Еврипида настигло #MeeToo

Есть вещи, о которых говорить себе дороже, но иногда приходится. Движение #MeeToo добралось до античности. В показанном на фестивале в Зальцбурге спектакле «Ифигения» в постановке Эвелины Марчиняк историю семейства Атридов не узнать без посторонней помощи, миф переписан от начала до конца. Драматург Иоанна Беднарчик перенесла действие в наши дни, хотя и сохранила в качестве соавторов Еврипида и Гете – с прибавкой frei nach, «в свободном переложении». Агамемнон (его играет Себастьян Цимлер) теперь не царь, но профессор этики, у него только что вышла книжка. Его жена Клитемнестра (Кристиана фон Польниц) – актриса, преподающая в театральной школе и представляющаяся лучшей актрисой города. Ее потенциальный зять Ахилл – спортсмен, профессионально занимается футболом, на знакомство с будущими тестем и тещей приходит в тренировочных штанах. За что его полюбила Ифигения (Роза Тормейер), не сразу становится понятно, впрочем, и в конце немногое проясняется. Ифигения утонченная, воздушная, играет на фортепианах и подает большие надежды. Но что-то ее мучает, и вскоре выясняется, что. Брат отца, родной дядя Менелай (Штефан Штерн), оказывается, домогался ее с детстве, сексуальное насилие стало постоянным. Ифигения призналась в этом родителям, но те велели молчать и никому больше не говорить: Агамемнон испугался за свою карьеру, Клитемнестра – дурной молвы. В итоге дочь решает покончить с музыкой: Ифигения ломает себе пальцы, хлопнув по ним крышкой рояля.

Рояль – редкий реквизит на просторной сцене бывшей солеварни в Халляйне, где фестиваль показывает самые радикальные свои спектакли – в прошлом году гамбургцы показывали здесь феноменальную постановку Карин Хенкель «Ричард, ребенок и король» (см. статью «Полцарства за лошадку» в Ъ от 11.8.21). В «Ифигении» тоже налицо все признаки радикального эксперимента: текст создан заново, персонажи едят с пола, стены пусты, некоторое разнообразие вносит огромный кусок зеркала, в котором отражаются герои. Бесконечные разговоры постепенно становятся все менее забавными, хотя вторая часть, навеянная «Ифигенией в Тавриде» Гете, переносит в курортную местность. Ппостаревшая Ифигения владеет отелем, сюда приезжает ее брат Орест – после двадцати лет разлуки сестра узнает его не сразу, а он и вовсе ее не узнает. Повзрослевшую Ифигению теперь играет Ода Тормейер, в реальной жизни - мать Розы, и это знание оживляет действие, как и энергичные танцевальные эпизоды – герои начинают двигаться в явно не античной хореографической традиции, даже жалеешь, что у нас драма, а не балет.

Еще недавно переписывать классику было модно, сейчас это просто театральный штамп. Сторонники переписывания кивают на Саймона Стоуна, дескать, тот тоже любит все апгрейдить. Но дело не в том, что есть вещи, позволенные только быку. Стоун чаще занят осовремениванием на оперной сцене, музыка и слова остаются прежними. А главное – у него получается. «Ифигения» же выглядит затянутой, что-то можно было бы сократить радикально, как чтение Агамемноном фрагмента своей книги, что-то развести – в перерыве между частями Менелай размышляет на авансцене о моральном облике своего героя, в это время рабочие демонтируют настил, чтобы превратить сцену в неглубокий бассейн. Сознание раздваивается, глаз мешает слуху, зачем было отменять антракт, объявленный в программке? Сама по себе театральная форма не порождает театра, проблемы текста не спасают ни актерские работы, ни минималистичная работа художника Мирека Качмарека, ни в буквальном смысле слова яркий яркий финал – рояль вспыхивает изнутри и долго и красиво горит, сцена заволакивается дымом, от генделевской арии «Lascia la spina» першит в горле, от предвкушения занавеса хочется выть, но нет луны перед глазами.

© SF / Krafft Angerer

Польский режиссер Эвелина Марчиняк последние годы успешно ставит на немецкой сцене – ее «Боксер» в Талия-театре получил престижную премию «Фауст», а «Орлеанскую деву» из Национального театра Маннгейма пригласили на Театральные встречи в Берлин. Но готовые рецепты сегодняшней повестки дня – феминистский дискурс, лексика и практика #MeToo, - не выглядят универсальным средством. Как наличие качественных ингредиентов не обязательно порождает вкусную еду, так и газетная идеология еще не есть большое искусство.

Время руководителя театральной программы Зальцбурга Беттины Херинг на фестивале завершается, сейчас она среди главных претендентов на должность интенданта венского Бургтеатра – самого богатого в немецкоязычном пространстве, с самой именитой труппой. Возможно, с желанием ослабить ее позиции и связан агрессивный тон иных комментариев по поводу театральной афиши этого лета – совсем в иной атмосфере готовится оставить Брегенц интендант тамошнего фестиваля Элизабет Слободка, в 2024 году она возглавит Дойче опер в Берлине, там австрийской прессе делить нечего. Но упреки Зальцбургу странны - дескать, попытка переписывания классики, поиски нового языка провалились, фестиваль нуждается в кризисном менеджменте. Первое можно обсуждать – нынешние драматурги словно боятся брать не себя ответственность за слово, им проще прислониться к классике, они не в состоянии выстраивать сюжет и насыщать его идеями; ну нет больших идей в современном мире, что поделаешь, одна экономика. Но насчет кризиса – это сильно. У фестиваля только что появился новый президент, Кристина Хаммер. Роль президента в Зальцбурге традиционно очень важна, она не сводится к работе со спонсорами, а если учесть, что пришла она из концерна «Мерседес-Бенц», да и выбрана была по «политическим причинам», говорить о кризисе менеджмента как-то рано: все только начинается, впереди долгая пора терний. Достаточно вспомнить, как непросто складывались поначалу отношения Жерара Мортье и только вступившей в должность тогдашнего президента Хельги Рабль-Штадлер. Но и тогда никто не пытался связывать неуспех отдельных постановок с кризисом менеджмента. Готовность масс-медиа уравнивать достижения художников с достижениями спортсменов оправдана в случае с ремесленниками, но на фестивале в Зальцбурге их не ценят.

Это расширенная версия статьи опубликованной в Ъ.