Следствие и стабильность

Люк Болтански пришел  в мир общественных наук в качестве последователя Пьера Бурдье, вместе с которым  провел в 60-е годы ряд важных социологических исследований.  В середине 80-х он решительно отдалился от Бурдье, чтобы, благодаря  многочисленным трудам и новым выработанным концепциям, прийти к созданию собственного, весьма влиятельного сегодня подхода. Но не так давно Болтански вернулся к критической социологии, по-новому акцентировав свои давние исследования. Он издал в книжном формате основополагающую статью «Продуцирование доминирующей идеологии», которая была написана в 1976 году совместно с Бурдье, а через месяц после выхода лекций Бурдье о государстве Болтански выпускает в свет труд, который следует  рассматривать как его вклад в социологию государства. Увлекательное эссе « Тайны и заговоры», апробирующее в историко-социологическом плане теоретические элементы, предложенные в предыдущей работе «О критике», предстает как «исследование на тему расследования». В нем Люк Болтански задается вопросом об одновременном возникновении в конце 19го века детективного, а затем шпионского романов,  общественных наук и паранойи как патологии. И как все эти явления принимают форму  реакции на порабощение реальности Государством.

- Эссе «Тайны и Заговоры» привязано к особенному временному отрезку на стыке XIX  и XX веков, когда  вдруг возникают  расследования самого разного рода.  Чем это объяснить?

- Это производная  беспокойства как нового способа смотреть на мир. Начинается эпоха некоего апофеоза Государства-нации  как явления, которое, посредством  науки и социологии, отныне стремится осуществить поистине демиургический проект:  учредить некую стабильную реальность на данной территории для данного населения. Другими словами, выстроить реальность, дать объяснение существующему. Я вновь обращаюсь здесь к различию, которое предложил в эссе «О критике». Различию между миром, в котором возникает все происходящее, и реальностью как  конструкцией,  зиждущейся  на наборе  элементов, выделенных из безграничности предлагаемых миром возможностей, организованных в соответствии с изначально заданным форматом. Расследование имеет место, когда становится невозможным стабилизировать реальность, когда она не отвечает ожиданиям. Когда все стабильно, нет необходимости в расследовании, мы находимся в русле «самого собой разумеющегося», как говорит аналитическая философия.

- Так что же такое расследование?

- Расследование может вестись в двух направлениях, их следует различать. Во-первых, в отношении «фактов»: был ли господин Такой-то в таком-то месте в такой-то час, правда ли, что такой-то дом обрушился? Оно ведется также в отношении пространственно-временного окружения ситуаций и людей – а значит, ставится проблема сигнификации произошедшего.  Но зачастую цель состоит  в выявлении смысла произошедшего, то есть в отношении возможности или невозможности конструирования причинных цепочек, позволяющих приписать ответственность за  случившееся так называемому «агентству» (как утверждает теория действия), идет ли речь об индивидах или других сущностях, например, о человеческих сообществах  или силах природы.

- Появление детективного романа предоставляет вам первичное поле для исследования обозначенного Вами исторического явления. Вы идете путем сравнения английского и французского детективов. Почему?

- Это почти экспериментальный процесс. Если существует связь между государством-нацией и рождением детективного романа, значит, возможно пронаблюдать  различие литературных особенностей, связанное с различием форм государства. Шерлок Холмс стал предметом множества аналитических рассуждений, некоторые из них чрезвычайно сложны, как например, построения  Умберто Эко или Карло Гинзбурга. Холмс – гениальная вычислительная машина, противостоящая преступникам, которые, как, например, Мориарти, тоже являются гениальными вычислительными машинами. Действие  происходит в гармоничном социальном мире, мире либеральном, который характерен для Англии той эпохи, в мире, где аристократия как  доминирующий класс не конфликтует с буржуазией. Социальные классы четко обозначены, но представлены по образу различных природных видов. Социальное равновесие –это равновесие, основанное на расчетах, а государство, находящееся в относительной тени, вмешивается лишь тогда, когда некто ошибается в оценке его способности к расчетам.

- Вы описываете французское государство через Сименона…

- Французский феномен, каким он предстает в приключениях Мегрэ, оказывается совершенно иным. Франция – это страна, в которой как минимум с 1792 года идет затяжная гражданская война, с периодами обострения, как это было в 1848 или во время Коммуны. Социальные классы находятся в постоянном напряжении  в пространстве, в котором нет ничего либерального. Даже Парламент рассматривается как гнездо коррупции, а единственным залогом мощи и целостности государства является администрация.

Образ Франции, проступающий в  историях Мегрэ, принимает форму мозаики различных социальных слоев, каждый из которых имеет свои нормы, а администрация вмешивается, по образу колониальной ситуации, только когда происходит убийство  и вмешательство становится неизбежным. Таким образом, два детектива-сыщика, отсылают нас к различным социологиям. У Холмса  - эмпирическая социология,  социология прагматическая, строящаяся на анализе ситуаций. У Мегрэ – дюркгеймовская и даже дюркгеймо–марксистская,  в связи с ролью социальных классов в повествовании. Мегрэ не ищет улик, он не высчитывает, он погружается в социальные слои, подобно социологу во французской традиции. Он пытается занять место подозреваемого, которого преследует.

- Помимо различий, у этих двух форм романа есть общая черта – раздвоение героя.

- Изобретая сыщика, детективный роман раздваивает функцию следователя между полицейским – представителем государства, - который в большинстве случаев туповат, поскольку ограничен рамками закона, и сыщиком-любителем, которому, как в случае с Холмсом, приходится улаживать проблемы в великосветских кругах, оставаясь в пространстве частного. У Мегрэ же происходит  раздвоение собственной личности. Это одна из главных психологических пружин романов. С одной стороны должностное лицо, выполняющий свой долг. С другой – человек, имеющий при своем мнении, считающий, например, что негоже рубить человеку голову с плеч, что порой лучше дать ему умереть своей смертью.

- Что приносит шпионский роман, появившийся немного позднее?

- В детективном романе читатель получает удовольствие от игры с реальностью. Как с детскими  картинками, которые двигаются при смене угла зрения. Эта стабильная на вид реальность оказывается на самом деле  не такой уж и стабильной. В детективном романе показана напряженность между стабильной на вид локальной реальностью и событиями, которые расшатывают уверенность в этой стабильности. В шпионских романах дестабилизируется само Государство, а не ограниченное пространство, например, деревня. Некие процессы неясного происхождения ставят по угрозу всю территорию. В общем пространстве страны ничто отныне не избегает подозрения, ведь даже в высших сферах государства могут находиться шпионы. Не случайно, начиная со времен Первой мировой войны, шпионский роман становится носителем националистических и антисемитских идей.

- В один и тот же исторический момент все разом принимаются за расследование – герой детективного или шпионского романа, параноик и… социолог?

- Существует проблема в определении момента, когда расследование нужно прекратить. И поэтому его можно длить до бесконечности. Работы Брюно Латура и science studies  показали, что мы никогда не знаем, когда некоторого количества фактов или улик становится достаточно. Это применимо к науке, но также и к работе полиции, в журналистике или в повседневной жизни. Конечно, в большинстве случаев презумпции достаточно, чтобы возобновление расследования показалось бы безумием. Но случается, что расследование прекращается под действием лжи, что  делает законным факт его возобновления. В мире, в котором все идет своим чередом, где существует доверие друг к другу, следствие не ведется. Я не стану затевать расследование, чтобы выяснить, не являетесь ли вы случайно агентом северокорейской разведки.…  А вот если бы я был параноиком, то вполне мог бы этим вопросом задаться. Когда-то я познакомился с одним человеком, преподавателем экономической разведки,  скорее всего, бывшим агентом спецслужб. Он говорил о ситуациях, когда нормальным поведением является  поведение параноидальное, -  слишком высока вероятность, что ты окружен людьми, плетущими небылицы. Это означает, что с одной стороны существуют нормальные люди, ведущие серьезные расследования, и ненормальные, которые выдумывают невесть что, с другой. Между ними есть некая серая зона, в которой и следует искать пределы расследования.

- В эпилоге  эссе « Тайны и Заговоры» вы говорите о  «Процессе» Кафки как о первой книге, выявившей  новые аспекты  исследования.

 - Какова базовая структура детективного романа? Вы оказываетесь перед фактом, имеющим сигнификативное значение: в таком-то месте обнаружен труп. И вы ведете расследование, чтобы определить смысл этого факта, относя его с действиями некой целостности, чаще всего одного  человека, но, может быть и некоего сообщества, как в случае с заговорами. В «Процессе» мы имеем дело с подобием детективного романа,  но в его зеркальном отображении.

Здесь отправной точкой является атрибуция. Некоему лицу приписывается преступление. Но обвиняемому, равно как и читателю, природа этого преступления неизвестна. Как известно, К. сам пытается участвовать в расследовании, объектом которого он является. Может возникнуть вопрос, не имеем ли мы дело с параноидальным случаем, вроде «Мемуаров невропата» президента Шребера. Но перед нами не жалобщик и не бунтарь, а самый обыкновенный человек, который просто хочет, чтобы все вернулось на круги своя. Другая релевантная черта: как только обвинение сформулировано, яд подозрения введен, - вся реальность отравлена, включая физические свойства предметов, как, например, расстановка мебели в комнатах, где К. имеет обыкновение проживать, и т.п.  Подобная инверсия происходит и в отношении  Государства. В шпионском романе Государство является единственным стабильным элементом с четкими контурами, ему противостоят тайные и непрозрачные сообщества. Но в «Процессе» именно государство имеет неясный контур, поскольку любое действующее лицо может оказаться шпионом или тайным агентом. Представляется, что в этом выдающемся повествовании происходит разоблачение детективного и шпионского романов: их формы заимствованы и субверсированы с целью выявления исторического насилия. Насилия со стороны Государства, которое предвещает насилие реальное, порожденное Первой мировой войной и принявшее известный облик в 1930-х годах.

Интервью вел Сильвен Бурмо.