Самурай без галстука

Мне понадобилось около трех часов, чтобы расшифровать запись беседы с Фрэнсисом Фукуямой. Я снова и снова вслушивался в слова, которые заглушал смех веселой компании за соседним столиком. Взрывы хохота раздавались ровно в те секунды, когда один из известнейших американских интеллектуалов формулировал самые важные для него мысли. Негромкий голос Фукуямы отнюдь не упрощал мою задачу.

Мы встретились в уютном средиземноморском ресторанчике Iron Gate Inn — на одной из тех редких в Вашингтоне улиц, что вымощены булыжником. Выбор ресторана предоставили мне: Фукуяме было решительно все равно. Единственная просьба — чтобы недалеко от того места, где он преподает. Мне очень нравится каменная открытая терраса Iron Gate Inn, однако неожиданно сырая погода загнала нас в помещение.

Рукопожатие Фукуямы было таким же мягким, как и его голос. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке, пока мы светски болтали о пустяках. Никто из нас не был голоден, так что мы заказали только воду и легкие закуски (паштет из печени цыпленка и салат с моцареллой) и, наконец, перешли к серьезному разговору. И лишь тогда Фукуяма расслабился.

После распада СССР даже те, кто не склонен к серьезному чтению, запоем читали книгу Фукуямы «Конец истории и последний человек». Затем наступило 11 сентября, и люди переключились на «Столкновение цивилизаций» Самюэля Хантингтона. С тех пор стало модно говорить, будто бестселлер Фукуямы

(в котором, если коротко, утверждалось, что либеральная демократия одержит победу во всем мире) «дискредитирован». И все же Фукуяма сейчас не менее знаменит, чем раньше, во многом благодаря своей новой книге «Америка на распутье», в которой он дистанцируется от неоконсерваторов.

В конце 1990-х годов Фукуяма вместе с Полом Вулфовицем (в то время нынешний президент Всемирного банка был деканом Школы углубленных международных исследований при Университете Джона Хопкинса, где работал Фукуяма) обосновывали необходимость свержения Саддама. Правда, нападение на Ирак в 2003 году он не поддержал, и до сих пор люди, оправдывающие эту войну (таких все меньше), считают его отступником.

Наш заказ приносят почти мгновенно. Я интересуюсь у Фукуямы, как долго, по его мнению, будут ощущаться последствия войны в Ираке? Не будут ли они сказываться еще десятки лет — как последствия вьетнамской войны, до сих пор отравляющей коллективное сознание Америки? Не подорвет ли Ирак самоощущение США как уникальной страны, чья политика основана на нравственных принципах?

«Я очень в этом сомневаюсь, — отвечает он. — Метафора Рейгана, назвавшего Америку “сияющим городом на холме”, актуальна до сих пор; американские институции и ценности все еще вдохновляют другие страны. Конечно, полстраны убеждено, что как раз эти самые институции и есть источник всех зол. Но даже эти критики исходят из исключительности Америки. Американцы склонны отстаивать свою позицию в терминах нравственности. Я не думаю, что Ирак изменит этот подход».

Но ведь Ирак сделал общественную поддержку военных авантюр в будущем менее вероятной? «Почти наверняка, — соглашается Фукуяма, ковыряя свой паштет. — Америка, конечно, не вернется к старомодной политике изоляции. Но люди будут не так доверчиво относиться к перспективе использования силы и станут более чувствительными к популистским взглядам на торговлю и безопасность — собственно, мы это уже и сейчас наблюдаем».

Устроившись в полутьме одного из обшитых деревянными панелями кабинетиков, мы ощущаем себя настоящими конспираторами. «Вот что меня особенно потрясло в истории с Dubai Ports World (арабская компания пыталась получить контроль над шестью американскими портами, но сделка была заблокирована по соображениям безопасности — “Пятница”): именно демократы настаивали, что этническая принадлежность компании создает угрозу нашей национальной безопасности».

На мой взгляд, в этой смеси национализма и страха, сорвавшей сделку, не было ничего удивительного. Разве американцы не такие же люди, как и все остальные? Фукуяма не согласен: «Важно, что люди сами думают о себе. В отличие от других американцы не считают себя националистами — даже если таковыми и являются. Вот более интересный вопрос: национализм Буша — это исключение? Или это “исключение” существовало и во времена Трумэна, и в эпоху Эйзенхауэра, в 1940-50-х годах, когда Америка основала ООН и запустила план Маршалла? Возможно, то, что мы наблюдаем сейчас, — как раз возвращение к “более нормальной” Америке».

Было очевидно, что Фукуяме не хочется в это верить. Вообще немногое из того, что он говорил, можно было бы назвать оптимистичным. Японец по происхождению (хотя он даже не говорит по-японски), Фукуяма сдержан в суждениях. Тем не менее многие его слова удручают.

«В Америке сейчас есть две ясно очерченные группы — и они не вполне совпадают с демократами и республиканцами, — говорит Фукуяма. — С одной стороны, это националисты и протекционисты. С другой — “интернационалисты-глобалисты”, выступающие за свободную торговлю и верящие, что США должны играть в мире ведущую роль».

Но ведь на практике «партия националистов» — это просто метафора рабочего класса, а «интернационалисты» — обеспеченные слои населения, разве не так?

«Да, это Америка, поэтому здесь не бывает политических объединений, не зависимых от классовых различий, — соглашается Фукуяма. — Вера в социальную мобильность личности — даже когда факты говорят о том, что этой мобильности и в помине нет, — это часть американской “особости”. И если кто-то жалуется на растущее неравенство, его обвиняют в том, что он разжигает классовую войну. Обычно это заставляет его умолкнуть».

Я перевожу разговор на «Конец истории». Фукуяма жалуется, что его неправильно поняли: он вовсе не утверждал, что в мире больше не будет конфликтов. На самом деле он говорил, что либеральная демократия больше не встретит серьезных идеологических вызовов. Но чтобы эта модель утвердилась во всем мире, конечно, потребуется время.

Что он имеет в виду? 20 лет? 200?

И если верно последнее, то как можно заглядывать так далеко в будущее? Фукуяма смеется. Я уже давно покончил с салатом, а он все еще возит вилкой по тарелке. И умудряется отвечать на мои вопросы, ни разу не упомянув слово «ислам».

«Хороший вопрос, — говорит он наконец. — Если вы оглянетесь вокруг, то увидите, что Индия и Китай активно модернизируются, а это немалая часть населения нашей планеты. Но существуют много регионов, которые застряли на полпути между традиционным прошлым и будущим. Представьте себе человека, который сидит в Каире и смотрит MTV. Конечно, он дезориентирован и испытывает отчуждение. История знакомая: так в свое время был дезориентирован Запад — и появились анархизм и фашизм. Не будь модернизации, не было бы и этого [исламистской реакции].

Люди привыкли считать, что модернизация — это неуклонное шествие разума. Но на самом деле Лео Стросс (профессор философии Чикагского университета, учитель Фукуямы. — «Пятница») показал, что модернизация прекрасно уживается с иррациональными убеждениями«.

Фукуяма наконец закончил с едой, и мы заказываем кофе. Хотя ресторан считается средиземноморским, кофе здесь только один — «по-американски» и водянистый.

До этого момента мы старательно избегали вашингтонских сплетен, но теперь мне было крайне любопытно мнение Фукуямы о президенте и о том, как он выглядит в глазах европейцев.

В одном британском таблоиде на следующий день после переизбрания Буша был заголовок: «Как 59 054 087 человек могут быть такими тупыми?»

«Я не голосовал за Буша, — отвечает Фукуяма. — Но я думаю, что в Европе рисуют несправедливую карикатуру на него. Буш придерживается широких взглядов во многих вопросах, таких как торговля и иммиграция. Даже в международных делах его образ во многих случаях хуже, чем сама его политика. Меня прежде всего не устраивает то, что Буш — никакой управленец (хотя и хорошо проводит кампании). Управлять — это значит собирать вокруг себя умных людей и выслушивать их. В этом плане Буш просто ужасен».

Фукуяма явно воодушевлен сменой темы разговора. Даже его голос на пленке звучит более отчетливо, хотя шум вокруг не утихает. Так Буш некомпетентен? — спрашиваю я.

«Я не совсем это имел в виду, — возражает Фукуяма. — Я не думаю, что он менее компетентен, чем средний сенатор». Я называю навскидку известных сенаторов. «Я сказал «средний», — улыбается Фукуяма.

Закончив с кофе, мы выходим на улицу. Возможно, дело в последней теме разговора, но прощальное рукопожатие Фукуямы кажется мне намного более сильным, чем то, которым он меня приветствовал.