Григорий Гордон. Эмиль Гилельс. За гранью мифа. - М.: Издательский дом "Классика XXI", 2007. - 352 с.

Не только первобытное, но и культурное мышление устроено таким травматичным, по сути, образом, что не может избежать оппозиций. Лермонтов или Пушкин, Толстой или Достоевский, красное или белое, Париж или Ницца... У гения Рихтера был лишь один соперник - Эмиль Гилельс. Их противостояние существовало, скорее, в головах их восторженных слушателей; ведь в глазах истории нет ни первого, ни второго места. Тем интереснее читать книги не только стремящихся к объективности авторов, но и тексты, не скрывающие своей субъективности.

Работа Григория Гордона - из числа таковых. Исследователь изучил, казалось бы, все, связанное с Гилельсом, и уже из одних цитат мог бы сложиться запоминающийся портрет пианиста. Но автор не в силах лишить читателя своих комментариев - подчеркнуто пристрастных, призванных защитить задним числом Гилельса от его недоброжелателей и тех, кто предпочитал ему других интерпретаторов.

В наши дни, когда все идеологическое в биографии Гилельса (а он был обласкан властями) отступило на второй план, сомнений в его величии нет - чего стоят хотя бы недавно изданные "Мелодией" пять дисков с его сольными записями! Да и героические моменты, вроде присуждения гран-при на Первом конкурсе Чайковского в 1958-м американцу Ван Клиберну (Гилельс был председателем жюри, свое решение он вынужден был предварительно согласовать с ЦК), дорогого стоят.

Но кто сказал, что жизнеописания не могут быть окрашены эмоционально? Мысленно возражая автору, читатель только оттачивает собственную позицию.

Книга снабжена списком использованной литературы (исключительно русскоязычной), а также именным указателем.

Клод Дюфрен. Мария Каллас / Пер. с франц. Людмилы Чечет. - М.: Молодая гвардия, 2007. - 261 с. (ЖЗЛ).

Вот жизнь еще одной звезды, окруженной как поклонниками, так и противниками. Последнее слово, впрочем, не очень верно: противником здесь может быть только равный, а равных этому голосу в ХХ веке удастся пересчитать по пальцам одной руки. Но у Марии Каллас (1923-1977) был скверный характер - качество, сопровождающее по жизни многие таланты. Дюфрен, впрочем, не зацикливается на описаниях многочисленных скандалов, связанных с именем Каллас, а их было множество. В основе одних лежала жадность творческая (Каллас всерьез уверяла, будто "Норму" Беллини писал для нее и никакой Кабалье ее не исполнить), в основе других - жадность обыкновенная (11 ювелирных украшений из ее коллекции недавно ушли на аукционе за 1 870 000 долларов). В основе третьих - ревность, словно позаимствованная у дикой кошки. У ревности были и плоды: миллиардер Онассис хоть и бросил ее ради Жаклин Кеннеди, но после свадьбы, если верить биографу, возобновил отношения с бывшей любовницей.

Кажется, что подробности такого рода никак не связаны с тем мистическим искусством, каким является опера. Но, во-первых, в книге масса наблюдений, связанных с творчеством певицы, воспоминаний работавших с нею режиссеров, анализ периодики и мемуаров. Во-вторых, Каллас так давно превратилась в миф, что к ее биографии неприменимы понятия "грязь" и "сплетни". Это как Пушкин - как ни чихни, какую крепостную ни соблазни, все в дело, все в строку. Из всего прорастет и вылупится, прорежется и проклюнется. Правда, сама материя голоса куда тоньше и эфемерней слова. Зато и круг посвященных куда интернациональнее.

Тамара Грум-Гржимайло. Слава и Галина: симфония жизни. - М.: Вагриус, 2007. - 502 с., [32 с.] ил.

Двойная биография - вещь в наши дни популярная. Но в судьбе Ростроповича и Вишневской искусство и личное соединено как мало еще где. Тамара Грум-Гржимайло - из числа счастливцев, друживших с Ростроповичами долгие годы. Благодаря этому в книгу попало множество интервью с музыкантами, наполненными интереснейшими подробностями. Например, Ростропович рассказывает, как он учился оркестровке у Шостаковича. Тот иногда звонил ученику с просьбой приехать к нему в гости. "Я, конечно, мчался. А когда приезжал, он придвигал ко мне стул и просил: "Слава, садись, садись..." И сам садился напротив и говорил: "Давайте помолчим..." Я не знаю, как долго длилось это молчание. Один час, два часа или три... Когда молчишь в таком возрасте, то теряется ощущение времени. Потом он вставал и говорил: "Слава, большое спасибо, что приехал... Стало легче жить!" ...И я уезжал" (с. 485).

Порой автора пронзает дух официоза. Так, описывая юбилей виолончелиста в Кремле, она вдруг пишет как о важном событии о том, что "в зале присутствовали члены правительства России, губернаторы разных городов..." (с.504) . Но временную расфокусировку оптики легко извинить. Во-первых, другая книга Грум-Гржимайло о Ростроповиче уже выходила в 1997-м, во-вторых, в новом труде она не обошла вниманием одну из самых трагических страниц в жизни музыканта - звериные нападки на него в конце 90-х со стороны российской музыкальной критики. Итогом их стал принципиальный отказ Ростроповича от выступлений в России. Зато эти же самые критики обливались слезами в некрологах. Уж не себя ли они жалели?

К сожалению, Грум-Гржимайло не вдается в анализ такого поведения рецензентов (хотя для анамнеза самой критики это было бы неплохо), но и цели у нее иные - запечатлеть последние десять лет совместной жизни двух музыкальных кумиров, прошедшей в перелетах, массе деяний и планов. И книга получилась в итоге такой же, как загранпаспорта Славы и Галины: событие стремится за событием, в глазах начинает рябить, и только собственный тихий стон восторга выводит читателя из оцепенения.

Harald Eggebrecht. Grosse Cellisten. - Piper, 2007. - 407 s.

Харальд Эгебрехт. Великие виолончелисты. - Мюнхен - Цюрих: Piper, 2007. - 407 c. 69 илл.

Автор, музыкальный критик и специалист по литературе и искусству, известен своими публикациями в "Sueddeutsche Zeitung" и вышедшей в том же "Пипере" книгой "Великие скрипачи" (заодно Эгебрехт выступил и составителем комплекта компакт-дисков "Столетие скрипачей"). Его новый труд посвящен виолончелистам ХХ века, от Пабла Казальса, "отца" всех-всех-всех, до Йо-Йо-Ма, которого автор чтит среди всех живущих едва ли не больше остальных.

Впрочем, завершается книга рассказом об австрийском виолончельном гении Эмануэле Фойермане (1902-1942), а открывается - главой о ситуации в виолончельном исполнительском искусстве в начале XXI века. И это смешение времен и народов типично для структуры книги в целом. Перед нами авторский взгляд, не лишенный порой подчеркнутой субъективности (например, в главке о Мише Майском), изложенный живым и образным языком, о котором в большинстве случаев приходится только мечтать, когда сталкиваешься не с переводом, но с оригинальным русским текстом о музыке. Перевод же Эгенберга по идее не должен заставить себя ждать, и не только по тому, что это фундаментальная по своему характеру работа со всеми признаками неформальной энциклопедии. Здесь немало страниц посвящено и русской/советской виолончельной школе. Ростропович, конечно, превыше всего, но есть и творческие портреты Даниила Шафрана, Натальи Гутман, Давида Герингаса и тех, чьи корни так или иначе был связаны с Россией, - например, Грегор Пятигорский.

Особый характер придает книге то обстоятельство, что ее презентация прошла в прошлом году на знаменитом виолончельном фестивале в немецком Кронберге, куда в качестве исполнителей съехались большинство из ее героев, от Лина Харрела до венгерского гения Миклоша Переньи. Фестиваль был посвящен памяти Ростроповича, и то, что организовали его сами коллеги, говорит об особом цеховом духе, царящем у виолончелистов, - цеховом в средневековом значении этого слова, когда профессия определяла не только стиль жизни, но и мировоззрение, кодекс чести. Феномены, которые сегодня приходится объяснять излишне подробно.