О советском истоке: Витторио Страда в мемуарах жены

Страда-Янович, Клара. Фрагменты прошлого. Мой Дальний Восток / Клара Страда-Янович. М.: Три квадрата, 2015. 128 с. Ил. (Серия «не Большая история», вып. 2).

Венецианка Клара Страда-Янович родилась на Дальнем Востоке. В Италии она оказалась после того, как вышла замуж за знаменитого слависта Витторио Страда. Ее воспоминания посвящены детству в Нижнем Приамурье, студенческим годам на филологическом факультете Московского университета, поездке на целину, встречам в «большом» литературном мире...

Книга вышла в рамках серии «не Большая история», берущей не количеством публикаций, но их качеством. Собственно, до Страды-Янович в серии вышел лишь том Георгия Зингера, известного переводчика с французского (он переводил многих, от Александра Дюма до Мишеля Уэльбека). Его мемуары посвящены отцу, легендарному московскому портному послевоенных лет Рубену Зингеру, и деду по матери, проработавшему всю жизнь в лесной промышленности Иосифу (Льву) Казанскому.

Эти истории не самых знаменитых людей – бесценный источник для понимания времени. Они полны деталей, обычно ускользающих от взгляда профессионального описателя событий.

Клара Страда-Янович была наблюдательным ребенком, пусть и свято верившим во все, что слышала по радио. В детстве она общалась с раскулаченными, отец нанимал двоих из них косить, платя им по 250 рублей – это месячный оклад уборщицы, а Клару отправляли с ними в поле греть обед. По дороге домой мужчины разговаривали, девочка их слушала. «Говорили, что, может быть, колхозы распустят и они смогут вернуться в родные места.

Нам в школе уже забили голову россказнями о счастливой колхозной жизни, о том, что перегибы закончились, а отдельные недостатки устраняются партией.

И я в этом духе стала возражать, но мужики спокойно поставили меня на место: у тебя еще, мол, молоко на губах не обсохло, а мы знаем, что говорим. Я никому не сказала об услышанном, но сама для себя нашла объяснение: они затаили злобу на советскую власть, которая их раскулачила. И все-таки что-то царапало в душе, это был, может быть, первый дискомфорт, порожденный конфликтом между жизнью и пропагандой».

Особая история – слухи, которыми питался народ. Одни были связаны с гибелью французского борца за мир, лауреата Сталинской премии «За укрепление мира между народами» Ива Фаржа в автокатастрофе в Грузии (говорили, будто он критически высказался о жизни в СССР). Другие – с бесследно исчезавшими из радиоприемников любимцами эстрады. Когда выяснилось, что знаменитая певица Лидия Русланова, записи которой неожиданно исчезли из эфира, сидит в лагере, «кто-то пустил такое объяснение: она была агентом Гитлера. Ее песня “Валенки, валенки, эх, не подшиты, стареньки” – кодовое сообщение немцам о том, что Красная армия не готова к войне! И это говорилось на полном серьезе.

Другие истории звучат еще анекдотичнее, на грани клинического бреда. Вдруг во время войны в домах стали проверять отрывные календари (“численники”, как у нас их называли). Будто бы где-то обнаружили на календарном листке в бороде Карла Маркса изображение собаки – дело рук вредителей. Календари поворачивали и так, и эдак, смотрели против света, не вырисуется ли собака в переплетениях бороды основоположника. У нас не нашли».

Страда-Янович рассказывает и о своих однокашницах – Раисе Титаренко (будущая Раиса Максимовна Горбачева), соседствовавшей со Шверником Светлане из Дома на набережной, дочери художника Арсения Лактионова. Автор пишет о своей поездке на целину, где в очередной раз столкнулась с лицемерными противоречиями советской жизни, корреспондентки областной комсомольской газеты с придыханием расспрашивают студентов-целинников о трудовых победах, а большая часть тех мается в это время поносами. При этом идеологические шоры раскрываются не сразу: «В голове у меня, конечно, была полная каша относительно устройства государства, действительной роли партии, ее функционирования. Партия была неким божеством, окруженным тайной. Как себе ее представить? Это было нечто неуловимое для нормального разума. Все-таки так или иначе она состоит из людей, от личных качеств должно же что-то зависеть? Как принимаются решения? Нам внушали, что партии ведомы исторические законы и она действует на основании этого знания. Когда Берия оказался чуть ли не шпионом, чуть ли не наймитом англо-американского империализма, я была внутренне потрясена. Кому же верить? На этот мой вопрос друг моего отца ответил однословно: “Партии”. Что-то не сходилось».

Эти признания дорогого стоят, они напоминают, как непрост путь из идеологического рабства к внутренней свободе. «В конце концов, все упиралось в Ленина, а он по определению был выше всякой критики. Так что какие-то проблески мысли не находили развития. Одна сокурсница даже пригрозила, что скажет кому надо, если я не перестану задавать провокационные вопросы или допускать высказывания, которые можно будет оценить как антисоветские. А я не была антисоветской, я всего-то хотела понять. Но понимания не требовалось, надо было принимать на веру то, что вдалбливала пропаганда».

Завершают сборник два очерка. Один посвящен Пальмиро Тольятти – с ним у мемуаристки вышел короткий, но напряженный разговор по поводу репрессий 30-х. Лидер итальянских коммунистов утверждал, что ничего не знал в те годы, Страда-Янович возражала, что все, кто хотел знать, знал. Состоявшийся диалог во многом характерен для той поры, когда многие стоявшие у власти уверяли в своем неведении о происходившем.

Во время ужина «затрагивается тема репрессий тридцатых годов. И тут Тольятти заявляет, как говорится, на голубом глазу: “Мы, Страда, ничего не знали”. А я как раз в это время читала только что вышедший итальянский перевод книги Виктора Сержа “Записки революционера”. (Серж – псевдоним, на самом деле он Кибальчич, кажется, племянник народовольца Николая Кибальчича, казненного за участие в покушении на Александра II.)

Меня такое заявление просто возмутило: как, ты живешь в гостинице “Люкс”, вся Москва замерла от страха, каждый день исчезают люди, а ты ничего не знаешь?! И я решительно возразила: “А вот я сейчас читаю Виктора Сержа, он говорит обратное”. Витторио, из соображений “дипломатических” приличий, под столом, благо за скатертью не было видно, дал мне пинка в лодыжку, чтобы я замолчала. Я никогда не забуду, как изменился взгляд Тольятти: меня как будто полоснуло стальным лезвием, так у него сузились зрачки и такой ненавистью полыхнуло из глаз, а взгляд стал ледяным. Видно, мое бестактное возражение задело его за живое, а Сержа он, наверно, знал по работе в Коминтерне».

Удивление мемуаристки могли бы приуменьшить исследования современных историков. Многие из них пишут о двусмысленной роли Тольятти в судьбе многих коммунистов-эмигрантов в Москве, где он жил и работал в 30-е годы. По решению Тольятти была приостановлена и публикация списка итальянских коммунистов, пострадавших в годы «большого террора», – о жертвах Сталина заговорили лишь в начале 60-х. Об этом, в частности, говорится в книге «Итальянцы в сталинских лагерях» Елены Дундович и Франчески Гори (М.: Росспэн, 2009).

Другой очерк – о Всеволоде Кочетове, авторе знаменитого в свое время романа «Чего же ты хочешь?». Среди его героев был ревизионист и антисоветчик Бенито Спада, в котором легко угадывались черты Витторио Страда. Кочетов был знаком с прототипом своего персонажа, был у него в Италии в гостях, а однажды даже спал под одеялом слависта (в разных кроватях, если что). Их споры во время кратковременного знакомства отличались скорее эмоциональностью, чем глубиной, «один отстаивал принцип свободы мысли и независимости суждений, другой даже в подпитии ни на йоту не отступал от линии партии, оставаясь все время презрительно-холодным. Лицо Кочетова засветилось изнутри, только когда он рассказывал, как пил с генсеком цейлонской компартии».

Кочетов был уверен, что его роман не издадут в Италии. Но перевод все-таки вышел – с предисловием Витторио Страды.