Сеть Клитемнестры

“Все мы практикуем media studies, осознаем мы это или нет”, утверждает один из редакторов сборника, предлагающего модель для изучения медиа, автор полемических книг, специалист по визуальным исследованиям У. Митчел. Как развиваются теории медиа сегодня, когда каждый ежедневно просматривает десятки писем электронной почты, выходит в социальные сети и извлекает из десятков web-страниц данные по самым разным вопросам, всем этим действительно на собственном опыте практикуя  media studies?

Доступность и дружественная для пользователя податливость управления айфонами, планшетниками, видеокамерами и т.д., с одной стороны, бросает вызов тем, чьим исключительным профессиональным уделом использование подобных аппаратов было раньше (операторам, художникам), а с другой стороны, тем, кто хотел бы выяснить роль технических средств в изменении привычек восприятия и, в широкой перспективе, в определении того, что называется “человеческим”. Еще в манифесте “Догмы 95” считывалась проблема связи технических средств и формальных задач, а также  проступала озабоченность тем, как делать кино, которое отличалось бы от массового продукта: “Сегодняшнее буйство технологического натиска приведет к экстремальной демократизации кино. Впервые кино может делать любой”. Показателен и комментарий одного из режиссеров о том, что с технической точки зрения кино «может снимать обезьяна средних способностей» (Хороший фильм—это яичница. Интервью с Л. фон Триером // «Другое кино», 2000, № 4. С. 17.). За последние годы дискуссии только обострились, так как границы – между различными жанровыми искусствами и все более гибридно-синтетическими искусствами, между биологически-естественным и машинно-сконструированным – делаются все менее четкими. Нередко получается так, что развитие технологий все более зачаровывает, и это заставляет многих не оглядываться назад, на исторические события, но “видеть будущее, а не прошлое, и видеть его сквозь призму научной фантастики, а не критического анализа”.

Предлагаемый сборник – как раз попытка удержаться в некоторой срединной позиции должного внимания к специфическим методам медиаархеологии, но вместе с тем и активного поиска интерпретаций актуальных движений и происшествий. Авторы сборника вполне отдают себе отчет в том, что теории медиа не взялись из ниоткуда, но во многом явились закономерным результатом развития гуманитарного знания нескольких последних десятилетий. Конечно, есть фигуры, стоящие особняком (как М.Маклюэн), и они также вписаны в историю дисциплины, но отсылка к ним выглядит скорее ритуалом, чем содержательным моментом аргументации.

Главная особенность, выделяющая этот проект на фоне многих коллективных и индивидуальных трудов, ридеров и учебников по теории медиа, – это построение. Хотя формально сборник состоит из редакторского введения и трех разделов, объединяющих, между прочим, равное количество эссе, каждое из которых посвящено отдельному термину, никакого единого нарратива не выстраивается. Более того, он и не предполагается даже в воображении читателя. Фактически, каждое эссе представляет проблему, с которой теории медиа столкнулись в своем развитии. Если обычно авторы сочинений по теории медиа не могут преодолеть соблазн причинно-следственного изложения и следуют хронологиям разных изобретений, получая в результате (фиктивную при ближайшем рассмотрении) непрерывность, то здесь с самого начала делается ставка на дискретность. Несмотря на то, что медиа сегодня являются одним из самых обсуждаемых предметов гуманитарных наук и вовлекаются во множество контекстов, нет никакой ясности в отношении определимости даже главного понятия, и потому единственно возможным способом решить проблему изложения является принципиальная фрагментарность. Это не означает, что у сборника нет перспективы, в которой рассматриваются разносторонние и многочисленные исследования медиа. В сборнике эта перспектива декларирована как точка зрения collective plural. Но это требует пояснений.

Предыдущий проект, очевидно послуживший питательным грунтом для этого - The Keywords of Media, составленный студентами курса Theories of Media, который вел все тот же W. J. T. Mitchell в Чикагском университете. Он по сей день большей частью доступен в Интернете в виде Chicago Media Glossary: десятки терминов, собранных в колонки в алфавитном порядке и раскрывающихся на отдельных вкладках с минимальным списком литературы по теме, начинаются они цитатами из Oxford English Dictionary или в некоторых случаях из Encyclopedia Britannica. Некоторые прямо отсылают к конкретным работам (типа Symbolic, Real, Imagery) или методологии конкретных дисциплин (типа narrative, lyric, drama). Выбор и группировка других кажутся закономерными в контексте исследований медиа (как screen, telematics, synaesthesia или protocol), а некоторые оказываются весьма неожиданными (как fashion, silence или taste). Есть и такие, что определяются по два раза (фантазия, фрейм, жест, инсталляция, реальность-гиперреальность, симуляция, телефон) – видимо, решено было представить разные мнения разных студентов (хотя и нельзя сказать, что они альтернативны друг другу). Другие же почему-то через дефис соединились в композитные единства: голос-звук, время-пространство, метафора-метонимия, тело-воплощение. Несмотря на то, что по этим по-студенчески аккуратным разнородным рассказам практически невозможно представить себе, что за вариант теории медиа в результате мог бы из этих ключевых слов сложиться и где еще можно было бы искать “медиальное” (педагогические задачи мы здесь не обсуждаем), рискнем высказать предположение, что при очевидной ориентации на визуальные искусства и антропологическую размер(ен)ность проглядывает большое  внимание к так называемым wetware, задаваемым такими терминами, как  вирус, канал, код, фильтр, мем. Как раз нечто подобное своеобразным образом проступает и в следующем проекте у старших коллег.

Итак, три раздела сборника Critical Terms for Media Studies – это “эстетика”, “технология” и “общество”. Эссе были поделены сообразно трем подходам к медиа – эстетическому (касается огранов восприятия, тела, искусств, для которых важен индивидуальный человеческий опыт), социальному (делающему коммуникацию возможной) и тому, что существует “между” ними – техническому. Составители подчеркивают, что деление вполне могло быть иным (вот только разделов никак не могло быть меньше – иначе возникла бы иллюзия выстраивания бинарных оппозиций, что крайне неприятно для всякого исследователя медиа), некоторые термины из одного раздела могли бы помещаться в другом, уже не говоря о том, что далеко не все, что связываемо с темой медиа (масштаб этого “всего” можно оценить по студенческому The Keywords of Media), оказалось включенным в сборник. Подбираясь к трудноопределимым “медиа”, указывают, что “медиа” работает как критическое понятие вроде Фрейдовского “бессознательного”, Марксовых “способов производства” или “письма” Деррида. Внимание к медиальному вычитывается в теориях от Аристотеля до Беньямина. Поэтому медиа – это и новейшее изобретение, и тот ковш, которым можно выкапывать глубиннейшие слои человеческих форм существования. Последнее не означает, что предлагаемый взгляд на медиа – гуманистический (вполне понятно, что авторам и составителям хотелось бы оставить в стороне масштабную полемику о гуманизме вообще и трансгуманизме в частности). Оказалось удобным обратиться в связи с этим к Гегелю. Существование слишком сложно, чтобы его во всей полноте могло воспринять человеческое сознание, поэтому посредники (и формы опосредования) необходимы для интеллектуального прогресса – как в модели мира, которую выстраивал Гегель, так и в современной ситуации, когда инициатору технического развития уже трудно контролировать технологии со своих слабых – хотелось бы добавить, все еще человеческих – позиций.

Оперирование “медиа” демонстрирует, как важно проводить различия при том, что “медиум” фактически отсылает к минимальной способности вступать в отношения. Анализ комплекса проблем, связанных с медиа на уровне “общества”, например, в связи с проведением различий означает, что ценностные предпочтения (исследователей в данном случае) не должны располагаться в области идентичности и самости, обходя инаковость. Некоторые теории не могут выйти из порочного круга потому, что подменяют понятия или используют в качестве парных метафор то, между чем следует проводить различия. В одном случае (у Ю.Хабермаса) предполагается, что использование кода ведет к успешной коммуникации, потому что предлагает коммуникантам такой механизм перевода, благодаря которому содержание одного ума переводится или переносится в другой ум. Однако тут возникает порочный круг, так как код гарантирует успех трансмиссии сообщений именно потому, что он интерсубъективен. В другом случае (у Н.Лумана) вместо логического круговорота появляется операциональный: рекурсивный принцип работы модели автопойэзиса – системы, которая является продолжающимся продуктом своего производства. Понятие интерсубъективности некогерентно, так как при его использовании происходит смешивание физических и социальных систем.

Вопрос о том, как преодолевается индивидуальное состояние и происходит переход к процессам другого уровня (где работают опосредования и сложные формы объединения), - не последний для теорий медиа, ищущих свои пути между материальным и биологическим. Именно поэтому, серьезно относясь к middleness, подразумеваемую медиа (хотя уже возлагая явно меньше надежд на слишком расплывчатое “медиальное”), авторы и делают ударение на media in the plural, на медиа как окружающей среде, а не на узких технических системах. Поэтому так важно для них collective plural, как и переход от множества дивергентных содержаний к collective singular. Если Ф.Киттлер полагал, что сегодня необходимо исходить из того, что медиа определяют нашу ситуацию ( под медиа он понимал прежде всего технологии, и в своих “Оптических медиа” запечатлел, по выражению М.Хансена, “парад машин”), то исследователи, чьи эссе собранны в сборнике, настаивают, что вдобавок следует учитывать и то, что вокруг каждого medium'а есть зоны, внимание к котором позволяет говорить о том, что “и сами медиа медиированы”.

У этой книги много достоинств: хорошие авторы, которым было доверено излагать ту или иную проблему; действительно интересная критическая (а не прогностическая или футурологическая) литература последних лет, обсуждение которой ставит важные вопросы и заставляет задуматься о том, что считается известным о статистической механике, мере свободы выбора при выборе сообщения, кибернетическом “везде и нигде” и т.д.; оригинальная и актуальная структура; собственный вектор исследований медиа, задающий направление движения в неопределенности медиа. Может быть весьма плодотворным исследование Шекспира – конечно, ничего не говорившего о медиа – в перспективе особого сочетания литературного и архитектурного, а история о Клитемнестре, набросившей нечто (“накидку, огромную, как рыбачья сеть” (Эсхил. Агамемнон., 1380. Перевод С.Апта)) на Агамемнона, вполне может служить введением к разговору о сети (network). Прекрасна попытка говорить об отношении в связи с медиа, об уровне открытости другому и умение искать для этого место в нередко техницистски нагруженном и обезличенном дискурсе о медиа (как несколько лет назад можно было прочесть даже у одного из авторов, “в самой сердцевине кибернетического bios поднимает голову в совершенно конкретных формах, наиболее очевидная – компьютерный вирус... Дело не только в том, что живое все более уподобляется машинному, но и в том, что машины сегодня больше чем когда-либо ведут себя как живые” - Mitchell, W.J.T.  “The Work of Art in the Age of Biocybernetic Reproduction.” Modernism/modernity. Vol. 10, no. 3. pp. 481-500. Johns Hopkins University Press, 2003). Усилие же, на наш взгляд, должно состоять, пожалуй, в том, что все это богатство реконструируемых историй, множественность медиа и их концептуализаций, а главное, их роль в “человеческом существовании” должны быть удержаны, даже если при определенных условиях возникает желание сузить угол зрения, например, до когнитивно-биологической перспективы или специфического анализа неживого и культурных феноменов в биологических терминах.