Русский человек на рандеву

Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России. Под редакцией Юрия Левады и Теодора Шанина. М.: Новое литературное обозрение, 2005

Социология кажется порой наукой о грустном. Какие бы формы массовости она не рассматривала, какие бы тенденции в обществе не исследовала, преобладающими в публике остаются ощущения настороженности или даже подавленности, неудовлетворенности и несогласия. В общем, скорее «нет», чем «да».

Для русской истории, с ее регулярной, согласно И.С. Тургеневу, сменой в качестве поколенческих образцов гамлетов и дон-кихотов, подобный пессимизм выглядит вещью едва ли не обязательной. Но именно эта неизбежность и внушает определенный оптимизм: есть хоть что-то в окружающей практике, что гарантирует стабильность, обеспечивая тем самым поле и для исследования, и для последующей деятельности.

Миф об огне и полыни

Понятие поколения – один из краеугольных мифов мировой культуры, без которого невозможно эту культуру представить. Построенный на противопоставлениях, на схемах притяжения и отталкивания, консерватизма и радикальности, миф стал особенно актуален в последние два столетия, когда роль масс в истории сперва была радикально переоценена, а затем последовательно низведена до принципов «управляемых выборов» и «управляемой демократии».

Для описания подобной проблемы, конечно же, идеальной представлялась бы монография, а не сборник статей, поневоле впадающий во фрагментарность. Но уровень общего проникновения в проблематику сегодня таков, что без сборника не обойтись (а по результатам его под вопросом оказывается и выход самой гипотетической монографии). Тем более что материалы, публикуемые в «Отцах и детях» - результаты многолетней работы междисциплинарного семинара. Он возник по инициативе ректора Московской высшей школы социальных и экономических наук Теодора Шанина и Юрия Левады, директора «Аналитического центра Юрия Левады».

Основными вопросами, стоявшими перед авторами, стали, как утверждает вступительный текст, два следующих:

«1. С чем связана популярность идеи «поколений», при каких условиях она актуализируется, каково назначение и смысл этого понятия?

2. Каковы возможности и границы использования понятий «поколение» и концепции «смены поколений» в социальных и гуманитарных дисциплинах – истории, социологии?».

Наиболее важным здесь, на мой взгляд, выглядит второй вопрос. Вместе с проблемами определения терминов он является решающим не только для научного дискурса, но и для жизни самого общества, существующего обычно в границах созданной системы ценностей, их защиты и дальнейшей замены новой шкалой приоритетов.

Здесь, кажется, не обойтись без наблюдений натуралистов и последующего переноса опыта «стаи» на опыт человеческого существования. Особенно актуальными эти размышления оказываются в нашей стране сегодня, когда смена одной команды (обычно более старшей по возрасту) другой (как правило, более молодой) становится явлением настолько массовым, что впору говорить о возрастном геноциде.

Но натуралистическая терминология если и присутствует в материалах сборника, то подспудно. Зато целых три текста, которыми открывается сборник, посвящены попыткам так или иначе сформулировать предмет обсуждения (статьи Т. Шанина, Ю. Левады и Б.В. Дубина), а также возможность применения его в социологии и истории (работы В.В. Семеновой и недавно скончавшегося В.П. Данилова).

Темами исследований, вслед за теоретическими вопросами, оказывается русская история XIX века (статья Д.М. Олейникова), проект «шестидесятников» как феномен движения протеста в СССР (В.М. Воронков), а также история литературы сквозь призму поколенческого вопроса и наоборот, поколенческий вопрос сквозь призму литературы (А.М. Никулин пишет в этой связи о прозе Андрея Платонова, а Наталия Арлаускайте – о литературном поколении). Эти тексты составляют первый раздел книги, «Поколение и научное осмысление общества». Второй же посвящен анализу социологических исследований последних лет, связанных с разными аспектами молодежной жизни. В качестве рабочего материала предложены результаты опроса не только в Москве, но и в Киеве.

Виртуальные поколения

В основе большинства размышлений, помещенных в сборнике – классические труды Карла Мангейма, прежде всего его эссе «Проблема поколений», понятия «энтелехии» как «главного мотива коллективного мышления» (Т. Шанин), «духа поколения», наиболее концентрированно выраженного его элитой.

Конечно, степень доступности этой концентрированности в разные периоды у разных групп разная: одни выражают ее сегодня через «глянцевые» журналы, другие – работой на Amnisty international. Многое здесь зависит от направленности исследовательского интереса, что именно оказывается в центре внимания, поколение индивидуальное или массовое.

Речь может идти об одновременном сосуществовании разных поколений внутри одной возрастной группы, причем элита в ряде случаев способна какое-то время представлять и концентрировать в себе интересы сразу несколько поколений. Порой «универсальная элита» в равной степени полно представляет интересы и задачи совершенно противоположных по своим интересам и задачам групп.

Отчасти это прослеживается и на примере «шестидесятников». Одним исследователям они представляются не «массовым поколением, оказавшем влиянием на всю социальную жизнь общества», но «только лишь интеллектуальным движением и потому значимым только для людей интеллектуальной сферы, пишущих о том времени» (В.Семенова делает эти утверждения в вопросительной форме). Другие же разделяют понятия поколения шестидесятников и сопутствовавшего ему движения сопротивления, что позволяет подытожить: «численность этого поколения невелика, число участников движения гораздо меньше, однако именно это поколение сыграло решающую роль в последующих революционных изменениях в обществе» (В. Воронков).

Наиболее яркие (но не обязательно самые глубокие) образцы современной поколенческой элиты обнаруживаются, как правило, среди масс-медийных персонажей, существующих и в «земных», и в виртуальных мирах (вообще виртуализация поколений представляется одной из примет времени, жаль, что в «Отцах и детях» этому аспекту уделено немного внимания). Не случайно в одной из общепризнанных методик социологического анализа массовых поколений, принадлежащей Х. Беккеру – о ней упоминает в статье «Современные концепции и эмпирические подходы к понятию «поколение» в социологии» Виктория Семенова, - к числу важнейших критериев относится «состояние средств массовой информации». Именно в СМИ во многом формируется сегодня портрет «паттерна поколения», отдельного типа, уже в силу самой своей массовости претендующего на роль образца. Интересно, что он все меньше связан с проблемой наследия.

Б. Дубин описывает в статье «Между всем и ничем» то, как «закладывается, пестуется, воспроизводится отношение к детству и юности как к чему-то отрицательному или, в лучшем случае, проходному – тому, что следует как можно скорее преодолеть» (первоначальный вариант статьи публиковался в «Индексе»). Обратная реакция сегодня напоминает амнезию: отрицательным, проходным, если только ты не молодой коммунист, выглядит весь предшествующий опыт. Новый же ткется буквально из воздуха.

Примером масс-медийного поведенческого лидера нового времени выглядит фигура Александра Гордона, переместившегося из узкой сферы интеллектуальной журналистики и связанных с нею академических кругов (в том числе «младоакадемических») в сферу журналистики политической, глянцево-интеллектуальной. Судя по собственным признаниям Гордона, он понимает все сложности, связанные с этим переходом (на телевидении «я сразу попросил определить правила игры. Я слышал, что существуют списки, — сказал я, — кого можно приглашать, кого нельзя» - из интервью «Новой газете» под символическим названием «Я стопудово с Кремлем»). Понятны ему и правила, связанные с публичным разрывом с людьми бывшего круга, в звонком отказе от принадлежности к либеральным ценностям.

Этот пример показывает, как политическая ситуация в стране, вызывающая давно забытую политическую лабильность как масс, так и отдельно взятых интеллектуалов, на глазах разрушает старые и создает новые элиты и поколенческие группы с их элитами. Поскольку группами можно считать уже собрание лиц от трех человек, то их классификация рискует превзойти по сложности таблицы Линнея. Впрочем, партия, а с нею и Александр Гордон, наверняка подскажут, как лишний раз не усложнять ситуацию.

Эпитафия как гимн

У книги нет заключительной части, она словно обрывается на полуслове, что обнадеживает: вопрос остается открытым. При его продолжении было бы полезно обратить внимание и на современных маргиналов, и на различие субкультур разных поколений, вопрос о том, как типологически различаются MTV и телеканалы для домохозяек и пенсионеров (которыми на сегодня оказываются фактически все остальные телеканалы).

В качестве рабочей гипотезы можно было бы рассмотреть предположение о том, что никакого принципиального различия между поколениями нет вовсе. Есть лишь рождение, победа, усталое торжество и смерть некоторых общественных парадигм. Вопрос в том, к какой парадигме примыкает то или иное лицо – к нарождающейся, устоявшейся или архаичной. Возраст, конечно же, не является гарантией принадлежности к той или иной парадигме, это скорее игра обстоятельств (как игрою судьбы объединялись в итальянских «красных бригадах» 1970-х безвестные студенты и мультимиллионер Фельтринелли). При этом одновременно нарождается столько разных парадигм, и каждая из них так претендует на победу, на законное или незаконное наследование господствующим идеалам, что невозможно вести речь о легитимной преемственности. Всякий раз это скорее игра случая, отягченная массой привходящего.

Сегодня такими обстоятельствами выглядят представления о капитализме и буржуазности. Да простится мне отсутствие социологической базы в высказывании, но ситуация выглядит таким образом, будто старшее поколение, воспитанное на разговорах о дикости и беспощадности капитализма, сохраняет известную дистанцию к стереотипам советского мышления. Молодое же поколение восприняло за чистую монету содержание школьных учебников поздней советской поры. Как один из результатов - мы имеем поколение талантливых менеджеров, успешно управляющих предприятиями любой степени сложности и лишенных при этом какой-либо идеологии и этики, понимания конечной цели, ради чего функционирует их «продукт».

Примеры можно почерпнуть из столь же всем близкой, как медицина и образование, жизни СМИ. Константин Эрнст на Первом телеканале и Владимир Бородин, почти год возглавлявший газету «Известия», умудрились если уж не вывести своих подопечных из кризиса, то хотя бы не дали пойти им ко дну (другое дело, кто стоит за ними в качестве надзорного органа). Но результаты их работы с точки зрения общественной жизни оценить практически невозможно: это именно управленцы, аккуратные исполнители заказа, а не идеологи. Дух брежневской эпохи проявился не в детях ее, но во внуках.

Об этом, в частности, пишет и Юрий Левада в статье «Поколения ХХ века: возможности исследования», где отмечает рождение нового мифа, превращающего пору застоя в своеобразный «золотой век» («каждая эпоха имеет «свою» легенду о «золотом веке», ту, которую она заслуживает», замечает в связи с этим ученый).

Исторически этой легенде противостоит опыт шестидесятничества, едва ли не самый симпатичный и уж точно из числа тех, за что многое простится русской истории ХХ века. Этот опыт не может a priori быть востребованным нашими «белыми воротничками» - прежде всего потому, что он скорее этической, а не административной природы, во многом порожден утопическим видением России. Эйфория конца 80-х, сменившаяся разочарованием и даже депрессией у той части шестидесятников, что так и не вписалась в новые экономические правила, выглядит сегодня точным диагнозом времени, эпитафией, которая кому-то может показаться едва ли не гимном.