Книга «Фетиш: мода, секс и власть» (М.: НЛО, 2013) выстроена таким образом, чтобы сосредоточить внимание читателя на взаимоотношениях между фетишизмом и модой. MoReBo публикует фрагмент главы, в которой автор рассматривает отдельные предметы одежды и материалы, которые чаще всего превращаются в фетиши: корсет, туфли, сапоги, нижнее белье, кожу. 

«Попросту говоря, резина — это власть и секс», — заявила Кэндис Бушнелл из Vogue, после того как примерила на себя несколько разных нарядов, которые объединяло то, что они плотно облегали фигуру и сияли глянцевым блеском[1]. Всего несколько лет назад резина и кожа считались «хардкором» среди фетиш­материалов, поэтому было несколько странно обнаружить в январском номере британского Vogue за 1989 год статью «Кожа на коже» (Skin to Skin), посвященную «чувственной/эстетической опрятности гладкой черной кожи», которой была отмечена одежда таких известнейших домов моды, как Gucci и Chanel[2]. Сегодня модный дискурс все чаще норовит запрячь в одну упряжку феминистскую риторику и фетишистскую эстетику. Супермодель Наоми Кэмпбелл, позировавшая в туфлях на шпильке и платье из резины, бесстрастно заметила, что это платье «издает скрипящий звук, когда вы его надеваете. И вы подумываете о том, что было бы неплохо для начала посыпать его тальком, чтобы не липло к телу». Однако на вопрос, не унижает ли такая одежда женщину, Кэмпбелл ответила: «Взрослые женщины могут делать все, что им нравится»[3].

Некоторые материалы обладают мощной эротической притягательностью благодаря своим тактильным, визуальным и обонятельным достоинствам, а также в силу связанных с ними символических ассоциаций. Однако популярность специфических фетиш­материалов менялась с течением времени; отчасти это связано с технологическим прогрессом, в частности с изобретением поливинилхлорида (ПВХ). Кроме того, произошел исторический поворот, сместивший фокус массового интереса от материалов «феминных» к материалам «маскулинным». В XIX веке и на заре XX центр внимания был сосредоточен на нежных и мягких материалах, таких как атлас и меха, которые в первую очередь ассоциировались с женским гардеробом. Но к концу XX века доминирующие позиции перешли к более плотным и грубым материалам, в число которых входят кожа и резина. Эти перемены не носят абсолютного характера, однако значимость такого смещения акцентов определяется его скрытым подтекстом, имеющим отношение к эротическому самоощущению и сексуальной самопрезентации.

В этой главе мы познакомимся с историей материального фетишизма, а в заключение бросим беглый взгляд на кожный покров человеческого тела, преображенный посредством татуажа и пирсинга.

Венера в мехах

Леопольд фон Захер­Мазох (от фамилии которого образовано слово «мазохизм») молил свою госпожу «носить меха как можно чаще, особенно когда… поступаешь жестоко»[4]. В его скандально известном эротическом романе «Венера в мехах» обожествляемая дама ни разу не описана полностью обнаженной — ее тело всегда обрамляет хотя бы некое подобие фетишизированных украшений: «При виде нее, возлежащей на красных бархатных подушках, при виде ее драгоценного тела, проглядывающего меж волнами собольего меха, я осознал, как велико сладострастие и вожделение, которое вызывает во мне плоть, явленная лишь отчасти»[5]. Скопофилия (вуайеризм; подглядывание, цель которого — эротическое наслаждение) здесь напрямую связана с тактильным эротизмом (бархатные подушки, манто из соболей)[6].

«Упругие меха жадно ласкали ее мраморно­холодное тело. Ее левая рука… покоилась спящим лебедем, окруженная мраком соболей, в то время как правая поигрывала хлыстом»[7]. Женщина одновременно холодна как смерть и горяча как мех. Согласно Мазоху, дама в меховой шубе подобна «величественной кошке, мощной электрической батарее». Ощущения от соприкосновения обнаженного тела с мехом неповторимы — они в буквальном смысле щекочут нервы разрядами статического электричества и могут быть уподоблены ощущениям, возникающим во время бичевания: «В этом смысле, помимо прочего, меха и хлыст идут рука об руку». Пронзительный аромат шерсти пленял Мазоха, твердившего своей жене, что ему непреодолимо хочется утопить свое лицо в теплом запахе ее мехов, которые ассоциировались у него с мыслью о том, что женщина — «единственная, кому дано править», а может быть, еще и о том, что в женщине живет зверь[8].

Мех — олицетворение тепла, красоты и престижа. Но, как сказал КрафтЭбингу некий меховой фетишист, названный им господином N.N.:

Просто эстетический эффект — красота дорогих мехов, к которой более или менее восприимчив каждый и которая… кроме того, играет столь важную роль в моде… в данном случае ровным счетом ничего не объясняет. Прекрасного вида меха оказывают на меня то же эстетическое воздействие, что и на нормальных людей. <…> Такие вещи, когда их искусно используют, чтобы сделать женщину еще прекраснее, то есть в определенных обстоятельствах, могут произвести непрямой чувственный эффект[9].

Однако «непосредственный, мощный чувственный эффект», который он испытывал на себе, будучи фетишистом, — «это нечто совершенно иное, нежели обычное эстетическое удовольствие» — хотя, по его словам, «это не отменяло предъявляемого [им] к своим фетишам требования обладать целым рядом эстетических достоинств, имеющих отношение к их форме, стилю, расцветке и т.д.». По-настоящему ему нравился только «очень густой, качественный, гладкий и скорее длинный ворс, приподнятый, как у так называемых остистых мехов», и этим требованиям вполне соответствовал соболь. Ему были одинаково не по вкусу меха с коротким ворсом, такие как котик и горностай (даже несмотря на то что стоили они дорого и носить их было престижно), и слишком длинный «волос»[10].

Фрейд был убежден, что мех и бархат символически олицетворяют лобковые волосы — покров, в недрах которого (согласно детским фантазиям мальчика) должен скрываться пенис. Эти ассоциации подкрепляют слова и словосочетания, использующиеся в сленге для обозначения женских гениталий: pussy — «киска», beaver — «бобренок», fur pie — «меховой пирожок». Показательно, что господину N.N. сама мысль о том, что мужчина может одеться в меха, казалась «исключительно неприятной, противной и омерзительной». Кроме того, ему не хотелось видеть «старую или уродливую женщину одетой в прекрасные меха, поскольку это вызывает противоречивые чувства»[11].

Судя по всему, меховой фетишизм скорее относится к числу редких явлений. Магнус Хиршфельд описал случай фетишистского пристрастия к «меху и костылям!»[12]. Другой, также датированный XX столетием случай описан в Канаде: некий инженер вел половую жизнь, которая практически полностью сводилась к тому, что он надевал на себя меховую шубу, смотрелся в зеркало и мастурбировал. «Однажды ночью он вломился в меховой магазин, разделся догола и устроил для себя настоящую оргию мехового эротизма». Затем он начал воровать меховые изделия. После того как он отбыл срок и вышел из тюрьмы, у него появилась привычка разгуливать по дому в меховой набедренной повязке[13].

«Бархатный» фетишизм также необычен, хотя у Крафт­Эбинга упоминаются несколько подходящих под это определение случаев. «В одном борделе некий человек был известен под именем „Бархат”. Он мог нарядить свою симпатию [проститутку] в одежду, сшитую из черного бархата, а мог прийти в возбуждение и удовлетворить свое сексуальное желание, просто оглаживая свое лицо краешком подола ее бархатистого платья и вообще не касаясь других частей ее существа»[14]. Корреспонденция журнала London Life содержит изрядное количество посвященных бархату писем, многие — с садомазохистским уклоном. «Бархат представляет собой превосходно дисциплинирующий материал», — писал один из самостийных корреспондентов[15]. «Но не в этом истинное очарование бархата», — утверждал другой. И развивал свою мысль следующим образом:

Бархат — ультраженственная ткань: изысканную красоту его глянцевого ворса, его восхитительный перелив и шелковый блеск, а также чувственную глубину манящих оттенков лучше всего позволяют прочувствовать вечерние туалеты… [представительниц] противоположного пола. Это объясняется большим количеством драпировки… и, следовательно, более волнующей игрой света и тени в складках.

Скорее странно… что этот божественный материал, по-видимому, не привлекает женщин психологически. Они носят его, следуя моде; также есть некий тип женщин, которые, понимая, сколь искусительно он действует на мужчин, используют его как свой основной капитал[16].

Под этим письмом стояла подпись — Черный бархат.

Поскольку бархат имеет густой и нежный ворс, его легко ассоциировать с представлениями о чувственном наслаждении. Иногда мы говорим про выпивку, что она «бархатом проскочит в глотку»; на сленге любителей азартных игр слово «бархат» обозначает денежный выигрыш. А звучащая в культовом фильме «Синий бархат»[17] одноименная песня (довольно популярная в прошлом) пробуждает в зрителе декадентские настроения.

Обаяние атласа

«Обаяние атласа — фетиш, причем один из самых бескомпромиссных в этом отношении», — заявил в 1911 году Космополит. «Странная и таинственная притягательность этого материала, с его приподнятым утком и совершенной поверхностью, перед которой не могут устоять даже самые зрелые и здравомыслящие мужчины, является воистину необъяснимой загадкой». Так в чем же его очарование — помимо очевидной «привлекательности для глаз»? «Может ли какая-нибудь дама… дать мне хотя бы намек? <…> [С]читаете ли вы, что он усиливает обаяние вашей утонченной женственности?» Этот «новоявленный фетиш», пожалуй, не относился к числу обычных: приверженность к «богатому, дорогому, сияющему атласу», судя по всему, стояла особняком от таких более распространенных явлений, как поклонение «Тончайшей Талии, Высоким Каблукам и т.п.». Тем не менее Космополит получил некоторое количество писем, посвященных именно этому предмету. Человек, подписывавшийся именем Зачарованный, одевал свою супругу «в атлас и только в атлас — утром, днем и ночью. <…> „Если бы я увидел ее в чем-то другом, — писал он, — уверен, я б ее возненавидел!”»[18].

В знаменитом романе Золя «Нана», повествующем о жизни парижской проститутки во времена Второй империи, подруга главной героини отзывается на прозвище Атлас. Поэт Стефан Малларме, некоторое время работавший модным обозревателем, за время своей недолгой карьеры на этом поприще подписал множество статей псевдонимом Мисс Атлас. Традиционно атлас изготавливают из натурального шелка, но не так давно для производства этой ткани стали использовать нейлон, полиэстер и другие искусственные волокна. Впрочем, каким бы ни было сырье, ткут атлас всегда одинаково — таким образом, чтобы получить зеркально­гладкую сияющую поверхность и нежную, скользящую текстуру. Помимо атласа, существует множество других шелковых тканей, и все они обладают разными достоинствами. К примеру, тафта — гладкая материя с простым плетением — отличается особой «хрустящей» плотностью, шифон — прозрачностью и т.д. Однако любая шелковая ткань выглядит утонченно, соблазнительно и роскошно. Вероятно, поэтому в странах Запада еще в начале XIX столетия монополия на шелк закрепилась за женским гардеробом.

Крафт­Эбинг описал несколько случаев фетишистской одержимости шелком: «22 сентября 1881 года V. задержали на парижских улицах в то время, когда он принялся ощупывать шелковое платье одной дамы, из-за чего был заподозрен в намерении совершить карманную кражу». На самом же деле он не мог устоять перед искушением «прикоснуться к надетым на женщинах шелковым одеждам, что всегда вызывало эякуляцию. <…> Лечь в постель, надев на себя шелковую ночную рубашку, было для него намного приятнее, чем провести время с прелестнейшей из женщин»[19]. Некоторые фетишисты вели себя куда более агрессивно. «В июле 1891 года Альфред Бахман — возраст двадцать пять лет, слесарь — предстал перед судьей N. в Берлине» в связи с тем, что он набрасывался с ножом на надетые на женщинах шелковые платья. «Обвиняемый избрал странный способ самозащиты. Якобы непреодолимый порыв вынуждал его подходить к дамам, одетым в шелковые платья. Прикосновение к шелковой материи давало ему ощущение радости и наслаждения». Несмотря на то что Бахман «и прежде много раз подвергался наказаниям» и признался, что питает «сильнейшую ненависть ко всему женскому полу», его приговорили всего к шести месяцам заключения[20].

В работе Гаэтана Клерамбо «Эротическая страсть к текстилю у женщин» (Passion érotique des étoffes chez la femme) описаны три женщины, которые имели «болезненную привязанность, главным образом сексуального характера, к некоторым тканям, в особенности к шелку, и в силу этого пристрастия еще и некоторые клептоманские поползновения»[21]. В недавно опубликованном эссе «Женские переодевания, мужские патологии (Masquerading Women, Pathologized Men) Дженн Мэтлок ставит под сомнение уверенность Клерамбо в том, что фетишистами могут быть только мужчины, и высказывает предположение, что его пациентки могли быть не просто истеричками и клептоманками, но настоящими фетишистками, которые воровали ткани, чтобы использовать их в качестве стимула во время мастурбации[22]. Проблему еще больше запутывает тот факт, что и сам Клерамбо, по-видимому, был жертвой навязчивой страсти к некоторым тканям.

С наступлением XX века одержимость атласом и шелком стала постепенно угасать, хотя один музыкант, трубач, написал в Biz­zarre Club лишь для того, чтобы поведать, что атлас и тафта — его любимые материалы. К этому он добавил, что «всегда становился рабом», когда видел их на женщинах[23]. Порнографическая макулатура — всякие «Наказания в шелках» (рассказ о грабителе, которого взяла в плен «прекрасная белокурая мегера» и заставила переодеться в женское платье) и «Госпожа в атласе» — также делает акцент на властной женственности[24]. В истории из жизни трансвеститов Undercover News противопоставляются некоторые фетиш­материалы. Играющая доминирующую роль Садия описана одетой в «стального оттенка костюм из блестящей кожи», тогда как занимающий подчиненное положение трансвестит носит «корсетный пояс из белого атласа», «платье­футляр из эластичной резины сиреневого цвета» и юбку из тафты — то есть все самое «экзотичное и ультра[женственное], что есть в женском гардеробе»[25].