Колонка редактора

Ученик Верейского и Рылова, Анатолий Каплан (1902–1980) был отличным иллюстратором. Его работы к «Тевье-молочнику» и «Стемпеню» Шолом-Алейхема, к «Фишке Хромому» Менделе Мойхер-Сфорима, — классика книжной графики. Хрестоматийными стали и виды еврейских местечек, белорусского Рогачева, откуда художник родом: город был разрушен в годы второй мировой, погибли почти все его жители, в том числе и родители художника.

Сам он встретил войну в Ленинграде, откуда был эвакуирован на Северный Урал. Промышленные пейзажи военной поры, виды отходящего от блокады Ленинграда становятся не только документами времени, но и напоминанием о традиции «Мира искусства». Многие в 1940-е хотели бы о ней забыть, но художественная память сильнее запретов цензуры.

Ленинградские литографии, равно как и акварели с видами Чусового, также вопроизведены в альбоме, представляющем коллекцию  Исаака и Людмилы Кушнир, владельцев основной части творческого наследия Каплана. Благодаря им проходят выставки художника, а в родном Рогачеве проводят посвященные ему Чтения и даже собираются открыть его персональный музей. Многие работы коллекционеры дарят музеям: так, более полутора сотен листов были переданы Эрмитажу, Русскому музею и Третьяковке.

Серия «Еврейские народные песни». Дерево. 1962. Бумага, цветная литография. 50х42. Собрание Людмилы и Исаака Кушниров.

— С Капланом я впервые соприкоснулся в 1977 году, когда увидел изданный в ГДР альбом, —  говорит Исаак Кушнир. — Я увидел там исчезнувший мир своего детства, мир еврейских местечек. То, что увековечил художник, этот городок в черте оседлости, как выяснилось, было про меня. Я начал собирать Каплана, а в 1990-е его племянник за условную цену передал мне архив художника, теперь у меня около 3 тыс. работ. 

К этому времени выставки Каплана прошли в крупнейших музеях планеты, их показывали в Венеции и Дрездене, Лондоне и Бостоне, Нью-Йорке и Иерусалиме. Большую роль в пропаганде Каплана за границей сыграл англо-американский коллекционер Эрик Эсторик, увлекшийся в 1960-е годы ленинградским искусством и вывозивший, по словам Кушнира, через Внешторгэкспорт по 120 листов его графики.

Сегодня работы Каплана хранятся в крупнейших собраниях мира — там, где редко встретишь российских авторов его времени. Это Лондонский музей Виктории и Альберта, художественные музеи Цинциннати и Филадельфии, Нью-Йоркский музей современного искусства и даже Национальная галерея Канады в Оттаве.

Перед венцом. 1967. Литография. 41,9х59. Государственная Третьяковская галерея.

Многообразие стилей заставляет видеть в Каплане автора, развивавшегося вместе с эпохой, подверженного ее веяниям. Но заведующая отделом графики XX века Третьяковской галереи Наталья Адаскина (в ГТГ в 2012-м прошла последняя большая выставка художника в Москве) подчеркивает его самобытность: «Он не мастер одной манеры, он разнообразен, но его эволюция шла самостоятельно. Когда он в поздние годы обратился к офорту, его офорты не были похожи ни на что другое. В литографии же многие стремились передать именно рисунок, а у него — живописная стихия. В его литографиях, например в «Тевье-молочнике», возникает синтез психологии и шагаловского колорита». 

В большеформатном альбоме, помимо многочисленных иллюстраций, помещен обстоятельный текст Михаила Германа «Анатолий Каплан. Портрет на фоне истории», а также статья Владимира Дымшица «Утешайте народ мой…». Дымшиц написал и комментарии к каталожной части альбома, также приведена обширная библиография. Помимо графики, воспроизводится и керамика Каплана, в частности, его цикл к «Одесским рассказам» Бабеля.

Хотя книга вышла давно, ее еще можно купить в некоторых музейных киосках – например, альбом не так давно видели в выставочном зале Особняка Румянцева в Петербурге (вход не с Английской набережной, но с Галерной, 45).

Алексей Мокроусов

Тевье и Голда. 1976. Бумага, пастель. 37х54. Собрание Людмилы и Исаака Кушниров.