Архив Ремизова покажут в Москве

Накануне открытия в Манеже выставки архивных материалов Алексея Ремизова, только что поступивших в Гослитмузей из Парижа, MoReBo публикует текст из каталога, выходящего в издательства "Три квадрата". 

В парижском пригороде Кашан 11 февраля 2013 года, в ясный зимний день, который в России с полным основанием назвали бы тёплым весенним, в мансарде просторного трёхэтажного дома паковали для отправки в Москву архив Алексея Михайловича Ремизова. Сотрудники транспортной компании укладывали в коробки книги, папки с рукописями, личные вещи писателя. Несмотря на внушительные размеры помещения, служившего чем-то вроде библиотеки и склада одновременно, упаковщикам приходилось лавировать между громоздившимися на полу стопками книг и бумаг, чемоданами, свёртками, кульками, разнообразными и порой весьма экзотическими музыкальными инструментами. За происходящим несколько растерянно наблюдал хозяин дома – Егор Данилович Резников. Когда стали заворачивать в плёнку мебель – рабочий стол, кресло, книжный шкаф Ремизова – он обвёл комнату взглядом вздохнул: «А вот шкаф, наверное, отдавать не следовало: было бы, куда книги ставить. Впрочем, делать нечего… Обещал…»

Мы познакомились с Егором Даниловичем за год до этого. Из Министерства культуры в литературный музей передали письмо, в котором он рассказывал о хранимом его семьёй архиве Ремизова, говорил о попытках английских и американских университетов купить эти документы и предлагал нашему правительству приобрести их для одного из российских музеев или архивов. Указанная в письме сумма была значительно ниже той, которую владелец мог бы выручить на антикварных аукционах.

Нельзя сказать, чтобы содержимое письма явилось для нас полной неожиданностью. О существовании этой коллекции мы давно знали: Егор Данилович допускал к работе с архивом специалистов из разных стран, часть рукописей была опубликована. Поэтому мы, не раздумывая, позвонили по указанному в письме номеру парижского телефона. Егор Данилович легко согласился прислать имевшиеся в его распоряжении списки. Завязался столь привычный для нашего времени «электронный роман в письмах». И чем дольше мы общались, тем яснее понимали, сколь важны для истории не только русской литературы, но и культуры в целом материалы, сохранённые семьёй Резниковых.

О себе и своих близких Егор Данилович говорил сравнительно немного: «Основные факты: моя бабушка Ольга Елисеевна Колбасина-Фёдорова-Чернова знала Ремизовых в начале ХХ века. Потом они (с моей мамой и её сестрой-близнецом Ольгой) встречались в Берлине, а с середины 20-хгодов – в Париже. И так до войны. Во время войны мой отец [поэт и литературный критик Даниил Георгиевич Резников] им (Ремизовым) помогал. Они очень бедствовали. Серафима Павловна [Ремизова-Довгелло – жена писателя] умерла 13 мая 1943 года (в мой день рождения, когда мне исполнилось пять лет). После войны мама стала литературным секретарём Ремизова».

Ранее обо всём этом подробно написала мать Егора Даниловича Наталья Викторовна Резникова (1902–1992) – переводчица, помощница, доверенное лицо и душеприказчица Ремизова, ухаживавшая за ним в последние годы жизни. Её книга воспоминаний «Огненная память» (Беркли, 1980) по праву считается одним из самых значимым мемуарных свидетельств о писателе. Она же явилась первой хранительницей перешедшей к ней части архива Ремизова. Теперь мы общались с её сыном.

А вскоре прилетевший в Москву Егор Данилович сам пришёл к нам в музей. Высокий, чуть сутулый, седовласый, с правильными чертами лица, он опирался на палку, но двигался легко и быстро. Рассматривая хранящиеся в нашем собрании ремизовские рисунки, альбомы, портреты «кавалеров» созданной Ремизовым Обезьяньей Великой и Вольной палаты (Обезвелволпала), Егор Данилович приговаривал: «Не думал, что это сохранилось… Такого я ещё у Ремизова не встречал… Очень интересно…» В ответ мы говорили о необходимости хотя бы частичного воссоединения разбросанного по разным странам и хранилищам наследия писателя. Впрочем, это и так соответствовало чаяниям Егора Даниловича.

Тогда же по нашей просьбе Егор Данилович чуть подробнее рассказал о себе. Он родился 13 мая 1938 года. Начальное образование получил дома. С восьми лет стал заниматься музыкой (по классу рояля, с одиннадцати лет – композицией), так что когда в 1946 году познакомился с Ремизовым, тот сразу принялся называть его «музыкантом».

Закончив в Париже лицей, Егор Резников поступил в Парижский университет и получил там два образования – философское и математическое. В 1961 году стал профессором Парижского университета. В 1966-м защитил докторскую диссертацию. Говорит на семи языках. Автор десятков научных статей. Подготовлены к печати три его книги. Помимо Парижского университета, преподавал в университетах Москвы, Санкт-Петербурга и финской Академии Сибелиуса. Дважды в год ведёт в Московской консерватории мастер-классы на тему: «Пение в чистом строе и воспитание аутентичного слуха на материале раннехристианских антифонов и древнерусских песнопений». (Кстати, говоря об этом, Егор Данилович тут же пропел несколько музыкальных фраз, чем вызвал благоговейное смятение у внимавших ему хранительниц музея). А ещё он выступает с докладами на конференциях по творчеству Ремизова, принимает в своём доме учёных, участвует в подготовке к публикации ремизовских сочинений. И вот теперь нам предстояло объединить усилия, чтобы принадлежащие его семье архивы писателя оказались в нашем музее.

Потребовался год на уточнение списков, составление экспертных заключений, написание обоснований. И, наконец, на одном из музейных совещаний Министр культуры произнёс: «Принято решение приобрести архив Алексея Михайловича Ремизова».

Затем последовали несколько сумасшедших недель, в течение которых нам нужно было решить множество технических проблем, связанных с переводом денег, оформлением и вывозом коллекции. И когда всё это осталось позади, когда то, что ещё недавно казалось несбыточным, превратилось в явь, мы получили письмо из Санкт-Петербурга от одного из ведущих специалистов по творчеству Ремизова, заведующей Отделом новейшей русской литературы ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН, доктора филологических наук Аллы Михайловны Грачёвой. Она писала: «Мне известно, что в 1930-е годы через посредников Алексей Михайлович вёл переговоры с В.Д. Бонч-Бруевичем [бывшим в то время директором Литературного музея] о продаже своих вывезенных из Советской России архивных материалов (переписок с известными корифеями Серебряного века) именно в московский литературный музей. Так что то, что в итоге совершилось, это, по сути, замедленное исполнение желания Алексея Михайловича… К сожалению, тогда проект по независящим от обеих заинтересованных сторон причинам сорвался».

Но это письмо мы прочитали позже. А в те зимние по календарю и весенние по погоде февральские дни, готовя архив для транспортировки в Москву, мы в перерывах «добирали» материалы для музея: фотографировали дом на рю Буало, 7, где Ремизов провёл последние годы, делали снимки могилы писателя на самом известном кладбище русского зарубежья – в Сент-Женевьев-де-Буа. А затем возвращались в Кашан к красным папкам с рукописями, к шкафам, заполненным книгами Ремизова, к спрятанным в комоде его любимым вещицам и игрушкам…

Когда архив был упакован, представители транспортной компании взвесили все «двадцать два места груза» (без учёта мебели). Общий вес превысил триста пятьдесят килограммов. Триста пятьдесят килограммов рисунков, книг, но главное – пятнадцать тысяч листов, исписанных рукой Ремизова, и среди них – «Взвихрённая Русь», «Подстриженными глазами», «Иверень», «Мелюзина», «Тристан и Изольда», давно ставшие классикой литературы. Осознать это было трудно...

А день спустя я сидел в кресле самолёта и, удаляясь от Парижа, улицы Буало, Сент-Женевьев-де-Буа и Кашана со скоростью 980 км в час, читал подаренное Егором Даниловичем издание воспоминаний его матери. Уже на подлёте к Москве я наткнулся на главу, в которой, рассказывая о последних днях Ремизова (он умер 26 ноября 1957 года), Наталья Викторовна пишет: «В первых числах ноября у А.М. поднялась температура <…> А.М. особенно не страдал. Рассудок его был вполне ясен, и память не изменяла ему. Он думал и говорил об очередных делах. Его радовала переписка с учёными в Москве и Ленинграде… Я сказала, что пошлю туда его архив. Он ответил: “Не торопитесь, Наташа, поработайте здесь. Там ещё не настало моё время”».

И, прочитав эти строки, я подумал: «Его время пришло…»

См. также: Выставка "Алексей Ремизов. Возвращение"