Этот год для меня был совершенно особенный.

Наверное, когда-нибудь я про него напишу целую повесть, роман, или хотя бы большой рассказ с таким названием – «Особенный год». В этом году, правда,  у меня ничего не получилось с самим писательством. Не написал практически ничего. Не вышло ни одной новой книжки. Старых тоже не переиздавали. Не задалось также с литературными премиями и переводами. Зато…

В этом году я много выступал перед читателями. Весной я выступал перед ребятами из школьных театров, на их фестивале, в районе метро «Площадь Ильича». Затем я поехал вместе с книжным автобусом «Бампер» в Нижний Новгород. Там я опять упорно выступал перед детьми, то есть перед читателями, целых 2 раза.  (В городской библиотеке, что находится в районе Сормово, и в самом Кремле).  Затем я принял участие в книжном фестивале в городе Великие Луки. Там  я выступил 4 раза. Или 5? Город, кстати, совершенно замечательный. Затем я поехал в г. Нью-Йорк. На книжную ярмарку. После Нью-Йорка был Вышний Волочек, потом Калининград-Кенигсберг, потом Франкфурт (два выступления), потом Красноярск (тоже два). Другие дела пришлось отложить на потом. Некоторые отложились из-за этого навсегда.

Почти в каждом городе довелось погулять вдоль воды. В Красноярске вдоль великого Енисея. Это самые красивые берега, может быть, во всем мире. Да и публика на КРЯКК потрясающая, если честно. В Нью-Йорке видел тихие спокойные воды Гудзонского залива. Во Франкфурте был Майн. И тихие уютные музеи вдоль него. В Великих Луках – река Ловать. В Кенигсберге ветер дул с Балтийского залива и поднимал страшнейшую волну в Светлогорске. В Вышнем Волочке вода самая интересная, это каналы, прорытые при Петре, чтобы объединить два морских пути – южный и северный. Везде вода протекала сквозь меня, как будто я стал ходячей географической картой

Никогда такого со мной еще не было.

В этом году я узнал, как называется этот жанр – «авторская встреча». Я узнал, что выступать перед детьми – в общем, не очень страшно. Страшно, конечно, но не очень.

Я узнал, что лучше ездить большой бригадой, хотя раньше мне так не казалось.

Буквально все города, не исключая и Великих Лук с Вышним Волочком (и даже они особенно), произвели на меня неизгладимое впечатление. Словом, все было очень хорошо.

Кроме одного. Я не очень понимал, зачем я все это делаю.

И кто я, собственно, такой?

В гимназии имени Софьи Ковалевской в городе Великие Луки застенчивая девочка спросила меня про роман «Психолог»: «Скажите, пожалуйста, что для вас эта книга: любимый ребенок или история болезни?».

Может быть, весь этот год я прожил ради этого вопроса, ради того, чтобы понять, что все настолько очевидно, настолько ясно, что даже 16-летняя девочка вычитывает этот вопрос из моей книги. Ну, а я сам? Почему я сам не могу на него ответить? Почему я даже не могу самому себе признаться в том, что такой вопрос есть?

В Вышнем Волочке ко мне после встречи в библиотеке подошла тихая скромная женщина и сказала: «Вы знаете, у меня сын погиб в Чечне. Спасибо вам за биографию Ельцина, я хотя бы из этой книги узнала, почему началась война».

Что испытываешь в такие моменты? Что нужно испытывать? Я – стыд. Буквально приступ стыда.

Стыд не за то, что я что-то в книге наврал, я там ничего не наврал. Я испытываю стыд за смыслы, которые люди вычитывают из моих книг. Проблема в том, что сам я об этих смыслах могу или не знать, или не чувствовать того, за что на самом деле беру ответственность (вот как в данном случае).

Один мой друг спросил меня, кем я себя чувствую во время встреч с читателями?  Я ответил: чувствую себя, как Остап Бендер, играющий в шахматы. Чувство, что тебя вот-вот разоблачат.

Почему это чувство возникает – я себе объяснить не могу. Когда меня хвалят, я становлюсь мрачен и не любезен. Все правильно. Твоя книга не может понравиться другим людям. Вот это чувство – нормальное.

Но тогда – зачем ездить, если не получать положительных эмоций и не вступать в контакт со своими читателями?

Дальше наступает момент – автографы. Так, в принципе, заведено во всем мире. Если люди пришли, и им понравилось, они в состоянии купить, и ты должен написать что-то на книге. А что писать? Это тоже мучение. Смысл надписи никогда мне не ясен. Хотя вроде речь идет о формальной вещи. Иногда я пишу целые послания. Иногда просто «на память о нашей встрече». Звучит игриво, но на самом деле какой-то интимный момент тут присутствует, только в отрицательном смысле. Это воспоминание о каком-то несостоявшемся (для меня) свидании с очень близким человеком. Который знает обо мне больше, чем я сам (если он читал).

…Когда-то, когда я в первый раз увидел «стенд» в библиотеке, где выступал, то есть свой отпечатанный на цветном принтере портрет, подборку публикаций, биографию, обложки, заботливо раскрытые на нужной странице журналы, и хмыкнул про себя – такие стенды я видел в своем глубоком пионерском детстве, иногда заходя в детскую библиотеку. Выступления перед читателями мне сначала казались таким очень советским изобретением, обрядом, традицией. Но потом, немного поездив по миру, я понял – нет, такие штуки есть везде. Только у них это чаще происходит в книжных магазинах. Приходилось мне выступать и в книжном магазине. Скажу вам, тот еще культурный шок испытываешь, когда люди в пальто и шапках с блуждающими глазами на секунду замедляют свой шаг, смотрят на тебя непонимающе (а ты вещаешь про советское детство), и потом идут дальше. Но, с другой стороны, а кто-то и останавливается!

Но, по нашей погоде, и по нашей ментальности, лучше все-таки в библиотеке. Там гардероб, там чай, там чисто, тепло,  светло.

Долго пытаясь проникнуть в смысл этих встреч, я понял однажды – дело не в том, что ты что-то написал и не в том, что тебя кто-то прочитал.

Аттракцион в том, что живых писателей люди видят не часто.

Конечно, почувствовать себя слоном в зоопарке непросто. Нужно научиться грациозно помахивать хоботом. Нежно брать из рук морковку. Ну и так далее. Но ничего такого уж катастрофического тут нет. Пара занятий – и ты при деле.

Но… Мучительные мысли не проходят. Словом, особенный год – он был для чего-то, что оставалось долгие годы для меня неразгаданным. Для того, чтобы я убедился, что другие люди создают какие-то свои миры, если по какой-то причине углубились в мой текст. И что я за эти миры в какой-то мере отвечаю.

После КРЯККа я получил огромное письмо от читательницы (которая к тому же оказалась писательницей). Свой мейл я дал ей сам, повинуясь внезапно нахлынувшему чувству благодарности. И был вознагражден подробной рецензией. Я никогда не доверял отзывам пишущих, критиков, рецензентов. Я прекрасно знал, что помимо непосредственных реакций есть масса привходящих факторов.  Но отзыву такого вот читателя не доверять невозможно. Так вот, если бы я и раньше получал такие письма, то не написал бы ни строчки. Или же остановился. Быть прочитанным внимательно – это, в общем, особое испытание. Поскольку ты сам никогда не знаешь, что пишешь.

Вам приходится насильно сажать себя за письменный стол – или, наоборот, заставлять себя отрываться от книги ради работы? Как вы пишете – за компьютером, ноутбуком?

Когда едешь в другой город, неважно, Великие Луки это или Нью-Йорк, в таких вот обстоятельствах, когда свободного времени не так уж много, всегда возникает некий странный момент. Ты стоишь на каком-нибудь перекрестке, и кожей чувствуешь, как перетекает в жилах твоя жизнь, как мимо тебя ветерком продувает смыслы, как… – ну в общем – чувствуешь, что ты не один.

Это такой ментальный сквозняк, который ни с чем нельзя сравнить вообще. Все остальное у всех происходит по-разному, а вот это, уверен, одинаково. Поэтому тех, кто устраивает эти встречи: библиотеки, отделы образования (например, городские детские библиотеки в Вышнем Волочке, Великих Луках, Нижнем Новгороде, областную в Калининграде) я считаю просто героями.

А тех, кто на эти встречи приходит – своими личными ангелами.

Скажите, пожалуйста, а как ваша личная жизнь отражается в ваших произведениях?

Отражается. Но иногда бывает и наоборот.

См. также: Рубрика «писать:читать»