От какого литнаследства мы отказываемся?

…Не то чтобы совсем отказываемся — тома «Литературного наследства» продолжают выходить. Правда, сильно сузилось число их читателей. Тиражи упали до 1000. Но десятки тысяч неизвестных страниц Толстого, Достоевского, Герцена, Некрасова, Лескова, Гончарова, Фета, Тютчева, Горького, Блока с образцовым комментарием, со статьями-спутниками, создающими полную панораму пути и эпохи писателя, — живы не только в библиотеках и скоро выйдут в Рунете.

Проект был начат в 1931-м в недрах издательства «Жургаз», под патронажем Михаила Кольцова. С 1960-го «Литнаследство» стало отделом Института мировой литературы РАН. Илья Самойлович Зильберштейн, основатель серии, руководил ею до конца жизни — и почти до начала лихих, совсем не филологических времен.

«Литнаследство» — высоколобое, неприбыльное, требующее многолетнего труда в архивах, живое и славное высочайшим научным уровнем — казалось хрупким, предельно уязвимым, невозможным в «прекрасном новом мире». Но что-то — возможно, именно полная сосредоточенность на своем деле — помогло проекту пережить и годы лютого безденежья, и эпоху ликвидации грамотности.
О «Литнаследстве» говорит его руководитель, историк литературы Александр Галушкин.

— Назови главные тексты, опубликованные за восемьдесят лет в этих монументальных томах.

— Первая редакция «Войны и мира». «Яснополянские записки» Душана Маковицкого, личного врача Толстого, его спутника в бегстве осенью 1910 года. Четыре книги методичных, подневных, многолетних записей. Часть тетрадей Маковицкого осталась в архивах Чехословакии (он был словак), часть в России. Этот том готовился лет двадцать: типичный долгострой «ЛН», теперь такое вряд ли возможно.

«Достоевские» тома начали готовить в конце 1950-х — они вышли в 1970-х. Но как это делалось! Дневники Анны Григорьевны Достоевской были записаны в стенографической системе. Но в той системе, которой в XX веке уже не пользовались. Более того, ее никто не знал. Тогда сотрудники «ЛН» по учебникам середины XIX века подготовили стенографистку — и она расшифровала записи.

В «ЛН» появились все «Философические письма» Чаадаева (кроме первого, из-за публикации которого в 1836 году автора официально объявили сумасшедшим). Почти век спустя, в Москве 1930-х, к Зильберштейну пришел князь Дмитрий Шаховской — родственник Чаадаева и его биограф. Он принес оставшиеся неопубликованными тексты.

«ЛН» опубликовало почти весь зарубежный архив Герцена и Огарева. На поиски его ушли десятилетия…

Зильберштейн ведь был коллекционер. А это свой, особый мир. Связи Ильи Самойловича с архивистами и коллекционерами были разветвленнейшие. В том числе — с зарубежными собирателями, музеями, архивами, библиотеками. Зильберштейн и Макашин создали в Европе и Америке своего рода агентурную сеть, которая помогала им в поиске материалов.

При этом в 1940-х годах редакцию, собственно, составляли два человека: Илья Самойлович Зильберштейн и Сергей Александрович Макашин. Они и делали вдвоем 900-страничные тома формата А4. И даже в лучшие годы в редакции никогда не работало больше десяти человек. Я никогда и нигде не встречал таких людей, как сотрудники «ЛН» старой школы. Они жаловались начальству, что могли бы выпускать три тома в год, а не один. В 1970-х, кстати, так и происходило.

Зильберштейн работал как машина — и не останавливался ни перед чем. Он мог написать в начале 1960-х в Главлит, который препятствовал публикации переписки Горького и Леонида Андреева: «Большинство ваших замечаний имеет сугубо формальный, антиисторический характер. Так, например, всюду, где речь идет о буржуазном читателе, о мещанской публике, которая предпочитает бульварное чтиво настоящей литературе, где Горький зло иронизирует над этой публикой, вы, как ни странно, встаете на ее защиту, опасаясь, видимо, ассоциаций с современным читателем. Но такой подход глубоко антиисторичен!» В затруднительных случаях Зильберштейн шел в Президиум АН СССР; если не мог убедить президиум — шел в ЦК КПСС, где среди тогдашних либералов имел друзей. И пробивал через них — тиражи, тематику, включение каких-то материалов.

Он звонил авторам в шесть утра и грозно спрашивал: «Чем вы заняты в настоящий момент — и где обещанная работа?» В общем, это была жизнь, положенная на одно дело.

Зильберштейн был человек-мотор, Макашин оставался в тени, но фундированность издания, редакторская колоссальная работа — он был великим редактором! — во многом его заслуга. Вокруг них в 1940—1950-е сформировался костяк из пяти-семи сотрудников. Это была своего рода секта.

Я всего два раза видел Зильберштейна. Его не стало в 1988 году. В 1989-м ушел Макашин. Я застал их сотрудниц. Последние люди «старой школы» ушли в мае этого года: Лия Михайловна Розенблюм, лучший знаток текстологии Достоевского, и Татьяна Георгиевна Динесман.

Татьяна Георгиевна несла на себе «фетовские тома» «ЛН». Два тома по 90 авторских листов. Ее страшно волновало: чем заниматься после? На излете девятого десятка лет она часто и строго повторяла мне: «Александр Юрьевич! Вы должны меня загрузить!»

Она не дожила до беловой корректуры второй «фетовской» книги. Том выйдет в сентябре.

Таких людей, кажется, больше нет. Как они получили некое ускорение в конце 1950-х — так и двигались с ним все эти десятилетия. Не особенно оглядываясь по сторонам. Не особенно волнуясь, какой внешний резонанс имеет их работа. И стержнем их жизни была глубокая уверенность в том, что они делают нечто исключительное. И что это нужно делать на исключительном уровне.

— Ты считаешь, что «ЛН» выжило? Пережило и 1990-е, и последующее время… я бы сказала, экзистенциальной ненужности?

— Ну… были сложные годы. Ну, а о падении читательской культуры, о смене приоритетов говорить не буду — знаешь сама.

Круг исследователей, конечно, сузился. Молодежь дотягивает до диссертации и уходит на сторону. И если даже читаешь очень хороший диплом, с явным вкусом и даром к архивному поиску, — много шансов, что впредь будешь читать этого же одаренного автора в еженедельном журнале. Потому что стартовая ставка в журнале в три раза выше ставки кандидата и старшего научного сотрудника в академическом институте.

Сегодня не так трудно найти «золотоносный», не опубликованный, не исследованный источник, как человека, готового вложить силы и часто — годы в его подготовку к изданию. Но такие исследователи есть.

Сейчас мы готовим к изданию том автобиографических материалов Андрея Белого и справочные тома «Литературное наследство» за 80 лет». Идет работа над томами переписки Зинаиды Гиппиус, «Вячеслав Иванов в годы революции», переписки В.Г. Короленко с журналом «Русское богатство». Планируем том по литературным организациям 1920-х. И многое другое.

— А «бунинский» том?

— Это сложный, очень затратный проект. В основе — материалы архива университета в Лидсе. Там огромная бунинская коллекция; по предварительным подсчетам, только приоритетных для нас материалов — минимум на два тома. Только переписка с Алдановым — тридцать автор-ских листов. Дневники Веры Николаевны Буниной — тот самый «дневник его жены», только подлинный. Есть и неопубликованные стихотворения, и проза. Профессор Ричард Дэвис, хранитель Русского архива в Лидсе (а это блистательная коллекция!), согласен сотрудничать с «ЛН». Но российским ученым требуются командировки в Англию и пр. А при нашем уровне грантовой поддержки…

— Кто грантодатели «ЛН», кстати?

— РГНФ. Российский гуманитарный научный фонд не отказывал нам ни разу. Но там речь идет о суммах академически скромных. В 1990-х издание нескольких томов «ЛН» финансировал Джордж Сорос. Других спонсоров пока нет: современных меценатов интересуют проекты другого рода…

Но «ЛН» — это фундаментальная наука, которая должна существовать вне наличия или отсутствия широкого общественного интереса. Есть вещи, которые должны делаться. И они будут делаться.

С августа 2011 года мы начнем выставлять оцифрованные тома «ЛН» в Интернет. Надеюсь, по тому в месяц. Все 103 тома — а это десять тысяч авторских листов — лягут в Сеть. Таким образом мы подведем итоги беспрецедентной работы. А за ними, надеюсь, последуют и наши новые тома.