Колонка редактора

«Сестра Моника» была открыта и возвращена к жизни в годы расцвета европейского психоанализа. В 1910 г. фрагмент романа, вышедший без указания авторства  в 1815 г. в издательстве Кюна в Познани, был переиздан в Вене  австрийским историком Гюставом Гугицем.

Гугиц не сомневался, что текст романа принадлежал перу Э.Т.А. Гофмана: во-первых, автор франкоязычной  пятитомной музыкальной энциклопедии, Франсуа-Жозеф Фети, в статье о Гофмане упоминает, что будучи капельмейстером  в Бамберге, тот,  нуждаясь в деньгах, подрабатывал написанием «скабрезных романов». Во-вторых, стиль и язык «Сестры Моники», обилие музыкальной и юридической терминологии, энциклопедические познания рассказчика – разве не  выдают авторства Гофмана? А многочисленные упоминания лиц, с которыми писатель был лично знаком – не могут ли они являться верным доказательством того, что Гофман приложил к «Монике» свою руку? Наконец,  в 1815 г. в том же издательстве Кюна вышел первый том гофмановских «Эликсиров Сатаны». Эликсиров? – Ведь речь в этом готическом романе, изображающим разрушительную силу влечений,  идет об  одном эликсире! Быть может, «Сестра Моника» это – согласно диалектической картине мира немецких романтиков – и есть тот самый второй эликсир, показывающий созидательный потенциал сексуального желания? 

Предположение, будто выдающийся, по мнению многих, романтик мог быть автором порнографического романа с  уклоном в  флагеллянтство, не могло не возмутить филологов-германистов, расценивших его как покушение  на  духовные ценности великой немецкой литературы, как известно, всегда интересовавшейся метафизикой и абстракциями – и очень редко –  крайними проявлениями  телесных инстинктов. Оно продолжает будоражить специалистов по Гофману и по сей день, заставляя их время от времени выступать с опровержениями еретического предположения. Особенно возмутителен, разумеется, выход романа массовым тиражом в книжной серии журнала Playboy, (то обстоятельство, что сам  Э.Т.А. желал быть массовым писателем, писал на потребу публики, и расценил бы такую публикацию, возможно, как высшее из благ, конечно же, мало волнует ученых), ведь если «Сестру Монику» и вправду написал Гофман, то этот факт должен оставаться тайной, иначе под угрозой окажется все гофмановедение – разве ж могут серьезные немецкие ученые изучать любителя, ах ужас! – плеток? Чтобы защитить писателя, противники «Сестры Моники»  приводят не менее весомые доказательства: любовные сцены в произведениях  Гофмана демонстрируют «преодоление чувственного наслаждения», любовь у него является «исходной точкой процессов познания», в то время как в «Сестре Монике», наоборот, речь идет об апологии чувственности, а «смысл любви –  в её потреблении» – Гофман такого не мог бы и помыслить. 

Впрочем, один из исследователей,  согласившихся с аргументами в пользу авторства Гофмана, Рудольф Франк,  считавший нападки на Гугица проявлением характерной для немецких академических кругов зависти к конкурентам, заинтересовался судьбой рукописи; в 1920-х г. он собирался перепечатать ставшее к тому времени библиографической редкостью издание 1815 г., сопроводив его обширным научным аппаратом. Правда, этот проект он смог осуществить лишь полвека спустя, в 1965 г., представив, заодно, скептикам-оппонентам и самый «весомый» аргумент в пользу авторства Гофмана, который, ввиду его исключительной курьезности, невозможно не привести почти целиком:  

На одном из банкетов «Метальгезельшафт» во Франкфурте моя сестра Хильдегарда оказалась за одним столом с начальником своего мужа. Сам я его никогда не видел, только читал о нем в судебных ре­портажах… Не обращая внимания на окружавшие его слухи, моя сестра развлекалась непринужден­ной беседой с влиятельными соседом по столу – тем самым начальником мужа, Эрнстом Хаузером, и разговор вдруг неожиданно зашел о Э.Т.А. Гофмане. Хильдегарда упомянула о моем намерении доказать, что «Сестра Моника рассказывает и узнает» и вправ­ду принадлежит перу Гофмана. На это собеседник ответил: «Разумеется! Ведь у меня есть рукопись». Сестре показалось, что она его не расслышала. «Вы хотите сказать, что у Вас есть редкий экземпляр пер­вого тиража?» – «Да нет же! Я владею рукописью. Наследство жены».

Жена Хаузера… Она была отравлена в ночь с 16 на 17 декабря 1920 г. в супружеской постели, муж, как он потом рассказал следователям, даже и не за­метил, как она умерла.

Кто ее отравил? Суд так и не смог дать ответа на этот вопрос.

А кем была Зузи Хаузер? Урожденной Девриент!

Людвиг Девриент, величайший актер, умерший в один год с Гете, был Гофману больше, чем другом… Гофман доверял ему свои рукописи…. Часть талан­та, а заодно и все хранившиеся у него гофмановские бумаги, Девриент завещал своему старшему пле­мяннику, пылкому Карлу Августу Девриенту, а тот – своему сыну Максу… Он-то и был отцом несчастной Зузи Хаузер…

Вскоре после того, как сестра передала мне свой разговор с Хаузером, я решил убедиться в наличии собственными глазами. Кроме прочих, я рассказал о словах промышленника своему другу Ясперту, боль­шому почитателю Гофмана… Хаузер жил тогда в Мюнхене, и Ясперт поехал к нему. Он был представ­лен хозяину, который отвел его в комнату с черными обоями…

Хаузер открыл стенной шкаф, выдвинул несколь­ко ящичков, и через мгновенье перед Яспертом уже лежала рукопись «Моники»… а также гора иных ценных документов: рисунки, карикатуры, ноты… Впрочем, не успел ценитель Гофмана и моргнуть, как драгоценности снова исчезли в стенном шкафу.

Несколько лет спустя исследователь творчества Гофмана Ясперт, как рассказала мне незадолго до начала Второй мировой войны его жена, был убит национал-социалистами…

В октябре 1957 г. … я узнал, что «в результате во­енных действий личные документы» Хаузера были уничтожены… Эрнст Хаузер умер в 1956 г. в Кем­бридже, Массачусетс.  

Так, порождая литературоведческую детективную историю чуть ли не в духе «Имени Розы» У. Эко,  теряются – не разрешая вопроса об авторстве – следы рукописи «Сестры Моники»…

Александр Маркин

(из предисловия)

См. также: Отрывок из романа