почему» и «как», но и «кто», и «зачем» так много верноподданнического энтузиазма выказывали те, кто мог бы, в принципе и промолчать лишний раз. Но, видимо, распирало.

Время публикации на сайте:

25.01.17