Абрашка, Колька и другие

В книге «На Молдаванке музыка играет: Новые очерки о блатных и уличных песнях»  (М.: ПРОЗАиК, 2012) писателя и исследователя уголовной субкультуры и низового фольклора Александра Сидорова собраны очерки о блатных и уличных песнях — «Плыви ты, наша лодочка блатная», «Когда я был мальчишкой», «Митрофановское кладбище» и др. Автор пишет не только об истории создания «блатной классики», но и о связанной с ней историческим контекстом: строительстве Беломорканала, развитии судопроизводства на заре Советской  власти, взлете и падении партии эсеров. Среди сюжетов - основы рукопашного «хулиганского боя», классификация ножей и кинжалов и «кокаинизация» России в первые десятилетия прошлого века.

В память об Андрее Синявском (1925 – 1977) Morebo публикует главу, посвященную песне об Абраме Терце.

Баллада  о Кольке-Ширмаче  занимает особое место в уголовном  фольклоре. Хотя блатной она,  по сути, не является, поскольку  авторы  сочувствуют  «предателям воровского  мира», однако  на сегодняшний  день входит в «обязательную программу» классического «блата». Так в чём же особость песни? Прежде всего в том, что она отражает новый, важный этап развития Страны Советов, её уголовного  мира и особенно — лагерной системы сталинизма. Поэтому  баллада достойна того, чтобы комментировать её подробно, а то и построчно.

Первая  же строка  — «На Молдаванке музыка  играет» — отсылает  нас к песне 20-х годов «Абрашка Терц, карманщик из Одессы»:

 

Абрашка Терц собрал большие деньги,

Таких он денег сроду не видал,

На эти денежки он справил именинки

По тем годкам, которые он знал.

 

Купил он водки, водки и селедки,

Созвал гостей и сам напился  пьян,

И кто с гитарой, кто с пустой рукою,

А сам Абрашка взялся за баян.

 

На Молдаванке музыка играет,

А Сонька в доску пьяная  лежит.

Абрашка Терц ей водки наливает

И речь такую он ей говорит:

 

«Зануда  Сонька, что ты задаёшься?

Подлец я буду, я тебя узнал.

Я знаю всех, кому ты отдаёшься,

Косой мне всё по пьянке рассказал.

 

Теперь вся улица с меня смеётся,

Никто мене проходу не дает,

Никто мене теперь  не поддаётся,

И всё, гадючий род, через тебя».

 

Если принять на веру утверждение исследователей Майкла и Лидии Джекобсон («Песенный фольклор  ГУЛАГа  как исторический источник. 1940–1991»), «Абрашка» написан в 40-е годы прошлого века «на мотив песни профессиональных преступников 30-х годов “На Молдаванке музыка играет”», то есть как раз баллады о расправе над «отступником» Колькой-Ширмачом на Беломорканале. Увы, отдавая  должное Джекобсонам  как собирателям фольклора, приходится признать, что историографы и толкователи они зачастую очень  слабые. И в нашем случае их объяснение  не выдерживает серьёзной критики. Конечно, сходство четвертого куплета из песни про Абрашку Терца  с зачином  песни о Кольке-Ширмаче бросается в глаза. Оно становится  ещё более очевидным, если вспомнить другой куплет беломорканальской баллады:

 

На Молдаванке музыка  играет

И вновь веселье пьяное  шумит,

Маруся рюмку водки наливает,

Пахан такую речь ей говорит...

 

Но эта похожесть не даёт ответа на то, какая из песен появилась раньше. Ведь с таким же успехом безвестные авторы баллады о Кольке-Ширмаче  могли позаимствовать мотив  и куплет из более ранней уголовной песенки. На мой взгляд, так и произошло. И не только на мой. Например, в интервью на радио  «Свобода» в 2005 году Мария Розанова вспоминала о том, почему писатель Андрей Донатович Синявский в 50-е годы прошлого века  взял себе для публикации за рубежом литературную маску  Абрам Терц: «Терц  возник  из нашей любви к блатной песне. Из песни  “Абрашка Терц,  карманщик всем  известный”. Это песня 20-х годов, одесская». Ещё раньше, в репортаже о первом дне судилища над Синявским и Даниэлем  «Тут царит закон» («Известия», 11 февраля  1966 г.) журналист Юрий Феофанов писал: «Синявский скрывался под именем Абрама  Терца... Фамилия Абрам Терц... не лишена интереса. В двадцатых годах ходила  по Одессе  блатная песенка, в которой персонажем был “Абрашка Терц,  разбойник из Одессы”. Может быть, друзья-приятели не случайно подобрали себе псевдонимы, а может, это совпадение».

Впрочем, мнение — ещё  не  доказательство. Но  есть и другие аргументы. Прежде  всего, супруги  Джекобсон явно поторопились, когда объявили беломорскую балладу «На Молдаванке музыка играет» песней  профессиональных уголовников. Этого не может  быть, потому  что не может быть никогда. В песне хотя и несколько иронически, но с явным  сочувствием выписаны образы  Кольки-Ширмача и  Маруси, которые  разрывают  с блатным  миром, впечатлённые великой всесоюзной стройкой. Воры убивают отступников, но (в отличие, скажем, от «Мурки»)  симпатии авторов явно на стороне  погибших. Абсолютно невозможно, чтобы  подобного рода баллада исполнялась  в блатном кругу. Она же прославляет «порчей», «сук», «гадов»!

Песня, вполне возможно, и создана в уголовно-арестантской среде. Однако явно — не в среде арестантов, принадлежавших  к воровскому сословию. У воров, блатных она как раз вызывала негативные эмоции. И вряд ли они бы стали на её основе создавать песню чисто блатную.

Вообще-то переделок и народных, и популярных авторских песен в блатном фольклоре более чем достаточно. Но — песен нейтрального содержания (популярных советских, народных, фронтовых, городских  романсов), а уж никак  не прославляющих «сучье племя»  и развенчивающих преступную  жизнь. Не случайно  во многих вариантах в уста пахана  вкладывается строка: «У нас, ворья, суровые  законы». Вместо «ворьё» также  поют «жульё». То есть те, кто исполнял балладу, заменяя «воров»  на презрительное «ворьё», понимали, что песня — не блатная.

А вот обратный пример — совершенно естествен! То есть на основе уркаганской песенки создать шлягер, стилизованный под «блат», но направленный против блатной романтики, — это  очень удачный  метод контрпропаганды. Да и многочисленные переделки известных уголовных песен — явление чрезвычайно распространённое.

Правда, Джекобсоны ссылаются на то, что в конце 40-х и в 50-е годы пелся куплет, где прямо вводилась кличка Ширмача:

 

Кому ты, стерва, лярва, отдаёшься,

Я знаю, что Ширмач тебя ебал.

 

Но это неудивительно, учитывая указание на то, что та- кой  вариант был популярен среди  школьников  и студентов. Спустя десятилетия, да ещё вне  уголовной  среды  подобное смешение вполне  объяснимо, ведь обе песни исполнялись на один мотив и с упоминанием Молдаванки, где играет  музыка. Текст «Абрашки» вообще варьировался самым  причудливым образом. Мы встречаем здесь и отголосок  одесского  шлягера  «Сегодня  Сонечка  справляет аманины», и куплет  о том, что «на  Молдаванке играют  и поют», «прохожих  раздевают», который кочует  по многим образчикам одесского  песенного фольклора.

Кстати, имя  Абрашки Терца  — далеко  не единственное в вариантах песни, которая так пришлась по душе Синявскому. Вот другая версия:

 

На Молдаванке музыка  играет,

А Сонька-лярва пьяная лежит,

А Колька-Свист ей водку наливает

И по-блатному что-то говорит.

 

Колька-Свист — герой первого советского звукового художественного фильма  «Путёвка  в жизнь»  режиссёра Николая Экка. Премьера состоялась 1 июня 1931 года, картина пользовалась бешеной популярностью не только в Стране Советов, но и за рубежом. «Путёвка  в жизнь» получила  приз зрительских симпатий на Первом международном кинофестивале в Венеции в 1932 году, а Экк тогда же был признан лучшим режиссёром по опросу зрителей. После фестиваля картину закупили 26 стран, всего же она была показана в 107 странах.

Так вот, Колька-Свист, Мустафа и Жиган — три самых ярких и известных персонажа «Путёвки», быстро вошедших в фольклор. Сразу же после фильма народ сочинил знаменитый куплет,  пересказывающий драматические коллизии картины:

 

Мустафа дорогу строил,

Мустафа по ней ходил.

Мустафу Жиган зарезал,

Колька-Свист похоронил.

 

С огромной долей  вероятности можно  утверждать, что в повествование о Соньке-лярве, отдающейся  всем  подряд, Колька-Свист попал вскоре после выхода «Путёвки в жизнь»  на экраны страны. А имя Соньки могло появиться чуть позже, после 1936  года, когда  стал популярен и другой  фильм  о «перековке» уголовного мира — «Заключённые», где в центре внимания оказались такие персонажи, как уголовник Костя-Капитан и блатнячка Соня.

Вообще-то Сонька — не единственное имя героини. Известна версия той же песни, где действует Манька. Есть много различных вариантов, приведём текст из книги тех же Джекобсонов:

 

Зануда Манька, что ты задаёшься?

Подлец я буду, я тебя узнал.

Я знаю всё — кому ты отдаёшься,

Косой мне Петька правду рассказал.

 

Зачем  тебе я жёлтые ботинки,

Шелка и крепдешины покупал,

Менял фарты на ленты и резинки,

Во всём тебе, гадюка, угождал!

 

Любопытна явная  перекличка с «Муркой»:

 

Мурка, в чём же дело,

Что ты не имела?

Разве я тебя не одевал?

Кольца и браслеты,

Юбки и жакеты

Разве я тебе не добывал?

 

Возможно, Манька появилась раньше Соньки, в середине–конце 20-х годов. А уже в 30-е неизвестные авторы перелицевали песенку, включив в неё и Кольку-Свиста, и Соньку.