Борьба за власть

«Междуцарствие»

Понятие «междуцарствие» — это, возможно, лучшая метафора исторической ситуации 1923 года. Не случайно, что в передовых статьях «Правды» наличие междуцарствия власти отрицалось, а в более поздних мемуарах Троцкого — лишь констатировалось[i]. Для Российской коммунистической партии (большевиков) шестой год революции стал рубежным. Ранее большевики претерпели как минимум две крупные трансформации на пути к власти и во власти[ii]. Но именно в 1923 году авторитарные процессы, в явной степени обозначившиеся в 1921–1922 годах, получили свое дальнейшее развитие.

В марте 1921 года делегаты X съезда РКП(б) поддержали предложение Владимира Ленина о роспуске и временном запрете внутрипартийных группировок и фракций. Тогда же была принята резолюция «О единстве партии», которая наложила на привычные способы внутрипартийной борьбы серьезные ограничения. Впрочем, они были поддержаны делегатами единодушно, в том числе наиболее критически настроенными фракциями — «Демократический централизм» («децисты») и «Рабочая оппозиция». Впервые стремление к «единству» партии победило в концептуальном отношении, что имело глубокие последствия для судьбы советского проекта. На тот момент это произошло в первую очередь благодаря усталости от затянувшейся фракционной борьбы и антибольшевистскому восстанию в Кронштадте[iii]. Одновременно на X съезде была принята резолюция «По вопросам партийного строительства», содержавшая развернутую программу «внутрипартийной демократии», или, как ее иначе называли, — «рабочей демократии»[iv]. Важно и то, что на фоне резкой критики в адрес «Рабочей оппозиции», отдельно осужденной за «анархо-синдикалистский уклон», сам термин «оппозиция» еще не применялся ко всем выразителям политического свободомыслия[v].

Важнейшим условием появления новых оппозиций была фракционная история большевистской партии — история постоянного оспаривания власти внутрипартийными группами и фракциями[vi]. Опыт политической деятельности в позднеимперской России не ограничивался подпольной работой, за плечами многих партийцев были выступления в печати и на массовых собраниях. Партия профессиональных революционеров формировалась в конкурентной борьбе за общественное мнение[vii]. Социальный, национальный и политический состав партии включал выходцев из всех крупных общественных классов и сословий, территорий обширнейшей Российской империи и сопредельных стран, а также групп и партий, инкорпорированных большевиками (в основном социал-демократов, эсеров и анархистов)[viii]. К этому можно добавить опыт членства в международных социалистических организациях. Формальное признание партийного устава и программы не гарантировало полного единомыслия, к отрицанию самой возможности которого были склонны интеллектуалы-социалисты. Моше Левин справедливо отмечал, что «…внутри направления, именуемого “большевизмом”, на самом деле сосуществовали две разные политические и культурные вселенные»[ix]. Постепенно эти и другие вселенные приобретали ясные очертания.

Переход от «военного коммунизма» 1918–1920 годов к новой экономической политике (нэп) для партии как организации оказался чрезвычайно болезненным, в первую очередь из-за восприятия его как «отступления» перед буржуазными отношениями. НЭП, предполагая определенные уступки капиталистическому рынку, включал проект государственного строительства социализма. Весомая часть большевистской элиты сделала ставку на укрепление и расширение центрального партийного аппарата и жесткую субординацию аппаратчиков во властной иерархии. Процесс бюрократической централизации вменял в обязанность местным партработникам беспрекословное подчинение директивам вышестоящего начальства[x].

3 апреля 1922 года Пленум ЦК РКП(б) учредил должность генерального секретаря ЦК, на которую был назначен Иосиф Сталин. Тогда же, с формированием в партаппарате группы работников в составе Сталина и секретарей Вячеслава Молотова, Валериана Куйбышева и Лазаря Кагановича, начался широкомасштабный процесс смены провинциального партийного руководства[xi]. Важным шагом по вытеснению коллегиальности бюрократическим централизмом стала фактическая подмена выборного Организационного бюро ЦК Секретариатом ЦК и т. н. совещаниями заведующих отделами ЦК, которые вместе решали важнейшие кадровые вопросы[xii].

Пользуясь своим неоспоримым авторитетом, председатель СНК и Политбюро ЦК Ленин был способен поддерживать в партии систему «коллективного руководства» и единства, однако его тяжелая болезнь предопределила наступление «междуцарствия» власти. Первый инсульт настиг Ленина 25 мая 1922 года, но прежде чем очередное ухудшение здоровья в декабре навсегда лишило его возможности непосредственно участвовать в политических баталиях, он внес свой вклад в формирование внутрипартийной оппозиции[xiii]. По утверждению Троцкого, в октябре 1922 года Ленин предложил ему «блок для борьбы с бюрократизмом вообще и против Оргбюро в частности»[xiv]. В пользу этого свидетельствуют многие факты.

На рубеже 1922–1923 годов Ленин надиктовал ряд записок, главной мишенью которых был Сталин. В «Письме к съезду» от 25 декабря 1922 года прозвучала одна из самых известных формулировок политического завещания Ленина: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». 4 января 1923 года Ленин уже прямо предложил «товарищам обдумать способ перемещения Сталина» с поста генсека. Подвергнув разгромной критике политику Сталина в национальном вопросе и в особенности остро его роль в «грузинском инциденте» (грубые нападки Орджоникидзе на местных руководителей), Ленин демонстративно поддержал предложение Троцкого о придании законодательных функций Госплану[xv]. 5 марта 1923 года он в «секретном и личном порядке» направил Троцкому свою статью «К вопросу о национальностях или об “автономизации”» и попросил «взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии». Уже на следующий день, в соответствии с идеями Ленина, Троцкий предложил значительные поправки к тезисам доклада Сталина по национальному вопросу, в соответствии с которыми генеральный секретарь был вынужден изменить доклад для предстоящего XII съезда[xvi].

Эти действия были восприняты «триумвиратом» в лице Зиновьева, Каменева и Сталина как враждебный политический акт, на который они ответили своими поправками к докладу Троцкого о промышленности[xvii]. Наличие властной тройки членов Политбюро не являлось ни для кого секретом даже за рубежом страны[xviii]. Существование могущественного политического блока ─ генеральный секретарь ЦК Сталин, глава Петроградского Совета и председатель Исполкома Коммунистического Интернационала Григорий Зиновьев[xix], глава Московского Совета и заместитель председателя Совета народных комиссаров и Совета труда и обороны Лев Каменев ─ было сложно утаить. По предложению последнего на Апрельском пленуме ЦК 1922 года Сталин был избран генеральным секретарем. Впрочем, рычаги реальной власти быстро сконцентрировались в Секретариате ЦК, и уже летом 1923 года Зиновьев в личном письме выражал Каменеву свое возмущение: «На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина»^[xx]. Как бы то ни было, в 1923 году их всех сплачивал общий враг, и Зиновьев мог говорить от имени «большинства ЦК»[xxi]. Уже в январе 1923 года Зиновьев впервые противопоставил формулу Ленина «союз рабочих и крестьян» теории «перманентной революции» Троцкого[xxii]. По воспоминаниям современника, «весной 1923 года в Москве сильно поговаривали о том, что “ленинское ядро” подготавливается к борьбе с Троцким»[xxiii].

На XII съезде РКП(б) в апреле 1923 года ряд будущих оппозиционеров выступили с критическими выпадами в адрес «тройки»[xxiv]. Троцкий, вопреки заключенному блоку с Лениным, не призвал сместить генсека. Среди делегатов съезда распространялся анонимный документ, автором которого был лидер децистов Николай (Валериан) Осинский. В нем содержались требования размежевания советской и партийной власти и уничтожения монополии коммунистов на занятие ответственных государственных постов, протесты против полицейских мер по обеспечению «единства партии», а также призывы к развитию низовой самодеятельности и к удалению «тройки» из ЦК[xxv]. Молчание Троцкого может быть объяснено нежеланием выносить борьбу за пределы ЦК или стать первым, кто сделает это. Троцкий мог ощущать и некоторое ослабление своего авторитета: так, по сравнению с предыдущим съездом, результаты выборов нового ЦК отразили резкое падение числа голосов, поданных за него и его сторонников[xxvi]. Кроме того, становилось ясно, что несогласие с тройкой вело к серьезным конфликтам. Зиновьев прямо угрожал с трибуны съезда: «Всякая критика партийной линии, хотя бы так называемая “левая”, является ныне объективно меньшевистской критикой»[xxvii]. Вскоре, 8 мая 1923 года, губкомы получили письмо за подписью секретаря ЦК РКП(б) Молотова, в котором ставилась задача борьбы с членами партии, выдвигающими «левацкие лозунги», — требовалось сообщать о них напрямую в ОГПУ[xxviii].

Впоследствии, в первом своем оппозиционном письме, Троцкий будет утверждать, что многие члены партии «…с величайшей тревогой относились к тем способам и приемам, при помощи которых созывался XII съезд. Этой же тревогой было проникнуто большинство делегатов съезда». Сложно оценить степень тревожности «большинства», но мотивы группы «тревожащихся» делегатов были отражены Троцким реалистично:

Неоспорим тот факт, что подавляющее большинство партии, считаясь и с международной обстановкой и особенно с болезнью т. Ленина, было преисполнено готовности поддержать новый ЦК. Именно это стремление обеспечить возможность единодушной и успешной работы партии, заставило многих подавить недовольство и не выносить своей законной тревоги на трибуну съезда[xxix].

Принимая решение не выносить свою «законную тревогу» на обсуждение товарищей, Троцкий мог понизить свой престиж среди «недовольных» однопартийцев[xxx]. В частности, его репутация могла пострадать в связи с тем, что он не оправдал ожиданий национальных компартий в борьбе с «великодержавным шовинизмом»[xxxi]. Хотя, следует принять во внимание контекст. В дискуссиях 1923–1924 годов национальный вопрос избегали обсуждать. Случай Христиана Раковского, председателя правительства Украины и члена ЦК, имел уже другие основания. В июле 1923 он лишился поста председателя правительства Украины и был отправлен послом в Великобританию. Тогда же произошла расправа с Евгением Преображенским, который был отстранен от работы в редакции газеты «Правда» (подробнее см. Главу II, параграф 1). Оба они являлись ближайшими единомышленниками и друзьями Троцкого[xxxii]. Вскоре Троцкий открыто поставит вопрос «о систематически проводящийся изо дня в день внутрипартийной политике, преследующей цель изолирования, блокирования целого ряда сотрудников, повинных лишь в том, что они не считают такого рода внутрипартийный режим здоровым…» (курсив источников. — А. Р.)[xxxiii].

Нездоровой была и экономическая ситуация: весной 1923 года проявились симптомы экономического кризиса, полностью разразившегося летом. Факт кризиса ни для кого не являлся секретом. Информационный отдел ГПУ, поставлявший сводки партийным верхам, дал емкую и точную формулировку ситуации: «Важнейшим вопросом момента является резкое ухудшение в состоянии нашей промышленности, выразившееся в свертывании предприятий по многим ее отраслям, как результат отсутствия сбыта и сырья, создавшего финансовый кризис». В условиях несовершенства государственного ценообразования и спекуляций возрастали «ножницы цен» между товарами государственной промышленности и сельскохозяйственной продукцией крестьян, выброшенной на рынок. Дороговизна промтоваров отразилась на настроениях крестьян, недовольством которых «заражались» и рабочие. Феликс Дзержинский отмечал на сентябрьском Пленуме ЦК: «Характерно, что после летних отпусков все рабочие прохоровцы и цинделевцы, побывавшие в деревне, приехали с оппозиционным настроением»[xxxiv]. Это весьма точно отразило обеспокоенность начальника ОГПУ ростом социального недовольства низов. Кризис подстегивал рост если не политической оппозиционности, то политически окрашенных протестов. Из-за невыплаты зарплаты в ключевых индустриальных районах начались рабочие волнения[xxxv]. Бастовали практически все шахты Донбасса[xxxvi]. 15 сентября зампред Моссовета Михаил Богуславский, будущий оппозиционер, постарался успокоить бастующих рабочих Трехгорной мануфактуры[xxxvii]. В ходе последовавших дискуссий часто обсуждалось, что коммунисты на предприятиях не знали о готовящихся забастовках, они были «оторваны» от рабочего класса.

Внутреннее политическое отчуждении в партии проявилось в оформлении двух подпольных оппозиционных групп. «Рабочая группа РКП» была основана весной 1923 года и возглавлена бывшими сторонниками «Рабочей оппозиции» (1920–1921) Николаем Кузнецовым и Гавриилом Мясниковым, исключенными из партии в 1922 году. Программа «Рабочей группы» сводилась к решительному реформированию партии и государства в русле принципов «рабочей демократии». Особенно радикальны были их требования организации управляющих Советов рабочих депутатов на фабриках и заводах, выбора правлений хозяйственных учреждений на съездах Советов, оставления за партией функции контроля решений вместо непосредственного управления хозяйством и, наконец, «устранения господствующей в партии группы», которая «окончательно оторвалась от рабочего класса» (судя по всему, имелось в виду большинство членов ЦК). Несмотря на отсутствие свидетельств о подстрекании к забастовкам со стороны членов группы, в сентябре─октябре 1923 года практически все они были арестованы[xxxviii].

Другая группа под названием «Рабочая правда» сформировалась еще весной 1921 года и была в основном молодежной и «интеллигентской». Несмотря на то что «правдисты» подчеркивали растущий раскол партии и пролетариата и обсуждали вопрос о создании новой рабочей партии, ее деятельность сводилась к просветительской пропаганде[xxxix]. Впоследствии один из лидеров оппозиции проводил прямые параллели между точкой зрения некоторых сторонников ЦК и «Рабочей правды», меньшевиков и эсеров: и те и другие, по мнению Сапронова, сходились в признании недостаточной для овладения властью грамотности рабочих[xl]. Сообщение о предпринятых мерах в отношении «Рабочей группы» было опубликовано в «Правде» в разгар внутрипартийной борьбы, 2 декабря 1923 года, а через две недели глава партийного контроля Ярославский заявил, что «такого рода группировки возникают в нашей партии не от чрезмерного усиления партийного “аппарата”, а от его слабости»[xli]. Со стороны оппозиционеров можно было услышать (на примере «Рабочей правды»), что «объективно она контрреволюционная, но субъективно она дала толчок» будущей резолюции о внутрипартийной демократии 5 декабря. Троцкий предлагал XIII партийной конференции принять резолюцию, в которой говорилось, что «возникновение и развитие» этих группировок «относится к прошлому периоду»[xlii].

Таким образом, формирование оппозиции в РКП(б) происходило в условиях социально-экономических и политических противоречий и конфликтов. Противостоящим сторонам требовался лишь повод для того, чтобы развернуть политическую борьбу. Прогноз главы ОГПУ Дзержинского, прозвучавший за закрытыми дверями Сентябрьского пленума ЦК, был откровенен:

Мы видим, что основной причиной, вызывающей недовольство рабочих, находящее известное выражение и выраженное именно оппозиционно по отношению к Советскому государству, это оторванность наша от низовых ячеек и низовых ячеек от масс[xliii].