Борис Дубин: «Уровень дискуссии чрезвычайно низкий"
Социолог, литературовед и эксперт «Левада-Центра» Борис Дубин комментирует состояние дел в российском книжном мире.
- Сейчас читают меньше?
- Все демографические группы стали читать меньше. Но при этом, все, включая молодежь, довольны тем, что они читают. Молодежь читает наиболее активно - причем, и бумажную книгу, и электронные носители.
Только процентов 40-50 процентов того, что издается в стране, получает сегодня распространение. Остальное лежит невостребованным. Эта ситуация чрезвычайно тяжела для всех, от издателей до читателей. Библиотеки, как и «толстые» журналы, за последние 20 лет фактически превратились в другую институцию. 85% взрослого населения за последний год не были в библиотеке. Московские библиотекари так и говорят: у нас осталось две категории, пионеры и пенсионеры.
- На ярмарке «Книги России» место крупных игроков рынка займет Альянс независимых издателей. В то же время, программа во многом формируется стихийно: к примеру, если издатели почвеннического направления заявляют больше мероприятий, они и задают настрой. Можно ли выявить какие-то общие тенденции?
- Локальные инициативы, ориентированные на определенный уровень размышления, письма, исполнения книги, - существуют сейчас и, видимо вообще существуют всегда Другое дело, какой отклик они находят, на какие системы поддержки и распространения могут опереться. Для меня, как для социолога, важнее проблема системы коммуникаций в обществе. И вот эта система изменилась за последние 20-25 лет кардинально. Если уподобить ее сосудистой системе, то можно сказать, что сердце, по большей части, работает вхолостую, многие сосуды закупорены, часто связи просто оборваны.
- А как изменилось соотношение массовой и элитарной литературы?
- Границы стали еще более размытыми. Снижается активность интереса к той массовой литературе, которую можно назвать «поточной». Будь то Маринина или кто другой, имени автора не различают: это только «торговая марка», позволяющая купить в киоске у метро или на вокзале следующую книгу такую же. Указание на то, что именно ты читаешь (да и смотришь по телевизору), становится менее значимым. Это просто «чтение» (или телесмотрение, досуг), также, например, как «просто еда», будь то мясо или овощи.
Специфика последних 10-15 лет - не в размежевании массового и элитарного. Был найден третий путь: относительно массовая словесность сегодня это синтез, она приобретает черты «хорошей интеллигентской литературы». Примеры - Людмила Улицкая, Борис Акунин, Дина Рубина. Поздние Сорокин и Пелевин тоже движутся отчасти в эту сторону. Получился мейнстрим, который находит поддержку у слоя, не отличающегося радикализмом запросов и ориентирующийся на среднее, но все таки, в сравнении с 1990-ми годами, «качественное» или хотя бы «брендовое».
- На какую еще литературу появился запрос?
- Ситуация становится более дробной, «второй культуры», как это было в 1970-е, не возникает. Есть еще запрос на левую идею в довольно широком спектре, от анархизма до «социализма с человеческим лицом». Это запрос более образованной и, как ни парадоксально, более обеспеченной городской молодежи, причем это - «меньшинство меньшинства», но он становится заметным.
- Эти запросы приходят в какое-то взаимодействие?
- Если мы рассматриваем общество как относительно динамичное, то такое общество живет связями между разными уровнями. Одни что-то подтягивают снизу, другие распространяют высокие образцы на широкую аудиторию. Но в России сегодня слабы соединения между разными слоями. Это выглядит, как если бы вода, масло, нефть залегли отдельными слоями.
- Кто будет заниматься налаживанием этих связей: государство, частные структуры, активисты?
- Будут ли это по преимуществу частные или государственные, коммерческие или филантропические структуры, - это может показать только реальность. Но по отдельности ни одна из этих сил, как убеждает история и нынешний опыт, справиться с задачей, кажется, не могут.
- Как может происходить налаживание этих связей в книгоиздании?
- Отдельные инициативы появляются. Например, союзы, ассоциации малых издательств, малотиражных журналов. Предпринимаются попытки создать систему распространения: чтобы книги, отмеченные экспертным сообществом, не залегали в Москве и Петербурге. Хорошо бы эти инициативы поддержали и читатели, которые, живя где-нибудь в Верхнеудинске или Новохоперске, хотели бы видеть хотя бы относительно тот же набор книг, что и в Москве.
- Детское чтение сейчас превратилось в «больной вопрос»: «Уральский родительский комитет» хочет для своих детей одни книги, московские родители - другие. Возможен ли вообще при таком социальном расслоении общий круг чтения?
- Эта ситуация не сегодня возникла. А уж по мере дробления социума, которое происходило в 1990-е и которое с очень относительным успехом пытались исправить в 2000-е, - она только усугублялась. Сильнейшее напряжение испытывают именно институты, ориентированные на воспроизводство культуры - семья, школа.
И все же сейчас тревога родителей вызвана не столько содержанием чтения детей, сколько потерей прежнего статуса, превосходства, влияния. В советские годы все строилось более или менее по одной модели, будь то вождь или воспитатель в детском саду. Теперь родители - больше не сверхавторитетные старшие. Им придется приспособиться к новой ситуации.
- Но тут как раз без «авторитетного мнения» не обойтись?
- Пока получается, что единственным слоем, который худо-бедно сумел наладить передачу культуры от поколения к поколению, стала интеллигенция, по преимуществу - гуманитарная. Чаще всего это семьи, где у родителей – высшее образование, где в доме есть большая библиотека. По нашим показателям, у детей из таких семей лучше показатели в учебе, отношения со сверстниками и учителями.
Что касается других слоев, тут есть проблемы: и с точки зрения тех, кто к этим слоям принадлежит, и с точки зрения тех, кто хотел бы на них влиять. Причем это влияние возможно в разных направлениях, от патриотического до культурно-классического: условно говоря, от товарища Проханова - до господина Дмитрия Сергеевича Лихачева.
Но эти проблемы крайне слабо и очень однобоко обсуждаются. В кружках - да, но не в широкой прессе или на телевидении. Исключением стали только события последних полутора лет. Но в целом, для страны, которая так озабочена состоянием своей культуры и претендует на столь высокое место в мире, - уровень дискуссии чрезвычайно низкий.
- Одна из ваших недавних лекций называлась «Прощание с книгой». Это прощание навсегда?
- Конечно, ситуация с книгой не такая, как была лет 15 назад. Но мне не кажется, что ситуация катастрофическая. И авторы, и издатели будут всегда: разница между людьми и группами, а, соответственно, и коммуникации между ними не исчезают даже в концлагере, а прекратиться могут разве что в условиях ядерной зимы. Но дело в том, что все нынешние метаморфозы мучительно переносятся людьми, привыкшими к прежнему состоянию вещей. Да, многое теряется, но открываются и новые возможности - их только надо находить.
Сокращенная версия этого интервью была опубликована газетой "Известия".
