Союз русской присяжной адвокатуры в Германии был организацией профессиональной, а не национальной. И если мы посвящаем специальную главу этому объединению в книге о русско-еврейском Берлине, то дело не только в том, что подавляющее большинство членов Союза (временами около 4/5)[1] были евреями по происхождению (а большинство из них и по вероисповеданию, хотя последнее для значительной части членов Союза не слишком много значило). В деятельности Союза, а в особенности в судьбах подавляющего большинства его членов, возможно, в наибольшей степени выразился дух «русского еврейства», этих «русских Моисеева закона», бежавших из России потому, что они были русскими юристами, а из Германии (если успели) — потому, что они были евреями. Многие члены Союза русской присяжной адвокатуры входили также в другие общественные и политические организации русского Берлина, в том числе в еврейские.

Столь высокая доля евреев среди юристов-эмигрантов, причем именно адвокатов, неудивительна. Евреи играли весьма заметную роль в русской адвокатуре. В 1888 году по Петербургскому судебному округу они составляли 21% всех присяжных поверенных и 39% помощников присяжных поверенных[2]. Среди «звезд» русской адвокатуры были А.Я. Пассовер, Г.Б. Слиозберг, М.М. Винавер, О.О. Грузенберг (Петербург), А.С. Гольденвейзер (Киев)[3]. Однако с конца 1880-х годов правительство, в полном согласии и в известной степени по инициативе некоторой части их христианских коллег по адвокатскому цеху, начало принимать меры по ограничению доступа евреев в адвокатуру. В 1889 году император Александр III утвердил доклад министра юстиции Н.А. Манасеина, согласно которому допуск в адвокатуру лиц нехристианских исповеданий производился только с разрешения министра юстиции по представлению советов присяжных поверенных. На практике это означало, что евреи будут приниматься в адвокатуру в виде исключения. Так, знаменитые юристы Винавер и Грузенберг, фактически выполняя работу адвокатов, числились в помощниках присяжных поверенных пятнадцать и шестнадцать лет соответственно. В 1915 году была введена процентная норма для приема евреев в состав присяжных поверенных — 15% для округов варшавской, виленской и одесской судебных палат, 10% для округов петроградской и киевской палат и 5%для прочих судебных округов[4].

Однако же эти ограничения, принятые за два года до Февральской революции, снявшей для евреев всякие ограничения, не успели существенно повлиять на численность евреев в составе русской присяжной адвокатуры. Высокая доля евреев-юристов среди адвокатов объяснялась также тем, что служить по судебному ведомству им не дозволялось. После прихода к власти большевиков, ликвидировавших «нормальную» юриспруденцию и судопроизводство, многие адвокаты, в том числе евреи, предпочли эмигрировать. У них были не только «классовые» (юристы все-таки очень неплохо зарабатывали и были явно «чуждыми элементами» для «рабоче-крестьянской власти», что в эпоху красного террора было небезопасно), но и профессиональные расхождения с советской властью. К тому же многие из них были членами враждебных большевикам партий, от вполне «буржуазных» кадетов до народных социалистов.

Высокая доля евреев в Союзе русской присяжной адвокатуры объясняется отчасти тем, что евреи-юристы в эмиграции предпочитали обосновываться в Германии, где испытывали меньшие языковые проблемы. Согласно опросным листам, заполненным членами Союза в апреле—мае 1925 года, большинство российских адвокатов владели в той или иной степени немецким языком, а многие и другими языками, преимущественно французским. Так, А.А. Гольденвейзер написал в анкете, что владеет немецким, французским и английским языками. Отвечая на вопрос, какими познаниями, кроме своей специальности, он обладает и какой иной деятельностью, кроме адвокатской, он мог бы заняться, Гольденвейзер указал: «теоретическими по государственному праву, преподаванием, переводами, секретарством»[5].

Характерно, что практически никто из заполнивших опросные листы не хотел бы перебраться в другую страну. Исключением оказался В.Л. Горн, не владевший никакими иностранными языками. Он написал: «Куда угодно поехал бы, если б оказалась подходящая работа»[6].

Инициаторами создания Союза русских присяжных поверенных в Германии были Б.Л. Гершун, И.В. Гессен, И.М. Рабинович и М.Д. Ратнер. 21 июня 1920 года состоялось учредительное собрание Союза, в котором приняли участие 29 человек. 19 июля адвокаты утвердили устав, и с тех пор Союз начал существовать де-факто. В состав Союза русской присяжной адвокатуры (так впоследствии стал именоваться Союз) принимались только те, кто мог представить подтверждение своей работы в качестве присяжного поверенного в дореволюционной России. 19 декабря 1920 года устав Союза был официально зарегистрирован судом[7]. Основной задачей Союза было обеспечение взаимной поддержки и защиты интересов находившихся в Германии членов русской присяжной адвокатуры, а также оказание бесплатной юридической помощи неимущим эмигрантам и посильной защиты их прав.

На 1 ноября 1921 года в Союз входило 67 членов, в 1922 — 139, 1923 — 186, 1924 — 129, 1925 — 136, 1926 — 97, 1927 — 101, 1928 — 86, 1929 — 86, 1930 — 76. В правление Союза первоначально входило пять человек, по решению от 28 сентября 1922 года их число было увеличено до семи[8].

Первым председателем правления Союза был избран Исаак Моисеевич Рабинович (1859—1929), присяжный поверенный при Петербургской судебной палате. В России он был известен прежде всего как автор фундаментальных трудов по железнодорожному праву[9]. В эмиграции с присущей ему основательностью подготовил и издал юридический справочник «Русские в Германии»[10]. В справочнике разъяснялись различные аспекты германского законодательства об иностранцах, хитросплетения германских, старых российских и новых советских законов, прямо или косвенно оказывавших воздействие на юридический статус и повседневную жизнь русских беженцев. Приведем для примера краткое содержание некоторых разделов. В разделе IV речь шла о паспортах и визах и разъяснялись такие вопросы, как действующие правила о паспортах и визах, разрешение на пребывание в Германии и «последствия проезда через границу без законной визы»[11].

Особый интерес представляют разделы о гражданских законах и о законах и правилах, регулирующих наем жилых помещений. В разделе о гражданских законах рассматривались следующие вопросы:

В каких случаях к русским в Германии применяются не германские, а русские законы. Применение советских «декретов». Дееспособность. Безвестное отсутствие. Вексельная правоспособность. Форма акта. Форма векселя. Форма чека. Содержание и сила акта. Ответственность за убытки. Давность. Брак. Имущественные отношения супругов. Развод. Отношения между родителями и детьми. Незаконнорожденные. Узаконение и усыновление. Наследство. Неприменимость русских законов, противоречащих «добрым нравам» и правовым принципам германского законодательства. Советские «декреты»[12].

Возможно, наиболее актуальным для беженцев был квартирный вопрос, о котором мы говорили в первой главе настоящего исследования. В справочнике Рабиновича русские эмигранты могли найти ответы на вопросы о германских законах, регулирующих наем жилого помещения, а также об обычаях, нравах, материальной ответственностии принятой в Германии терминологии:

Законы и правила о найме помещения (квартир, комнат и пр.) в Германии. Объявления. Посредничество. Порядок найма. Жилищные комиссии. Гостиницы и пансионы. Наем без согласия комиссии. Иностранцы и иногородние. Прописка паспортов. Максимальные таксы для наемной платы. Расходы по центральному отоплению. Меблированные квартиры. Время уплаты за квартиру. Kündigung[13]. Права хозяина на арест вещей съезжающего квартиранта. Передача квартиры. Негодная квартира. Надзор за вещами в гостиницах[14].

Уже простой перечень тем, рассматривавшихся в справочнике, показывает, сколь сложна была жизнь на чужбине беженца, зачастую не владевшего (или плохо владевшего) немецким языком и, разумеется, совершенно не разбиравшегося в немецких законах и неспособного приноровиться к немецким обычаям. А ведь это было еще не все — какую «головную боль» доставляли дела о разводах: ведь многие семьи разрушила революция и Гражданская война, многие просто потеряли друг друга без всякой надежды найти. Возникали новые отношения, складывались семьи, рождались дети. А «узаконить» сложившееся положение вещей бывало чрезвычайно трудно.

Учитывая изложенное выше, очевидно, что услуги российских адвокатов должны были быть востребованы русскими беженцами. Проблема, однако, заключалась, во-первых, в том, что далеко не все эмигранты были в состоянии оплатить услуги юриста, во-вторых, не все адвокаты в достаточной степени владели немецким языком, знали германские законы и были способны вести дела на том же профессиональном уровне, что в России. Кроме того, немецкие адвокаты встретили своих российских коллег как конкурентов, без восторга, и не были готовы принять их в свою гильдию. Работать русские адвокаты могли, но, к примеру, не имели права писать в объявлениях слово «адвокат», поскольку титулом Rechtsanwalt (адвокат) мог именоваться только немецкий адвокат. Однажды немецкий юрист подал в суд на русского коллегу за то, что тот в письме к нему употребил обращение «Herr Kollege» (коллега), тем самым уравняв себя с ним, и подписался с титулом «Doktor»[15].

В 1922 году в правлении Союза русской присяжной адвокатуры велись дискуссии об особенностях деятельности в изгнании. Один из обсуждаемых вопросов касался профессиональной этики: можно ли рекламировать свою деятельность (давать объявления в газетах, вывешивать вывески — иными словами, размещать где бы то ни было рекламный материал, который мог бы привлечь незнакомых клиентов). В среде дореволюционной присяжной адвокатуры этого не разрешалось:

Запрещение публикаций, вывесок и т.п. исходило из того правильного соображения, что практика адвоката должна слагаться путем постепенного расширения круга его клиентуры, убеждающейся в его деловитости, знаниях и честности, а не путем публичного оповещения в газетах, могущего в этих условиях носить характер зазывания клиентов, не соответствующего при нормальных условиях жизни достоинству адвоката, в распоряжении которого находятся все возможности работы и создания практики[16].

В эмиграции юристы оказались в иных условиях работы: они потеряли привычную клиентуру и заработок; кроме того, публикация рекламы адвокатских услуг могла бы быть полезной для потенциальных клиентов за отсутствием «списка адвокатов, доступного всем и каждому, как то было в России». Однако публикация рекламы все равно была запрещена. Причиной были взаимоотношения между русскими и немецкими юристами: «…запрет актуален для немецких адвокатов, так что русские адвокаты могут не давать публикаций из уважения к стране, оказавшей им гостеприимство». Было разрешено указывать лишь свое имя, при этом «недопустимы… публикации, носящие зазывной или рекламный характер, указывающие на успешность ведения дел, ссылки на прежде занимаемые должности и вообще выходящие за пределы простого оповещения об адресе и занятии адвокатской практикой»[17].

В «организации трудовой помощи», т.е. трудоустройстве юристов-эмигрантов, особых успехов Союз не достиг. Если работу и находили, то, как правило, помимо Союза. Клиентами русских адвокатов становились старые знакомые, выбравшиеся из России, причем нередко с капиталами или какой-то их частью, и русские компании, возобновившие свою деятельность за границей или пытавшиеся отсудить свои средства у зарубежных партнеров. Обзаводились они и новыми клиентами, принадлежавшими к деловой и финансовой элите эмиграции. Юристы, в частности, занимались управлением имуществом, в том числе недвижимостью. В общем, постепенно складывалась клиентура, появлялись заработки, позволявшие вести вполне достойную жизнь, хотя для некоторых крупных и успешных адвокатов несопоставимую с российской. Преуспевали юристы со сложившейся в России репутацией — разумеется, при условии свободного владения немецким языком и должной ориентации в германском законодательстве и судебной практике. Наблюдалось и другое явление: сравнительно молодые адвокаты, не успевшие громко заявить о себе в России, в силу профессиональной подготовки (например, обучения в свое время в германских университетах), знания языка быстро выдвигались в первые ряды. Наиболее ярким примером такого «выдвиженца» был А.А. Гольденвейзер.

Члены Союза понимали, что подавляющее большинство эмигрантов не может себе позволить оплату услуг адвоката. При Союзе была создана юридическая консультация, занимавшаяся по сути благотворительностью:

Состав клиентов и категории приносимых ими в консультацию сомнений не отличались от обычной нормы, — говорилось в отчете о работе юридической консультации в период с 1 ноября 1924 по 1 ноября 1925 года. — Это были всегда бедняки-эмигранты, дела их — паспортные, семейные, квартирные — отражали беженскую нужду и беженскую беспомощность. Такой характер дел по необходимости диктовал и непременную сдержанность в назначении гонораров, как за советы, так и за составление деловых бумаг. Из 108 данных советов больше половины, а именно 69, были совсем бесплатными. По остальным делам взимавшиеся гонорары были крайне мелки…[18]

Общественная деятельность Союза не ограничивалась консультированием малоимущих эмигрантов. Русские юристы пытались (и не редко небезуспешно) отстаивать интересы эмиграции перед германскими властями, влиять на принимаемое в отношении эмигрантов законодательство. К их мнению (что было нечастым явлением в случае с эмигрантами) власти прислушивались[19].