Демократия и промышленность

В наши дни, пожалуй, нет слова более затасканного, чем «демократия», и те, кто кричат о ней громче всех, по моему мнению, как правило, менее всего ее желают. Я всегда с подозрением отношусь к тем, кто слишком уж бойко рассуждает о демократии. Мне кажется, что они либо хотят установить что-то вроде деспотии, либо жаждут, чтобы кто-то сделал за них то, что они должны были сделать сами. Я за такую демократию, которая предоставляет каждому равные шансы в соответствии с его способностями. Я полагаю, что, если мы будем уделять больше внимания служению ближним нашим, нам не придется так уж беспокоиться по поводу правительств-пустышек, зато придется обеспокоиться тем, что нам предстоит сделать. Размышляя же о работе, мы не будем волноваться о том, что есть хорошо и плохо в промышленности и жизни; нам не надо будет волноваться по поводу масс и классов, закрытых или работающих предприятий, поскольку все это не имеет никакого отношения к настоящему. Теперь обратимся к фактам. Факты — вот что нам необходимо.

Факт, осознание которого способно повергнуть в шок: не все люди — люди; существуют целые группы людей, которые не испытывают к другим никаких человеческих чувств. Огромные усилия совершались ради того, чтобы доказать, будто подобноеотношение есть отношение классовое, но на самом деле оно свойственно всем «классам» — в том смысле, в котором людей подразделяют согласно фальшивому понятию «классов». А еще до того усиленно насаждалась идея, согласно которой человеческих чувств были лишены исключительно «богатеи», и все поверили, будто человеческие качества присущи только «беднякам».

Но и «богатые», и «бедные» — это меньшинства; общество не делится только на «богатых» и «бедных». Богатые люди превращались в бедняков, но при этом их человеческие качества оставались неизменными; бедные могли разбогатеть, но их суть от этого не менялась.

Между богатыми и бедными есть огромное количество людей, которые и не богаты, и не бедны. Общество, состоящее из одних миллионеров, ничем не будет отличаться от нашего сегодняшнего общества: некоторым из миллионеров все равно придется растить пшеницу и печь хлеб, создавать механизмы и водить поезда — иначе все они просто умрут от голода. Кто-то должен выполнять работу. Поэтому на самом деле у нас нет никаких постоянных классов. У нас есть люди, которые будут работать, и люди, которые работать не будут. И большинство «классов», о которых так много пишут, есть чистая фикция, выдумка. Возьмите, к примеру, газеты. Вы будете поражены некоторыми их утверждениями по поводу рабочего класса. Мы, которые прежде принадлежали, да и отчасти все еще принадлежим к рабочему классу, понимаем, что эти утверждения неверны. Опять же, возьмите рабочие газеты. Вы будете в равной степени поражены некоторыми утверждениями по поводу «капиталистов». И все же доля истины содержится и в тех, и в других высказываниях. Тот, кто представляет собой капиталиста и ничего более, тот, кто забавляется плодами трудов других людей, заслуживает всех сказанных о нем гневных слов. Он принадлежит к тому же классу дешевых игроков, которые обманом лишают рабочих людей их заработка. Высказывания о рабочем классе, которые мы читаем в газетах, редко написаны самими руководителями крупных предприятий — они принадлежат перу класса писак, которые пишут то, что, по их мнению, порадует работодателей. То есть им кажется, что порадует. Хорошенько изучите рабочую прессу, и вы обнаружите здесь писак другого класса, которые столь же усердно подпитывают предрассудки, имеющиеся, по их мнению, у рабочего человека. Оба типа писак — обычные пропагандисты. А пропаганда, не опирающаяся на факты, саморазрушительна. Так и должно быть. Вы же не можете проповедовать патриотизм с одной лишь целью — чтобы люди не брыкались, пока вы их грабите, и при этом предполагать, что они будут слушать эти ваши проповеди достаточно долго. Вы не можете проповедовать усердный труд и изобильное производство в качестве дымовой завесы, под прикрытием которой будете извлекать дополнительную прибыль лишь для себя самого. Подобным же образом рабочий не может за громкой фразой спрятать тот факт, что сегодня он трудился недостаточно усердно.

Безусловно, класс нанимателей владеет определенными фактами, которые должны стать достоянием наемных работников, чтобы они тоже могли получать надежные представления и делиться справедливыми суждениями. Однако весьма сомнительно, что каждая из сторон владеет всей полнотой информации. И вот здесь пропаганда, хотя именно это позволяло бы ей добиться полного успеха, оказывается ущербной. Отнюдь не желательно, чтобы один набор идей был бы «навязан» классу, у которого уже имеется другой набор идей. Нам на самом деле нужно совсем другое: смешать все идеи вместе и создать на их основе нечто новое.

Возьмем, к примеру, вопрос о профсоюзах и праве на забастовку.

Единственно мощная группа членов профсоюза в нашей стране — это та группа, которая получает от профсоюзов зарплату. Иные из них весьма состоятельны. Некоторые заинтересованы во влиянии, которое могут оказывать на крупные финансовые институты. Так называемый социализм других столь экстремален, что граничит с большевизмом и анархизмом — заработки, получаемые ими от работы в профсоюзах, освобождают их от необходимости трудиться, так что они могут посвятить все свои силы подрывной пропаганде. И все они обладают определенным авторитетом и властью, которых, участвуй они в обычной конкуренции, они никогда не смогли бы добиться.

Если бы официальные лица профессиональных рабочих союзов были бы столь же сильными, столь же честными, порядочными и попросту разумными, как основная масса тех, кто составляет членство этих профсоюзов, все движение в целом приобрело бы в последние годы совсем иной характер. Но эти официальные лица в основной своей массе (имеются, конечно, и замечательные исключения) заняты вовсе не тем, чтобы стремиться к объединению сильных по природе своей качеств рабочего человека. Они скорее играют на его слабостях, прежде всего на слабостях недавних иммигрантов, которые еще не знают, что представляет собой американский образ жизни. И они никогда этого не узнают, если их единственными наставниками будут оставаться местные профсоюзные лидеры.

У рабочих, за исключением тех немногих, кто уже заражен ложной доктриной «классовой борьбы» и кто принял философию, согласно которой в основе прогресса лежит провоцируемый извне разнобой в производстве («Если вы получили двенадцать долларов за рабочий день, не останавливайтесь на этом. Требуйте четырнадцати долларов. Если вы добились восьмичасового рабочего дня, не будьте простофилями и продолжайте бороться: требуйте шестичасового. Добивайтесь чего-нибудь! Всегда чего-нибудь добивайтесь!»), хватает здравого смысла, чтобы понимать, что условия меняются именно тогда, когда принимаются и соблюдаются основные принципы. Профсоюзные лидеры никогда этого не понимали. Им как раз нужно, чтобы условия оставались прежними, то есть чтобы сохранялась несправедливость, провокации, забастовки, чтобы накапливалась злоба и чтобы нация находилась в постоянном напряжении. Потому что в противном случае кому они будут нужны, эти работники профсоюзов? Каждая забастовка — это аргумент в их пользу: «Вот видите?! Вы все еще не можете без нас обходиться!»

Истинный рабочий лидер — тот, кто возглавляет движение трудящихся к труду и заработку, а не тот, кто ведет к забастовкам, саботажу и голоду. Союз трудящихся, который выходит на передний план в этой стране, — это союз тех, чьи интересы взаимозависимы и в полной мере зависят от полезности и эффективности их служения.

Грядут перемены. Когда исчезнет союз «профсоюзных лидеров», вместе с ним канет в небытие и союз слепых боссов — боссов, которые никогда, пока их не заставляли силой, не делали ничего хорошего для своих работников. Если слепые боссы — это болезнь, то лекарство от нее — эгоистичные профсоюзные лидеры. Когда в болезнь превращаются профсоюзные лидеры, лекарством становятся слепые боссы. И те и другие непригодны, и тем и другим нет места в правильно организованном обществе. Значит, и исчезнут они вместе.

Сегодня слышен голос слепых боссов: «Пришло время сокрушить рабочее движение, мы должны изгнать его». Но этот голос становится все глуше, как и голос тех, кто призывает к «классовой борьбе». Производители — и те, что стоят у чертежной доски, и те, что топают по мосткам литейного цеха, — сплотились в настоящий союз, и впредь они будут сами решать свои проблемы.

Сегодня эксплуатация недовольства стала обычным делом. Ее цель — не улучшить положение дел, не сделать что-то, а поддерживать состояние недовольства. И достигается это с помощью целого набора ложных теорий и обещаний, которые, покуда Земля вертится, выполнены не будут.

Я не против организации трудящихся. Я ничего не имею против любой организации, которая создана ради прогресса. Меня возмущают организованные действия, цель которых — ограничение производства, и неважно, кто их предпринимает — работодатели или работники.

Рабочий человек и сам должен с подозрением относиться к некоторым весьма опасным идеям — опасным и для него самого, и для благосостояния страны. Порой говорят, что чем меньше рабочий трудится, тем больше рабочих мест он создает для других. Этот софизм предполагает, что лень продуктивна. Но лень неспособна создать рабочее место. Она создает только обязательства и расходы. Работающий человек никогда не лишит другого рабочего его места. На самом деле работающий человек — это партнер работающего руководителя, который создает все больше и больше предприятий и, следовательно, рабочих мест. Очень жаль, что мысль, будто увиливая от работы можно создавать рабочие места, укоренилась среди весьма разумных людей. Стоит лишь немного поразмыслить, и слабость этой идеи станет хорошо видна. Здоровый бизнес — бизнес, который предоставляет людям все больше и больше возможностей обеспечивать себе достойное существование, — это бизнес, при котором каждый человек с гордостью выполняет свою ежедневную норму. И лишь та страна может чувствовать себя в безопасности, граждане которой работают честно и не проделывают разные трюки со средствами производства. Мы не можем нарушать законы экономики, потому что тогда они отомстят нам, и весьма жестоко.

Тот факт, что сегодня определенный вид работы выполняется девятью работниками вместо прежних десяти, вовсе не означает, что этот десятый остался без работы. Он просто теперь занят на другой работе, а общество больше не должно платить за ту, прежнюю работу больше, чем она того стоит, потому что, в конце концов, платит-то за все общество!

Промышленный концерн, который достаточно трезво мыслит, чтобы реорганизовываться ради большей эффективности, и достаточно честен с обществом, чтобы не брать с него больше, чем следует, обычно бывает концерном предприимчивым, и в нем наверняка найдется множество рабочих мест для нашего десятого. Такой концерн просто обязан расти, а рост означает новые рабочие места. Хорошо управляемый концерн всегда ищет способы понизить для общества расходы на оплату труда. Там, где менеджмент оставляет желать лучшего, всегда избыток работников, которые могут позволить себе лениться, а общество оплачивает это из своего кармана.

За плохое управление платит общество. Более половины проблем в сегодняшнем мире возникает из-за отлынивания от работы, замены квалифицированных рабочих неквалифицированными, лени и неэффективности, которые люди оплачивают своими кровно заработанными деньгами. Если двоим платят за то, что может спокойно сделать один, значит люди за одно и то же платят вдвое больше. И вот вам факт: совсем недавно в Соединенных Штатах мы производили меньше, чем в предвоенные годы.

Трудовой день — это нечто большее, чем «пребывание на работе» требуемое количество часов. Это предоставление того количества услуг, которое эквивалентно начисляемой зарплате. И когда этот эквивалент нарушается любым образом — либо работник дает больше, чем ему платят, либо ему платят больше, чем он дает, — серьезных последствий долго ждать не приходится. А когда такие нарушения происходят по всей стране, бизнесу в ней грозит полный крах. Все эти проблемы в промышленности означают, что на предприятиях нарушаются основные соотношения. И в этом виноваты не только работники, но и управленцы. Руководство тоже может быть ленивым. Руководству оказалось гораздо проще нанять пять сотен дополнительных работников, чем так перестроить работу, что целых сто человек из прежнего состава могли бы высвободиться и заняться чем-то другим. А общество платило, и бизнес процветал, и управленцам было на все плевать. То, что творилось в офисах, ничем не отличалось от того, что про-исходило в цехах. Закон строго определенных соотношений нарушался как менеджментом, так и работниками. Но по первому требованию практически ничего из того, что представляет особую важность, обрести невозможно. Вот почему забастовки всегда проваливаются — даже если на первый взгляд кажется, что они добились своей цели. Забастовка, в результате которой повышается зарплата или сокращаются рабочие часы, — это на самом деле никакой не успех, потому что на плечи общества взваливается дополнительное бремя. В результате промышленность оказывает меньше услуг, а значит, уменьшается количество предоставляемых ею рабочих мест. Это, однако, не означает, что все забастовки несправедливы — иные из них могут привлечь внимание к тому, что является настоящим злом. Люди могут выйти на забастовку, руководствуясь абсолютно справедливыми мотивами, а добьются ли они желаемого — это уже другой вопрос. Забастовка, цель которой — добиться надлежащих условий труда и справедливого вознаграждения за труд, вполне оправданна. Никому из американцев нельзя запрещать бастовать ради своих прав. Американец должен получать их естественным путем, беспрепятственно, как само собой разумеющееся. И поводом для таких оправданных забастовок, как правило, становятся ошибки работодателей. Некоторые из работодателей просто не годятся для своего дела. Предоставлять работу другим, то есть управлять их деятельностью, назначать зарплату, верно отражающую их производительность и состояние всего бизнеса, непросто. Справедливая забастовка — знак того, что боссу следует приискать себе другую работу — ту, к которой он будет пригоден. Неподходящий работодатель становится причиной еще бóльших неурядиц и проблем, чем неподходящий работник. Работнику можно поручить другую, более соответствующую его способностям работу. А вот что делать с нерадивым бизнесменом? Предоставить естественному ходу вещей как-то компенсировать его нерадивость? Так что справедливая, оправданная забастовка — это та, в которой нет нужды, если предприниматель справляется со своей работой.

Есть и другой тип забастовки — забастовка с тайным умыслом. В такой забастовке рабочие становятся инструментами, с помощью которых некий манипулятор пытается добиться собственных целей. Вот пример: существует одно поистине великое предприятие, чей успех зиждется на том, что оно выпускает эффективный и хорошо сделанный продукт, отвечающий потребностям общества. Это предприятие славится также справедливыми взаимоотношениями между работниками и работодателями. И такое предприятие представляет собой огромное искушение для беспринципных дельцов. Если только им удастся добиться контроля над ним, они смогут урвать огромные прибыли от тех честных усилий, которые были вложены в дело. Они смогут наложить лапу на пенсионные выплаты, на участие в прибылях, выжать все до последнего доллара из компании, из продукции, из рабочих и низвести это предприятие до уровня других концернов, руководимых убогими методами. Мотивом к этому может служить как личная алчность дельцов, так и желание изменить политику, которой руководствуется предприятие, поскольку его пример вызывает затруднения у других работодателей, не желающих поступать правильно. Изнутри такое предприятие разрушить невозможно, поскольку у работников его нет причин выходить на забастовки. Тогда используется другой способ. Материалы для работы этого предприятия поступают из других источников, их поставляют другие заводы и предприятия. И если затормозить работу этих поставщиков, тогда пострадает и наше великое предприятие.

И вот на этих сторонних заводах провоцируются забастовки. Предпринимаются все попытки перекрыть поставки на основное предприятие. Если бы рабочие на этих внешних заводах знали, в чем суть игры, они бы отказались в ней участвовать, но они ничего не знают: они всего-навсего бессознательные инструменты в руках замысливших недоброе капиталистов. Но есть один момент, который должен был бы пробудить подозрения у рабочих, вовлеченных в такую забастовку. Если бастующие стороны — вне зависимости от предложений, которые они выдвигают, — не могут сами по себе урегулировать ситуацию, это почти на сто процентов означает, что есть и третья сторона, заинтересованная в том, чтобы забастовка продолжалась. Эта тайная влиятельная сторона не хочет урегулирования ни на каких условиях. И если победят бастующие, означает ли это, что жизнь большей части из них станет лучше? Означает ли это, что, когда наше великое предприятие перейдет в руки дельцов, к рабочим станут лучше относиться или повысится их заработок?