«Благоволительницы» Джонатана Литтелла

Лучший переводной роман 2011 года, без вариантов.

1941 год, немцы только что вторглись в СССР. Роман представляет собой нечто среднее между мемуарами, исповедью и признательными показаниями «я»-рассказчика-Максимилиана Ауэ. Офицер СС с IQ заметно выше, чем у его сослуживцев, он проницателен и наблюдателен, однако его психика исковеркана сложными личными обстоятельствами, а впоследствии тем, что он видит на войне; не просто видит — в чем участвует. Время от времени стопроцентно реалистическое повествование соскальзывает в галлюцинацию. Впрочем, кто знает, когда Ауэ превращается в психопата — когда расстреливает евреев в Бабьем Яре, когда кусает Гитлера за нос или когда фланирует по Пятигорску с томиком Лермонтова. Так или иначе, герой всегда в центре событий, с ним непрерывно происходит нечто исключительное. Приключения эсесовца (да-да, в некотором роде «Благоволительницы» — роман приключенческий, история одной абсурдной авантюры, пикареска) в длинной серии адов — Украина, Кавказ, Сталинград, Польша, Франция, Венгрия, Берлин — завораживают. Трудно поверить не в то, что Ауэ там был, а в то, что Литтелл там не был; сколько источников нужно было перемолоть, чтобы получились такие насыщенные деталями, такие густонаселенные, такие набитые исторической фактурой, такие убедительно живые сцены, диалоги и описания. Даже если б роман прервался в конце первой части — все равно от него бы стояли волосы дыбом; но роман не кончается ни в 1942, ни в 1943, ни в 1944 годах; это бесконечный страшный сон, из которого невозможно выбраться — но и не досмотреть, вытащить себя за волосы из этого сна, — тоже невозможно.

Удивительная особенность «Благоволительниц»: каким бы экзотически-девиантным ни был здесь рассказчик, сам роман отлично стыкуется со всем тем, что и так есть в голове в разделе «Третий рейх и Вторая мировая», от «Жизни и судьбы» до «Семнадцати мгновений весны», от «Братьев Лаутензак» до «Банальности зла», от «А зори здесь тихие» до романов Олега Курылева. В «Благоволительницах» очень толстая, многослойная литературная «подкладка»: от Кафки до «Американского психопата», от «Героя нашего времени» до «Жизни и судьбы», от «Орестеи» до «Путешествия на край ночи»; смысл не в том, что «Благоволительницы» — глубоко эшелонированный постмодернистский роман, а в том, что множество персонажей здесь, и сам Ауэ в первую очередь, спроецированы на известных литературных героев. Чем радикальнее все эти юберменши отрицают весь предшествующий опыт человечества, чем большими новаторами себя чувствуют, тем очевиднее утыкаются в уже описанных двойников, тем скорее оказыаются в давно знакомых сюжетных «коридорах», тем нелепее, комичеее, смешнее выглядят. Вообще странным образом «Благоволительницы» смешной роман, по нему разлита некая меланхолично-истеричная ирония, здесь все время как будто слышен беззвучный смех эвменид, наблюдающих за социальными экспериментами немцев. На самом деле эксперимент проводится над самими немцами: пытающиеся корректировать «ошибки» бога, они кажутся комичными, сами себя обрекают на абсурд. Роман пронизан особым черным юмором — но это смех не над смертью, а над людьми, которые зациклились на «сумерках богов»; в каком-то смысле «Благоволительницы» — еще и (пародия на) европейский рыцарский роман: монструозные эсесовцы по-своему куртуазны, у них свой кодекс чести; они похожи на лермонтовских или толстовских аристократов или даже рыцарей Круглого стола, только вот Прекрасная дама, которой они служат, — Смерть. 

Это карнавальный роман, в котором все перевернуто с ног на голову, а логика ведет не к прояснению истины, а к абсурду. Базовый парадокс романа: Ауэ — надежный свидетель, когда дело касается посторонних, и абсолютно ненадежный, когда речь идет о нем самом; может показаться, что все описания внутреннего мира Ауэ, его девиантная сексуальная жизнь, психосоматические расстройства — не более чем неуклюжее отягощение романа, довесок, без которого прекрасно можно было обойтись. На самом деле это важно, национал-социализм для героя — возможность совершать нелогичные, иррациональные поступки, руководствуясь очевидно абсурдной, тупиковой, вымышленной логикой; «назло».

«Благоволительницы» — роман про упрямство, про то, до каких далей можно дойти, живя «назло» кому-то, просто потому, что жизнь пошла не по идеальному сценарию. «Агирре, гнев Божий», вот на что он похож. Личная драма героя и внешняя, история Германии во Второй мировой не контрастируют в романе, а входят в резонанс. И там и там реализуется заведомо обреченный и требующий бескончной радикализации проект, в котором, сказав «а», нужно говорить не только «б» — но и все буквы до конца алфавита.