У моей давно покойной троюродной бабушки, блокадницы, кандидата медицинских наук, психиатра, ученицы Бехтерева, была книга Льва Николаевича Гумилева «Хунну» с дарственной надписью: «Дорогой Екатерине Мартыновне от её любимого подопытного кролика». Эта книга была завещана мне, но после смерти Екатерины Мартыновны наследник быстренько распродал  огромную библиотеку, избавился от вещей (среди них был мейсенский чайный сервиз, середина XVIII века, я помню эти «голубые мечи», сохраненные в блокаду, тогда, когда был сожжен в буржуйке паркет, а Екатерина Мартыновна и её сестра Ева могли сварить фасолевый суп на бульоне из крысиного мяса из пяти фасолинок), а потом продал большую комнату в коммуналке на Кировском проспекте и полученные средства благополучно пропил. Ничего не осталось, кроме отданной мне «тётей» Катей другой книги,  «Основы общей психологии» Рубинштейна, впрочем – также с дарственной надписью автора. Да и хорошо погулявшего наследника уже нет на свете. Всё, одним словом, уходит…

…В книге Сергея Белякова «Гумилев сын Гумилева» о том, что Лев Николаевич лечился у психиатра, ни слова. Хотя в ней жизнь этого великого человека расписана очень подробно – и его увлечения, и его любови, и крайне сложные отношения с матерью, Анной Андреевной Ахматовой, и, конечно, его научные изыскания.

Возможно, автор биографии знал об этой детали, но тактично её игнорировал, руководствуясь правилом «врачебной тайны», а возможно – не знал, что вряд ли умаляет его заслуги как биографа. Ведь и так биография получилась объемной, полной, можно сказать – всеохватной. Правда, при внимательном чтении персона автора книги становится слишком выпуклой, его оценки слишком выпирают, а его апелляция к опыту сегодняшнего дня – например, к тому, который автор получил, когда «по долгу службы» знакомился с литературными работами, выдвинутыми на престижные российские литературные премии, - просто избыточной и нескромной. А что касается консультаций и лечения у психиатра, то это никак не повод для иронии или для попыток притянуть к психиатрии научную концепцию Льва Гумилева. Его теория, критикуемая многими за «ненаучность», рассматриваемая как явление маргинальное, не признаваемая якобы научным сообществом, все-таки великолепна. Со скромной, дилетантской точки зрения, Лев Гумилев соединил в своей теории многое, что прежде существовало разрознено, вдохнул в историческую науку нечто трудно поддающееся описанию, но привлекающее к его работам самых разных людей. Через его книги, во многом справедливо критикуемые за излишнюю беллетристичность, они открывают для себя исторический процесс.

Книга Белякова – тут несомненно влияние «биографируемого» на биографа, - также излишне беллетристична. Автор временами растекается, хотя – это хочется отметить, - материал он переработал огромный, собрал массу свидетельств, описал массу тех, кого иногда называют «второстепенные персонажи». Возможно, книга бы приобрела более стройный вид, если бы части и подглавки, посвященные научным изысканиям Гумилева, были сконцентрированы в одном месте, или они бы были взяты за основу, а жизненные перепетии были бы чуть притушены. Впрочем, книга уже издана. Её герой воспринимается автором как великий ученый, как промелькнувший метеор, оставивший не научную школу и учеников, но массу подражателей, использующих его концепцию зачастую так, что Лев Николаевич бы возмутился. 

Но главное в книге не описание жизненного пути Гумилева, не анализ его работ и заключенных в них (бес)спорных положений. Достоинство книги в самом обращении к этой фигуре. Трагической. Жившей в страшное, не получившее достойной оценки время. В то время, когда сберечь душевное здоровье было почти невозможно. Точнее – когда это здоровье могло быть диагностировано лишь у немногих. У людей с шорами, не желающими видеть реальность (вспомним слова Мандельштама о главной особенности того времени, об особенности не видеть реальность), но именно поэтому получающими больше шансов на выживание.

По таким как Гумилев реальность прошла «кованным сапогом чекиста», она аукнулась в их дальнейшей жизни болями от истязаний в Большом доме. Достоинство книги - в обращении к тому времени и к той реальности. Впрочем, по мнению некоторых философов, ни реальность, ни время не могут быть рассмотрены как «то время», «та реальность» – они непрерывны, представляют собой вечный поток. Разбить их на календарные, годичные, любые другие блоки невозможно. Они – как история и психические расстройства, - процесс. Даже если нам и кажется, что мы находимся в настоящем, оборачиваемый как в будущее, так и – по преимуществу, - в прошлое.