От императоров до Чайковского

Воспоминания писательницы и театрального критика Александры Ивановны Соколовой (1833—1914) – мечта любителя истории. Мать знаменитого в начале века журналиста Власа Дорошевича, она видела многое и многих: училась в Смольном институте, по окончании его пустилась в приключения, достойные телесериала. Поселившись в дорогой московской гостинице «Дрезден», в 18 лет она начала жизнь эмансипированной девушки. «Я брала деньги не стесняясь, разоряла своих поклонников без милосердия; двоих довела до отчаяния, одного до самоубийства, вынесла несколько неприятных объяснений с администрацией и, порешив, что в Москве мне тесно, размаха настоящего нет, поставила себе задачей попробовать счастья в Петербурге.

Сюда я приехала с грудой роскошных туалетов и запасом такой ненависти и пре-

зрения к людям, что мне за них страшно. За себя я не боюсь ничего: я изо всякой борьбы выйду победительницей».

Победа удалась - Соколова была знакома с Николаем I, литераторами и композиторами Михаилом Катковым, Алексеем Писемским, Львом Меем, Петром Чайковским и Николаем Рубинштейном, была своим человеком в редакциях многих московских газет разного качества, от «Московских ведомостей» и «Русских ведомостей» до «Московского листка». Рассказывает она не только о московском быте, но и о криминальных историях, ведь очерки и романы Соколова писала и на исторические сюжеты, и на уголовные.

Она лишена пиетета по отношению к тем, лишь от имени которых перехватывает в горле о восторженных потомков. Так, об императоре Николае мемуаристка пишет как о распутнике, пытавшемся превратить петербургское светское общество в большой гарем, где всех жертв николаевского сладострастия насильно выдавали замуж за аристократов. Но все сдавались на его милость.

Соколова рассказывает об истории Лавинии Жадимировской, урожденной Лавур. Некрасивый ребенок, она к 16 годам превратилась в писаную красавицу, за нее просватался богач Жадимировский. После заграничного путешествия молодые вернулись в Петербург и «открыли богатый и очень оживленный салон, сделавшийся средоточием самого избранного общества.

В те времена дворянство ежегодно давало парадный бал в честь царской фамилии, которая никогда не отказывалась почтить этот бал своим присутствием.

На одном из таких балов красавица Лавиния обратила на себя внимание императора Николая Павловича, и об этой царской «милости» по обыкновению доведено было до сведения самой героини царского каприза. Лавиния оскорбилась и отвечала бесповоротным и по тогдашнему времени даже резким отказом.

Император поморщился... и промолчал.

Он к отказам не особенно привык, но мирился с ними, когда находил им достаточное «оправдание».

Но когда через пару лет Лавиния влюбилась и сбежала с князем Трубецким, гневу императора не было предела; любовников арестовали на Кавказе (Соколова утверждает, что в Одессе при попытке сесть на корабль), князя, а Лавинию вернули мужу, хотя он не был против произошедшего и в полицию не обращался.

Соколова подчеркивает самодурство императора: «Самолюбивый государь не мог и не хотел простить Трубецкому предпочтения, оказанного ему, и не прошло недели, как над отданным под суд князем состоялась высочайшая конфирмация, в силу которой он, разжалованный в рядовые, ссылался на Кавказ».

Зато дочь князя, зачисленная «пансионеркой царской фамилии в Екатерининский институт», была взята ко двору и «на коронации императора Александра II в нее влюбился граф Морни, двоюродный брат Наполеона III, бывший его представителем на коронационных торжествах.

Особой преданности графиня Морни к нашему двору никогда впоследствии не питала…»

Позднее Лавиния появится в литературе, став прообразом главной героини романа Булата Окуджавы «Путешествие дилетантов».

Среди достоинств Соколовой – любовь к неожиданным сюжетам, в том числе о Московской консерватории и ее директоре Николае Рубинштейне: «Нравы в ней были крайне распущенны, воспитанницы, ставя самое учение на второй план, заняты были главным образом нарядами и романами, и все поголовно были более или менее безнадежно влюблены в своего увлекательного и довольно легко увлекавшегося директора, и это, между прочим, подало повод к очень грустному случаю, надолго смутившему покой Николая Григорьевича». Речь идет о влюбившейся в него московской гувернантке, которая начала заниматься пением в консерватории – и пала жертвой собственной страcти. «Насколько сам Рубинштейн сознавал эту преданную, безумную любовь и насколько серьезно он на нее откликался — решить трудно, известно только, что он стал бывать у нее, в ее скромной маленькой комнатке, и что у нее появилось несколько портретов Рубинштейна с очень лестными и любезными надписями.» Когда расставание стало неизбежно, несчастная застрелилась прямо во время концерта в холле Большого зала консерватории. Соколова пишет, что, узнав о случившемся, Рубинштейн играл особенно вдохновенно.

Конечно, не все в этих мемуарах стоит принимать за чистую монету, память порой подводит автора и ради красного словца она кажется способной на многое. Но все же большая часть текстов печаталась еще при жизни Соколовой, да и нет абсолютной правды в описании прошлого, история тем и хороша, что складывается из множества голосов, разницы оценок и свободы в их интерпретации.